«Кто отнял у меня мой город? Кто у меня его отнял, друг мой?» — побагровев от гнева, спросил Монфор.

«Вы его знаете, сир, надо ли называть вам его имя? Я собственными глазами видел, как граф Раймонд VI Старший вошел в ваш город со своим войском в сопровождении своих баронов, и они перебили множество французских рыцарей».

«А что же мой народ?»

«Они роют траншеи, возводят баррикады и ни слова не говорят».

«А что стало с моей женой и моими детьми?»

«Они целы и невредимы, благородный граф, но на шее у них захлестнута удавка, и графиня опасается за жизнь своих дочерей».

«Ни слова обо всем этом никому не говори, рыцарь, а если кто из баронов станет расспрашивать тебя о Тулузе, отвечай ему, что в городе все мирно и спокойно, что погода стоит чудесная и что сосиски там все такие же вкусные... особенно если их готовят с капустой!»

Монфор решил умолчать об этом важном событии, случившемся в его отсутствие, не из гордости, а для того, чтобы оно не породило других ему подобных, чтобы не произошло волнений в других местах. Он боялся, как бы не взбунтовались другие его вассалы или как бы они не ушли к другим сюзеренам. На расспросы окружающих он отвечал, притворяясь уверенным в себе, что известия хорошие и даже лучше, чем все, какие он когда-либо получал; что его противник, граф Раймонд VI Старый, вынужден теперь скитаться по дорогам Испании; что английский король пообещал ему несколько владений в обмен на перемирие; что его брат, Ги де Монфор, сейчас в Тулузе, собирает средства, чтобы купить Беарн, Бигорр и Лурдский замок, куда он, по его словам, горел желанием войти хозяином; наконец, он распустил слух о том, что у него есть виды на Прованс, куда ему хотелось бы удалиться на старости лет и доживать там свой век. «Похоже на то, — примерно так говорил он всем и каждому, — что сейчас Господь пожелал меня прославить. Я поспешу заключить разумные соглашения с провансальцами и как можно скорее отправлюсь в Лурд, куда мне не терпится войти сюзереном» (ПКП, 186).

Многие рыцари, на которых эти планы произвели впечатление, обрадовались; другие, настроенные недоверчиво, не проронили ни слова: они родились в Провансе и опасались за собственные владения. В конце концов Монфор простился со всеми, так никому ничего и не открыв, и те, кто в молчании провожал его по дороге, ведущей в Лангедок, удивлялись: «благородный граф» казался им печальным и угрюмым, словно душа в чистилище; они не могли понять, чем он так встревожен.

Однако истина мало-помалу, обрывочными сведениями добралась до берегов Роны, где прибывшие из окрестностей Тулузы распространяли еще ненадежную весть. По мнению одних, Раймонд VI Старый уже вернул себе город, по словам других — только-только начал осаду. Провансальцы в один голос воскликнули: «Виват! Тулузцы вернули себе свой город! Война закончена! Храни Господь Тулузу! И даруй графу Раймонду смелость, силу и веру!»

Монфор тем временем скакал галопом, пристыженный и затаивший в сердце ярость: у него украли Тулузу, ему необходимо вновь ее завоевать, он хотел войны. И он принялся рассылать скрепленные своей печатью послания во все концы, вербовать наемников, сзывать баронов, шатающихся без дела в ожидании битвы, написал кардиналу Бертрану, папскому легату, попросив поддержать его в своем намерении вновь завоевать город и графство, дарованные ему Латеранским собором. Он не останавливался ни днем, ни ночью и вскоре доскакал до Монжискара (примерно в тридцати километрах от Тулузы), куда и въехал с первыми лучами солнца. Там он устроил короткую передышку, после чего приказал своим баронам вновь облачиться в доспехи и трубить в рога, а затем направился прямиком к Тулузе, по пути пройдя через Базьеж, маленький мирный городок в стороне от большой дороги, где остановился октябрьским вечером 1217 года.

Вскоре в переговоры с графом вступил монсеньор Бертран, кардинал-легат, узнавший о том, что Раймонд VI Старый, пренебрегший распоряжениями, отданными папой в Латеране, вернул себе свой город. Желая подбодрить графа, он обратился к нему с такими словами: «Радуйтесь, мессир Монфор, это утреннее солнце — доброе предзнаменование: я уверен в том, что Тулуза вновь окажется у вас в руках. Когда вы ею завладеете, вам надо будет немедленно казнить графов Тулузского, Фуа и Комменжа и перевешать всех баронов графа Раймонда, от самого знатного до самого ничтожного. Так следовало бы поступать со всеми еретиками».

«Всех баронов? — попытался умерить его пыл епископ Фульк, должно быть, удивленный яростной мстительностью кардинала-легата. — Разве не следовало бы пощадить по крайней мере тех, кого мы застанем за молитвой у подножия наших алтарей?»

«Нет, — ответил кардинал, — без колебаний истребляйте всех, благородный граф; чем меньше у вас будет баронов, тем лучше вы будете править, ибо Господь нисколько о них не печется. А я предаю их в ваши руки от Его святого имени. Как бы там ни было, вы полностью в своем праве: Его Святейшество и собор даровали вам все титулы и все земли графа Тулузского. Они ваши, верните их себе».

Аргументы кардинала были не вполне справедливы. Но Монфора они очень устраивали, и он пустился скакать к Тулузе через поля и луга. И, хотя на душе у него было не совсем спокойно, он вел свое войско вперед с бешеной скоростью, под развевающимися на ветру флагами.

Приблизившись к стенам Тулузы, он увидел, что навстречу ему вышел его брат, Ги де Монфор, за которым следовала толпа вооруженных баронов; братья крепко обнялись, не скрывая волнения. Затем к ним направился Фульк, тулузский епископ, прибывший из Прованса вместе с Монфором. Но первым заговорил кардинал-легат Бертран, которому было поручено следить в городе за выполнением решений Латеранского собора.

«Сеньор, — обратился кардинал к Монфору, — давно пора вам было прийти. С тех пор как Тулуза вновь оказалась под властью бывшего своего сюзерена, она погрязла во всех грехах Ада [ намек на либерализм Раймонда VI, который до прихода Монфора терпел присутствие катаров в городе]. Безжалостно ее разрушьте, и вы сделаете богоугодное дело. Возьмите ее, разграбьте ее, сносите ее дома, безжалостно убивайте всех и повсюду, даже тех, кто укрылся в церквях, в больницах, в святых местах; убивайте, мессир граф, послушайтесь в этом представителя Его Святейшества папы, то есть меня, убивайте, в этом городе нет невинных, вы можете без колебаний обагрить кровью ваше оружие» (по тексту ПКП, 187).

Эти преступные слова кардинала-легата стали сигналом к началу резни. Бароны Монфора спешились, кони, избавившись от тяжести, встряхнулись, звеня сбруей, а с высоты городских стен, где развевались на ветру шитые золотом стяги графа Тулузского и алые графа де Комменжа, уже доносились лязг и стук копий и щитов. На дозорном пути, над укреплениями, тулузские лучники под защитой узких бойниц готовили стрелы; внизу, у них под ногами, женщины Тулузы толкали тяжелые, груженные камнями ручные тележки.

Теперь обе армии, войска восставших тулузцев, вновь отдавших город своему графу, и войска явившегося подавлять восстание Монфора, стояли одна против другой, разделенные лишь палисадами [116]и рвом, окружавшим город. Бароны Монфора двинулись вперед в боевом порядке, вооружившись лестницами и сосудами с огнем [117]; их встретили дождем снарядов, который обрушили на них при помощи мощных камнеметов. Среди слитного рева тех и других, осаждающих и осажденных, можно было различить, с одной стороны, крики «Монфор!», с другой — «Нарбонн [118]!» Выпрямившись во весь рост на крепостной стене, граф Бернар де Комменж потребовал дать ему арбалет; ему подали оружие, он ловко его схватил, вложил острую стрелу со стальным острием, перекрестился, несколько мгновений простоял неподвижно, сосредоточился, медленно прицелился во вражеского рыцаря, командовавшего штурмом, — этим рыцарем был не кто иной, как Ги де Монфор, сын Симона, — и пустил в него стрелу, которая пронзила грудь молодого человека, несмотря на кольчугу. Окровавленного раненого тотчас унесли, а Комменж, глядя с высоты укреплений, насмешливо бросил ему вслед: «Попал я в вас, зятек [119]! Вот вам привет от моего графства!»