— Даже не думай! — повторил Гешек, притрагиваясь к его плечу. Парень растерянно повернулся, держа в руках нож, не зная, защищаться ему или нет. Маргина от голоса Гешека проснулась и растерянно уставилась на них.

— Адел? — удивилась она. — Что ты здесь делаешь?

— Я пошёл за вами, — сказал юноша, опуская нож.

— Зачем? — ещё больше удивилась Маргина.

— Чтобы вас защитить, — сказал Адел, опустив глаза.

«Мальчик влюбился» — ухмыльнулся Гешек, расслабляясь.

— А где остальные? — спросила Маргина.

— Забавляются с котом и Балумутом, — улыбнулся Гешек.

— Дормадор, — вспомнила Маргина и всплеснула руками, — он его замучает.

В общей комнате воспитатель Балумут назидательно говорил Дормадору:

— Дай лапу!

Кот мяукал, шипел, но, покоряясь, тянул лапу Балумуту. Балумут гордо осматривал смеющихся окружающих и гладил кота, накрывая его своей лапой целиком, а кот, мяукая, выгибал под лапой спину.

— Балумут, оставь кота, — крикнула Маргина, и освобождённый Дормадор благодарно прыгнул ей на руки, чуть не свалив её с ног. Маргина, поддерживаемая с одной стороны Гешеком, а со второй Аделом, уселась на стул, продолжая гладить обиженного кота.

— Рассказывайте, как вы тут? — спросила Маргина, обнимая другой рукой Русика, прильнувшего к ней. Все наперебой принялись рассказывать и Маргина, смеясь и счастливо улыбаясь, выслушивала разные версии всего случившегося. «Это моя семья», — с умилением подумала она и вспомнила Мо и Онти. Почему-то потекли слёзы, и все накинулись на Балумута, рассказывающего свою историю.

— Что ты её расстраиваешь, — пригрозил ему Вава, — сейчас как шпиннану!

— Успокойся, Вава, — сказала Маргина, вытирая глаза, — Балумут тут ни при чём, это я от счастья.

Захлюпали и хотели разделить счастье Вета и Этиора, но Лотт разрушил его, буднично задав вопрос Балумуту:

— Так это ты поднял Таинственный остров в воздух?

— Я никого не поднимал, — удивился Балумут, — я гонял в лесу Дормадора.

Кот мяукнул, подтверждая слова Балумута, и тот погладил его на коленях Маргины.

— Так кто же тогда поднял Таинственный остров в воздух? — в недоумении спросила она.

— Это сделал я, — сказал открывший дверь мужчина в широкой шляпе, заходя в дом.

* * *

Летаки на вёслах были привычным и дешёвым средством доставки груза как в Харданате, так и в королевстве Армильйон. На них использовались гребцы, которые иногда добровольно и на время, чтобы расплатиться за долги, а иногда и не по своей воле, как в случае с Анаписом, оказывались на вёслах. Гребцов всегда заковывались в цепи, чтобы иметь меньше проблем с их неспокойным племенем. На летаке Анаписа совсем не жаловали и его открытый, враждебный взгляд только раздражал главного кормчего, который сразу же наказал рослым погонщикам, набранным из бывших гребцов:

— За этим смотреть во все глаза!

Летака плыла в Рош, порт на берегу пролива в королевстве Армильйон, расположенный между устьями двух рек, Кансии и Деи. Гребцы располагались возле бортов, а посередине перевозился груз, так что гребцы одного борта не видели гребцов другого, что, несомненно, затрудняло управление летакой. По бортам стояло несколько мачт, а к ним крепились канаты, поддерживающие широкую доску посредине, по которой ходили погонщики, задавая такт длинной кожаной плетью и криками.

Под ногами гребцов была деревянная решётка, а ниже, под ней, также располагался груз. Гребцов за ногу приковывали длинной цепью к бортам, что не мешало им двигаться. Летака плыла постоянно, а гребцы были разбиты на шесть смен, так что каждое третье весло отдыхало, и гребцы могли позволить себе или дремать на поднятом весле, или вести разговоры с соседом.

Анаписа посадили на цепь ближе к правому борту, в самой середине летаки, и он всегда находился на глазах погонщиков. Слева от него держался за петли весла загорелый и кудрявый, жизнерадостный великан, который сразу же, как только Анаписа приковали, по-приятельски ему сообщил:

— Меня зовут Маремон.

Анапис кивнул ему, но имя своего не назвал, на что тот совсем не обиделся, а сверкнул добродушной улыбкой, обнажая белоснежные ровные зубы. Ближе к середине сидел худой и угрюмый дохляк, который на появление Анаписа не обратил никакого внимания, озабоченный чем-то своим и его случайный тусклый взгляд скользил по Анапису равнодушно, как по какой-нибудь ненужной вещи.

— Смотри, — сказал Маремон, кивая головой вверх.

— Не разговаривать, — крикнул погонщик и хлестанул концом плети по спине Маремона. Тот дёрнулся, но промолчал, спорить с погонщиком — себе дороже. Анапис, не отрываясь от весла, задрал голову и увидел в небе парусник с полными парусами, который плыл среди белоснежных облаков, подражая им своей белизной. «Хабиба Бата», — стиснул зубы Анапис, и с такой силой дёрнул весло, что чуть не повалил на пол своих подвесельников.

— Ты сам или по суду? — спросил его в один из перерывов Маремон и, видя, что Анапис ничего не понял, доверительно сообщил:

— Я здесь сам, за долги.

И он тут же выложил свою историю. Оказалось, что он из Роша, где живёт вместе с женой Бие в купленном в рассрочку домике, за который он расплачивается работой гребцом. Этот рейс у него последний.

— А ты? — спросил он у Анаписа.

— Меня по воле хозяина, — сообщил Анапис, подумав, что подобие дружбы с этим малым не помешает.

— Понимаю, — сказал Маремон и, быстро оглянувшись, сунул ему в руку что-то острое, — держи.

Анапис тоже оглянулся. Два погонщики, оба в разных концах, выкрикивали такты и не обращали внимания на отдыхающих. Он посмотрел в руку и увидел небольшой круглый металлический стержень, покрытый насечкой. Он кивнул Маремону, и впервые в жизни с благодарностью сказал:

— Спасибо!

Немного подумав, Анапис спросил:

— А зачем ты его держал? Тебе же оставалось всего ничего?

Маремон жизнерадостно улыбнулся и весело сообщил:

— Я не был уверен, что выдержу. Я люблю свободу.

Вскоре впереди показался крутой берег и белокаменный город, рассыпавшийся на нем. Анапис, часто путешествовавший с хабиба Бата, узнал его сразу — это был Рош. Подошла их смена, и они взялись за петли весла. Дремавший сосед Маремона равнодушно поднял голову и, не выразив никаких эмоций, присоединился к ним.

* * *

Парусник «Зверобой», давно уже покинувший город Рош, пролетал над истоком речушки Иссиры, впадающей ближе к морю в большую реку Кансию. Хабиба Бата смотрел вниз, на степь, перерезаемую тонкой серебристой лентой реки, отражающей в себе белые облака и синеющее небо, на стада полудиких лошадей, пасущихся внизу, на одинокие шатры кочевников маео, и чувствовал, что его мысли и желания мелочны, а мир такой огромный и непостижим. Но от своих желаний он не хотел отказываться, так как тогда чувствовал бы себя в бесконечной вечности пространства крошечной точкой, ничто, что позволить себе со своим самомнением адевир никак не мог.