Что Римский-Корсаков бежал,

Оставив пушки и знамена,

Что все союзники ушли, -

Кругом австрийская измена,

И в сердце вражеской земли

Ему едва ль уйти от плена.

Что значит плен? Полвека он

Учил полки и батальоны,

Что есть слова: "давать пардон",

Но нету слов: "просить пардону".

Не переучиваться ж им!

Так, может, покориться року

И приказать полкам своим

Идти в обратную дорогу?

Но он учил за годом год,

Что есть слова: "идти вперед",

Но нету слова: "отступленье".

Пора в поход вьюки торочить!

Он верит: для его солдат

И долгий путь вперед короче

Короткого пути назад.

Наутро созван был совет.

Все генералы крепко спали,

Когда фельдмаршал, встав чуть свет,

Пошел бродить по Муттенталю.

В отряде больше нет, хоть плачь,

Ни фуража, ни дров, ни хлеба.

Четыреста голодных кляч

Трубят, задравши морды к небу.

В разбитой наскоро палатке

Вповалку егеря лежат,

У них от холода дрожат

Кровавые босые пятки.

Пять суток без сапог, без пищи,

По острым, как ножи, камням:

Кто мог, обрывки голенища

Бечевкой прикрутил к ступням.

Где повалились, там и спали.

Иные, встав уже с утра,

Сырые корешки копали,

Сбирали ветки для костра

И шкуру павшего вола

Штыками на куски делили

И, навернув на шомпола,

На угольях ее палили.

Пусты сухарные мешки,

Ремнем затянуты покорно,

Гудят голодные кишки,

Как гренадерская валторна.

Поправив драную одежду,

Встают солдаты с мест своих

И на него глядят с надеждой,

Как будто он накормит их.

Но сам он тоже корки гложет,

Он не Христос, а генерал -

Из корок, черт бы их побрал,

Он сто хлебов испечь не может!

Он видел раны, смерть, больницы,

Но может прошибить слеза,

Когда глядишь на эти лица,

На эти впалые глаза.

На ворохе гнилой соломы

Стоял у полковой казны

Солдат, фельдмаршалу знакомый

Чуть не с турецкой ли войны.

Еще с Козлуджи, с Туртукая...

Стоит солдат, ружье в руках.

Откуда выправка такая,

Такая сила в стариках?!

Виски зачесаны седые,

Ремень затянут вперехват,

И пуговицы золотые,

Мелком начищены, горят.

Как каменный, на удивленье,

Стоит солдат, усы торчком;

В парадной форме по колени,

А ниже формы - босиком.

Подгреб себе клочок соломы,

Ногой о ногу не стучит.

А день-то свеж, а кости ломит,

А брюхо старое бурчит,

А на мундире десять дыр,

Из всех заплаток лезет вата.

Суворов подошел к солдату,

Взглянул на кивер, на мундир,

Взглянул и на ноги босые...

И, рукавом содрав слезу, -

От ветра, что ль, она в глазу? -

Спросил солдата: "Где Россия?"

Когда тебя спросил Суворов,

Не отвечать - помилуй бог!

И гренадер без разговоров

Махнул рукою на восток.

Суворов смерил долгим взором

Отроги, пики, ледники.

По направлению руки

На сотни верст тянулись горы;

Чтоб через них пробиться грудью,

Придется многим лечь. Жесток

Путь через Альпы на восток,

Вздымая на горбу орудья,

Влезать под снегом, под дождем

На стосаженные обрывы...

"И все-таки ты прав, служивый,

Как показал, так и пойдем!"

...............................................

С рассветом возвратившись в дом,

Где ждал совет его, впервые

Он все отличья боевые

Велел достать себе. С трудом

Надел фельдмаршальский парадный

Мундир из тонкого сукна,

Поверх мундира все награды,

Все звезды, ленты, ордена:

За Ланцкорону, Прагу, Краков,

За Рымник, Измаил и Брест,

Перо с алмазом за Очаков

И за Кинбурн - алмазный крест.

Подул на орденские ленты,

Пылинки с обшлагов стряхнул,

Потом, оправив эполеты,

С усмешкой на ноги взглянул:

Не лучше своего солдата,

Стоял он чуть не босиком,

Обрывком прелого шпагата

Подметка сшита с передком.

Еще спасибо - верный Прошка,

Как только станешь на привал,

Глядишь, то плащ зашил немножко,

То сапоги поврачевал.

За дверью ждали господа -

Полковники и генералы;

Его счастливая звезда

Их под знамена собирала.

Дерфельден, и Багратион,

И Трубников... Но даже эти

Молчали, присмирев, как дети,

И ждали, что им скажет он.

Казалось, недалеко сдача.

Кругом обрывы, облака.

Ни пуль, ни ядер. Старика

В горах покинула удача.

Войска едва бредут, устав,

Фельдмаршал стар, а горы круты...

Но это все до той минуты,

Как он явился. Увидав

Его упрямо сжатый рот,

Его херсонский плащ в заплатах,

Его летящую вперед

Походку старого солдата,

И волосы его седые,

И яростные, как гроза,

По-стариковски молодые

Двадцатилетние глаза,

Все поняли: скорей без крова

Старик в чужой земле умрет,

Чем сменит на другое слово

Свое любимое - вперед!

Последний горный перевал...

На Рингенкопфе пела вьюга,

Холодный ветер завывал.

Гуськом, хватаясь друг за друга,

Ползли солдаты. Ни кирки,

Ни альпенштока. Ветер в спину.

Перевернувши карабины,

Шли, опираясь на штыки.

Подряд, как волны в океане,

У ног катились облака.

Протянешь руку - и рука

Сейчас же пропадет в тумане.

По сторонам тропы лежали

Обледенелые тела.

Эй, чур, не плакать! Как ни жаль их,

Но где добудешь им тепла,

Где шуба, чтобы их согреть,

Где заступ - вырыть им могилу,

Где хоть фонарь, чтоб через силу

В глаза умершим посмотреть?!

Сегодня, заклепавши туго,

Швырнули пушки под откос.

Вся орудийная прислуга

Глядела вниз, давясь от слез.

А пушки падали, стуча,

Подпрыгивая на откосах,

Теряя в воздухе колеса

И медным голосом крича.

Суворов едет рядом с нами,

Он еле жив, два казака,

Вплотную съехавшись конями,

Под мышки держат старика.

Пускай тиранит лихорадка,

Горит в груди, во рту горчит -

Суворов по своей повадке

Все ерничает да ворчит.

Артиллеристам помогая

Забыть про гибель батарей,

Австрийцев матерно ругает

Под громкий хохот егерей.

И, вдруг заметив, что отряд

Опять в дороге унывает,

Он для босых своих солдат

Тверскую песню запевает:

"Ах, что же с девушкой случилось,

Ах, что же с красной за беда?

Она все лапотки стоптала,

Не может выйти никуда".

Ни разу ни одни войска

Еще не шли по этим тропам.

На них взирает вся Европа,

Во всех углах материка

Гадают, спорят и судачат:

Пройдут они иль не пройдут,

Что ждет их - гибель или сдача?

Пусть их гадают! Только тут,

Среди лишений и страданий,

Среди камней и снежных груд,

Солдаты знали без гаданий,

Что русские везде пройдут!

Последний ледяной ночлег,

Вповалку с ружьями, с конями,

Друг друга прикрутив ремнями,

Плашмя ложились прямо в снег.

Где не улечься - там хоть щели

Искали в каменной стене

И, штык всадивши, на ремне

Всю ночь над пропастью висели.

Два неизменных казака

Как ехали весь день, так оба

Легли с Суворовым бок о бок,

Не выпуская старика.

У казаков глаза слипались,

А он никак заснуть не мог.

Ночь непроглядная, слепая

Закрыла от него восток.

Он неподвижными глазами

Смотрел вперед на гребень льда,

За край последних туч, туда,

Где за горами, за долами,