Сверкает небо огоньками,
Не видно тучки в синеве,
А у старушки облачками
Проходят думы в голове:
"Без деток грусть, с детьми не радость!
Сынок в земле давно лежит,
Осталась дочь одна под старость
И эту горе иссушит.
Ну что ей делать, если свахе
Старик откажет? Как тут быть?
Я чаю, легче бы на плахе
Бедняжке голову сложить!
И без того уж ей не сладко:
Работа, скука, нищета...
Всю жизнь свою, моя касатка,
Что в клетке птица, заперта.
Когда и выйти доведется,
Домой придет - печальней дом...
Глядишь, на грех старик напьется,
О-ох, беда мне с стариком!
Ну, та ль она была сызмала?
Бывало, пела и плясала,
На месте часу не сидит,
Вот, словно колокольчик звонкий,
Веселый смех и голос тонкий
В саду иль в горенке звенит!
Бывало, чуть с постельки встанет,
Посмотришь - куколки достанет,
Толкует с ними: "Ты вот так
Сиди, ты глупая девчонка...
Вот и братишка твой дурак,
Вам надо няню..." И ручонкой
Начнет их эдак тормошить...
Возьмет подаст им на бумажках
Водицы в желудевых чашках.
"Ну вот, мол, чай, извольте пить!"
Уймися, говорю, вострушка.
Отец прикрикнет: "Посеку!"
Бедняжка сядет в уголку,
Наморщит лобик, как старушка,
И хмурится. Отец с двора
Опять потешная игра".
И мать работу положила,
Печной заслон впотьмах открыла,
Достала щепкой уголек
И стала дуть. Вдруг огонек
Блеснул - и снова замирает.
Вот щепка вспыхнула едва,
Из мрака смутно выступает
Старушки бледной голова.
3
Уж стол накрыт, и скудный ужин
Готов. Покой старушке нужен,
Заснуть бы время, - мужа ждет;
Скрипит крылечко, - он идет.
Сюртук до пят, в плечах просторен,
Картуз в пыли, ни рыж, ни черен,
Спокоен строгий, хитрый взгляд,
Густые брови вниз висят,
Угрюмо супясь. Лоб широкий
Изрыт морщинами глубоко,
И темен волос, но седа
Подстриженная борода.
"Устал, Лукич? - жена спросила,
Легко ль, чуть свет ушел с двора!
Садись-ко ужинать: пора!"
- "Не каплет сверху... заспешила!
Ответил муж. - Успеешь, друг!
И, сняв поношенный сюртук,
На гвоздь повесил осторожно,
Рубашки ворот распустил,
Лицо и руки освежил
Водою. - Ну, теперь вот можно
За щи приняться".
- "Вишь, родной!
Старушка молвила. - Не спится!
Всю ноченьку провеселится,
Поди, как свищет!"
- "Кто такой?"
Ответил муж скороговоркой,
Ломая хлеб с сухою коркой.
"Соловьюшек у нас в саду".
- "Сыт, стало. Коли б знал нужду,
Не пел бы. Мне вот не поется,
Как хлеб-ат потом достается...
Ты, Саша, ужинала, что ль?"
- "Мы ждали вас".
- "Подай мне соль".
Дочь подала.
"За ужин села,
Так ешь! ты что невесела?"
- "Я ничего".
- "Гм... дурь нашла!
Так, так!"
Старушка поглядела
На Сашу. Саша поняла
И ложку нехотя взяла.
"Ох, эта девичья кручина!
Отец, нахмурясь, продолжал
И мокрой ложкой постучал
Об стол. - Все блажь! Подбавь, Арина,
Мне каши... да, все блажь одна!
Я знаю, отчего она,
Смотри!"
- "Опять не угодила!
За смех - упрек, за грусть - упрек...
Ну, грустно, - что ж тут за порок?
Что за беда?"
- "Заговорила!
Язык прикусишь! берегись!
Вишь ты!.." И жилы напряглись
На лбу отца. Гроза сбиралась.
Но Саша знала старика,
Словам дать волю удержалась,
И пронеслися облака
Без грома.
Чашка опустела.
Лукич усы свои утер
И, помолившись, кинул взор
На Сашин хлеб. "Ломтя не съела...
Сердита, значит... Прибирай!
Есть квас-то на ночь?"
- "Есть немного".
- "Ну, принеси. Сейчас ступай!"
- "Куда ж идти? Теиерь nopsora
Не сыщешь в погребе: не день..."
- "Ну-ну! пошевельнуться лень!"
Дочь вышла. На лице Арины
Слегка разгладились морщины.
Старик, мол, трезв... Иль он любви
Не знает к детищу родному?
Скажу про Сашу... не чужому...
Что ж! Господа благослови!
И подле мужа робко села.
"Лукич!"
- "Ну, что там?"
- "Я хотела...
Того... с тобой поговорать...
Не станешь ты меня бранить?.."
- "За что?"
- "Начать-то я не смею".
- "Ну" ладно, ладно! говори".
- "Вишь, мы вот стары, я болею,
Совсем свалюсь, того смотри,
Обрадуй ты меня под старость
Отдай ты дочь за столяра!"
- "Обрадуй... что же тут за радость?
Вот ты, к примеру, и стара,
А дура!., стало, есть причина,
Зачем я медлю... Эх, Арина!
Пора бы, кажется, умнеть!"
- "Как мне на Сашу-то глядеть?
Она час от часу худеет.
Ведь я ей мать!"
- "Повеселеет!
Ты знаешь, девичья слеза
Что утром на траве роса:
Пригреет солнце - и пропала".
- "Пуеть я отрады не ведала,
Хоть ей-то, дочери, добра
Ты пожелай!"
- "В постель пора!
Оставь, пока не рассердился!"
Старушка в спальню побрела.
Там перед образом светился
Огонь. В углу кровать била
Без полога. Подушек тени
Как будто спали на стене.
Арина стала на колени,
И долго, в чуткой тишине,
Перед иконою святою
Слеза катилась за слезою.
Меж тем Лукич окно открыл
И трубку медленно курил;
Сквозь дым глаза его без цели
На кудри яблоней глядели.
"Ну, завтра ярмарка. Авось
На хлеб добуду. Плохо стало!
Ходьбы и хлопотни немало,
А прибыли от них - хоть брось!
Другим, к примеру, удается:
Казна валится, точно клад;
Ты, право, грошу был бы рад,
Так нет! Где тонко, тут и рвется.
Порой что в дом и попадет,
Нужда метлою подметет.
Вот дочь невеста... все забота!
И сватают, да нет расчета:
Сосед наш честен, всем хорош,
Да голь большая - вот причина!
Что честь-то? коли нет алтына,
Далеко с нею не уйдешь.
Без денег честь - плохая доля!
Согнешься нехотя кольцом
Перед зажиточным плутом:
Нужда - тяжелая неволя!
Мне дочь и жаль! я человек,
Отец, к примеру... да не век
Мне мыкать горе. Я не молод,
"Лукич - кулак!" - кричит весь город.
Кулак... Душа-то не сосед,
Сплутуешь, коли хлеба нет.
Будь зять богатый, будь помога,
Не выйди я из-за порога,
На месте дай бог мне пропасть,
Коли подумаю украсть!
А есть жених, наверно знаю...
Богат, не должен никому,
И Саша нравится ему.
Давно я сваху поджидаю".
Так думал он. А ветерок
Его волос едва касался,
И в трубке красный огонек
Под серым пеплом раздувался.
Порой катилася звезда,
По небу искры рассыпала
И гасла. Ночь благоухала,
И белых облаков гряда
Плыла на север. Жадно пили
Росу поникшие листы
И звуки смутные ловили.
При свете месяца кусты,
Бросая трепетные тени,
Казалось, в царство сновидений
Перенеслись. Меж их ветвей
В потемках щелкал соловей.
Быть может, с детства взятый в руки
Разумной матерью, отцом,
Лукич избег бы жалкой муки
Как ныне, не был кулаком.
