Джорджия открыла рот, но не издала ни звука — просто стояла и молча на него смотрела. Его обыденная формулировка, казалось, потрясла ее. Вдруг она взглянула на Вэл — глаза ее потемнели и расширились.

— Умер, — пробормотала она. — Рэй умер. Вэл, ты понимаешь? Рэй… умер.

Доктор неожиданно устремился к ней и стал рядом.

— Ну-ну, дорогая моя, присядьте, прошу вас, — заговорил он успокаивающе. — Я же говорил. Это совершенно естественно. Присядьте, пожалуйста. Мистер Ламинов, будьте так любезны, воды…

— Нет. — Джорджия оттолкнула его. — Не надо. У меня нет истерики. Я просто вдруг поняла. Это все. Почему он умер? Из-за чего?

Ответ она выслушала с напряженным вниманием — как и Кэмпион.

Врачебное истолкование термина «артериальный тромбоз» производит немалое впечатление на неподготовленные умы. Это один из тех механических сбоев в работе организма, суть которого понятна каждому, и, слушая разъяснения, которые пытался донести до них своим низким и уверенным голосом доктор, мистер Кэмпион все больше и больше недоумевал.

В хорошо организованном обществе легко считать незыблемыми вещи, которые на самом деле таковыми вовсе не являются. Долгие годы приучили мистера Кэмпиона автоматически ассоциировать внезапную смерть при подозрительных обстоятельствах с последующим вскрытием и дознанием. Но сейчас ему впервые демонстрировали, что все может обстоять совершенно иначе. Обычный трудолюбивый врач не осмелился бы в данных обстоятельствах засвидетельствовать естественную смерть: если впоследствии пойдут разговоры (что может произойти при любых обстоятельствах), ему грозят значительные проблемы — таким образом, поставив на карту все, он бы мало что выиграл. Но не было решительно никаких причин, чтобы Харви Бакстон-Колтнесс не подписал свидетельства; наоборот, все говорило в пользу такого решения.

Практика Бакстон-Колтнесса не ограничивалась одним районом. Все его пациенты были людьми крайне обеспеченными и попадали к нему только по рекомендации. Дружба с сильными мира сего была ему только на руку, а сейчас он оказался именно среди подобных людей. Никому здесь не был нужен шум вокруг смерти Рэмиллиса. Тот же Таузер был бы только рад услышать, что трагедия произошла по сугубо естественным причинам. Гайоги, сама Джорджия — никто не хотел шумихи. Кэмпиону вспомнились слова упыря: «…все должно быть шепотом и на цыпочках. Бог ты мой, он заболел, заприте его в больнице и не показывайте мне!»

Так оно и было — и никто не знал этого лучше, чем модный доктор с кабинетом в Мейфэр, колоссальными гонорарами и очаровательными манерами. Ничто не могло помешать ему подписать свидетельство о смерти от тромбоза артерии вследствие болезни почек и кардиомиопатии, а потом прийти на похороны на кладбище Уиллисден, чтобы его запомнила еще пара десятков человек в качестве того приятного господина, который «так разумно все уладил, когда бедняга Рэй умер от пьянства». А если позже и пойдут разговоры, то что за беда? Все равно перешептываться будут те, кто побоится предстать перед судом по обвинению в клевете. В худшем случае это будет развязная и бессмысленная болтовня, которая не причинит доктору никакого вреда.

Мистер Кэмпион заморгал. Он понимал, что будет дальше. Бакстон-Колтнесс подпишет свидетельство о смерти. Остановить его можно было только немедленными действиями. Кто-нибудь должен вмешаться. Он оглядел комнату, посмотрел на Гайоги, Вайвенго, Джорджию и Вэл. Даже Вэл материально заинтересована в том, чтобы в «Цезаревом дворе» все было тихо и спокойно. Оставался он сам — единственный тут представитель общества, которому были небезразличны причины внезапной смерти Рэймонда Рэмиллиса. Только он один был недоволен заключением врача. Только ему хотелось знать, что вызвало смертоносные конвульсии. Решение надо было принять самостоятельно. Он был единственным незаинтересованным лицом.

Кэмпион уже был готов что-то сказать, как вдруг осознал, в какую западню ступает, и его охватила ярость. Теперь он был уже не всеобщий добродушный приятель, но человек, охваченный жаждой мести за нанесенное оскорбление. Имел ли он право протестовать? Его пригласили сюда, чтобы предотвратить именно те неприятности, которые он сейчас намеревается всем устроить.

Кроме того, он весь день следил за человеком, который в итоге умер буквально у него на глазах. Если обстоятельства его смерти и были подозрительными, то почему он не повлиял на них? Кэмпион промолчал — к этому его склонила как профессиональная гордость, так и вечное стремление ничем не задеть хозяина дома. Это были его слабые места, и поэтому создавалось такое впечатление, что он действовал именно так, как от него ожидалось, — а это всегда не очень приятно.

Большинство людей злится, когда их используют, а они ничем не могут ответить, но в некоторых, оказавшихся в подобной ситуации, просыпается дьявол. Мистер Кэмпион принадлежал к числу последних. Если бы его положение было хотя бы немного более надежным, уговаривал он себя, тогда бы он непременно превозмог терзающие его сомнения и поступил, как должно поступить, пусть это и выглядело бы нелепо. И все же он продолжал колебаться. Если знаменитый отдел неисповедимых путей в Провидении работал настолько открыто, то вполне возможно, что Рэмиллис и вправду скончался от тромбоза, кровоизлияния в мозг или любого другого недуга.

Однако при нынешнем положении дел руки у Кэмпиона были связаны. Он это понимал и злился. Кэмпиона подвели его же характер и собственные принципы. В нем происходила невероятная борьба. Тяжело ощущать себя игрушкой в руках судьбы, но его мучило подозрение, что в данном случае руками судьбы управлял вполне человеческий мозг, и это уже было оскорбительно.

Смуглое лицо мистера Кэмпиона, обычно приветливое и дружелюбное, окончательно утратило всякое выражение. Он стоял, прищурившись и засунув руки в карманы, и разглядывал присутствующих.

Неожиданно заговорила Джорджия. До этого она сидела в углу дивана, опустив руки и склонив свою темную головку.

— Я могла что-нибудь сделать? — требовательно спросила она, подняв взгляд.

— Ничего.

Доктор Бакстон-Колтнесс произнес свой ответ максимально успокаивающим и вместе с тем решительным тоном.

Джорджия вздохнула.

— Это невероятно, — сказала она. — Просто невероятно.

— Просто ужасно, — деликатно, но твердо поправил ее Гайоги.

— Ну конечно, — резко ответила Джорджия. — Мне сейчас ужаснее всех, Гайоги. Но все же это потрясающе, правда, Вэл?

Та не ответила, и Джорджия продолжала:

— Он ведь даже ничего не принимал. Вообще ничего. Даже снотворного не выпил. Когда мы встретились и он сказал, что не придет к обеду, я ему дала таблетку.

Она вдруг умолкла, словно удивившись собственным словам, и выпрямилась.

— Ту таблетку, Вэл, которую ты мне дала. Я хотела ее принять сама, но увидела его и пожалела. Он ее сразу выпил. Больше он ничего не принимал.

Вэл смерила ее холодным и неприязненным взглядом.

— Это была самая обычная таблетка, — сказала она.

— Ну разумеется. Конечно! — Джорджия рассмеялась, но сразу закрыла лицо руками. — Я совершенно не в себе. Просто вдруг вспомнила, что, кроме той таблетки, он больше ничего не принимал, а ты дала ее для меня.

Она словно с запозданием осознала значение собственных слов и казалась так же потрясенной ими, как и все остальные.

Вэл встала.

— Что ты имеешь в виду?

— Ничего, — поспешно произнесла Джорджия. — Абсолютно ничего.

Но искренность отрицания была подпорчена хулиганской гримаской, которая вдруг появилась у нее на лице.

— В конце концов, золотко, с чего бы вдруг тебе хотеть от меня избавиться?

Вот и все — но дело было сделано. Искра упала и начала тлеть. Она сверкнула во взгляде Гайоги, пролетела мимо Вайвенго и вспыхнула перед Бакстон-Колтнессом, который узнал ее и поспешно скрылся за своей осторожной фирменной маской. Он откашлялся.

— Леди Рэмиллис, — начал он. — Смерть была внезапной, и, не будь сэр Рэмиллис моим пациентом, я бы ни за что не стал подписывать свидетельство. В этом случае нам пришлось бы провести вскрытие и дознание. Вы меня понимаете?