Лэррен соскочил с лошади и подбежал к месту падения. — Ничего страшного, эйне ма, тут же мягко! — успел услышать юноша, потом перед глазами завертелись искры, заломило в висках, и он отключился.

Опустилась тишина. Бархатная мягкая тьма окутала, спеленала Хельва и потащила за собой. В ней вспыхивали огни — то неразличимые, далекие, то совсем близкие, похожие на светящиеся окна домов. Кожи касался холодный ветер, в ушах шумело. Сперва звук был нечетким, как грохот падающей воды, но вскоре распался на отдельные составляющие, на голоса, фразы, слова.

— Вернись, — шептал кто-то.

— Вернись ко мне. К нам. Я жду. Мы ждем.

— Вернись…

— Вернись.

Темнота лопнула, и Хёльв оказался в неприбранной, пыльной комнате. Дверцы шкафов были открыты, стекла разбиты. Поскрипывали половицы. Страницы лежавших на столе книг тихонько шелестели, словно их перебирала невидимая рука.

Медленно, неуверенно передвигаясь, цепляясь за спинки стульев, за скатерть, Хёльв подошел к окну. На улице ветшала осень. Землю устилал слой листьев, сиротливо чернели ветви деревьев. Далекий горный хребет казался зыбким плывущим миражом. Небо скрывалось за облаками.

— Я должен с тобой поговорить, — произнес за спиной юноши низкий негромкий голос.

В нем не было никакой угрозы, только печаль и усталость, но сердце Хёльва болезненно сжалось, заколотилось с утроенной силой. Ладони сделались влажными.

— Просто поговорить…

Юноша вцепился в подоконник, чувствуя, как встают дыбом волосы на затылке.

— Не бойся… не бойся…

Послышались шаги и тихий дробный перестук. Сквозняк усилился.

— Я не держу на тебя зла, — сказал голос, и на локоть Хёльва легла прохладная рука. Гибкие длинные пальцы сжали его плечо.

Этого он вынести не мог. Не имея сил даже застонать, юноша рванулся вперед, перегнулся через подоконник и полетел вниз, к поросшей бурьяном земле.

«Я сплю, — панически подумал он. — Я сплю, мне нужно проснуться»

Изо всех сил он потянулся вверх, словно желая выскользнуть из собственной кожи, вокруг снова потемнело, зарябила чехарда огней, и откуда-то издалека донесся голос Риль:

— Кажется, приходит в себя. Придержи ему голову. Хёльв открыл глаза и тут же зажмурился от яркого света, многократно усиленного блеском снега.

— Вот и ожил, сказал Лэррен. — Не стоило так волноваться. Чего с ним сделается? У него жизнь бурная, постоянно то повесить хотят, то соблазнить, то в казематах замуровать. Подумаешь, с кобылы упал.

— Сам дурак, — обиделся Хёльв. — Я не цирковой наездник, подобным фортелям не обучен.

— Моя вина, промахнулась с порталом, — проговорила чародейка и вздохнула.

Однако особо удрученной она не выглядела: сидела на вывороченной бурей сосне, болтала ногой и грызла сочное зеленое яблоко. Несмотря на мороз, ее куртка была распахнута. Возле волшебницы сидел калека-юродивый и восторженно рассматривал покрытую инеем веточку. Лошади стояли чуть в стороне, настороженно принюхиваясь к лесным запахам.

— Лучше плохой портал, чем двухнедельное путешествие в самой распрекрасной карете, — заметил эльф.

Ты не сердишься? — спросила Риль, кидая Хельву второе яблоко.

Тот помотал головой. Разве мог он сердиться после того, как волшебница предложила приятелям провести остаток зимы в ее доме в Хан-Хессе? И даже пообещала помочь найти работу? Он был готов терпеть и многочасовые разговоры на эйну, и споры о каких-то древних поэтах, и попытки накормить его «лучшим в мире» сушеным мхом — только бы поскорее выбраться из проклятой глуши и заночевать в тепле, под чистым одеялом.

— Конечно, не сержусь. — Хёльв широко улыбнулся.

— Замечательно. — Риль соскочила на землю, подошла к нему и осторожно дотронулась до его руки.

Хёльв вздрогнул, вспомнив прикосновение мертвого колдуна.

— Однако кое-что меня беспокоит, — задумчиво произнесла она.

Лэррен подошел ближе. Его лицо выражало вежливую заинтересованность.

— Что же именно? — спросил он.

— Как-то неправильно этот молодой человек сознание потерял.

Эльф с любопытством поглядел на нее, почесывая подбородок:

— В каком смысле — неправильно? Риль пожала плечами:

— Не знаю. Неправильно.

— А по-моему, вполне по правилам.

— Странное было чувство, будто…

— Будто что?

— Будто… — Чародейка махнула рукой, обрывая сама себя. — Ерунда. Ты себя нормально чувствуешь, Хёльв?

Юноша незаметно сглотнул. Несколько раз глубоко вдохнул, пытаясь успокоиться.

— Нормально, — соврал он, — Затылок побаливает, а так — ничего. Когда меня в Брхьере выбросили из окна, было куда хуже.

— Я же говорю — бывалый тип. Сопливый, но бывалый, — ухмыльнулся Лэррен.

Хёльв показал ему кулак. Фальшиво насвистывая, выбрался из сугроба, отряхнул штаны и посмотрел на небо. Оно было прозрачным, нежно-голубым, кое-где прикрытым негустой облачной пеленой. У самого горизонта переливались неяркие сполохи.

— Глядите, северное сияние! — воскликнул юноша, тут же забывая про свои страхи.

Риль посмотрела вверх и удивленно моргнула;

— И действительно. Никогда не думала, что оно здесь бывает. Тем более — днем.

— А оно и не бывает, — сказал Лэррен. — Полярные огни горят только ночью и только в высоких широтах.

— Что же тогда, по-твоему, мы видим?

— Может, это иллюзия?

— Это не иллюзия, — ответила чародейка. Все снова поглядели на поблескивающее небо.

— Поразительно, — пробормотал эльф.

— Чудо, — отозвалась Риль.

— Не то слово, — согласился Хёльв.

Бледные искры переливались, перетекали, зажигая горизонт перламутровым светом.

— Уникальное событие, — вполголоса произнесла чародейка.

Она была бы очень удивлена, если бы ей сказали, что точно таким же небо было двадцать пять лет назад, в тот день, когда герцог Акина Убарский узнал, что армия кудиумов спустилась с Гилейского хребта.

— Армия кудиумов спустилась вниз? Ты уверен? — во второй раз спросил герцог. — Они не могли ошибиться? Они точно это видели? Может, показалось с перепою? Сам был в горном дозоре, знаю, как там закладывают, когда никого из начальства рядом нет.

Всесильный убарский сеньор стоял возле раскрытой двери на балкон и наблюдал за зарницами, мерцаюшими в светлом, размеченном облаками небе. Он никогда не видел северного сияния, ледяные огни зачаровывали, притягивали взгляд. — Так солдаты не были пьяны?

Полковник Дибас покачал головой:

— Лейтенант Kирун — человек надежный. Простой парень, но жена — из благородных. Он из кожи вон лезет, чтобы выслужиться, на ступеньку повыше подняться. Порадовать ее, значит.

Акина скривился. Желудок сегодня беспокоил его больше обычного, напоминая о себе резями и тянущей болью

— Может, ему от избытка усердия мерещится?

По лицу Дибаса было видно, что он с трудом сдерживается. Господина он обожал всем сердцем, считая его великим политическим деятелем и талантливым полководцем. Он даже пристроил своего сына к юному графу Пронту Убарскому — не столько в надежде на будущие блага и милости от наследника, сколько желая, чтобы мальчик набирался ума, глядя на старого вельможу.

— Светлейший господин, я понимаю ваше недоверие, но Кирун…

Герцог махнул рукой:

— Ладно-ладно, пускай войдет

Полковник скрылся за дверью и минуту спустя появился в сопровождении крепкого молодца в черно-болотной военной форме. Акина обратил внимание, что сапоги юного военного были тщательно надраены ваксой, пуговицы и эполеты на вычищенном и выглаженном мундире блестели как новенькие.

— Лейтенант Кирун, ваша светлость! — отрапортовал прибывший. Если он и смутился в присутствии вельможи, то виду не подал.

Герцог кивнул и сел на кушетку, не отрывая взгляда от сияющего горизонта.

— Рассказывай, Кирун, — проговорил Дибас.

— Вчера вечером наш отряд стоял в дозоре у Тещиной Пасти, — начал тот.

— Это место такое возле границы, — вставил полковник. — Скалы и большая пещера.