Итак, племя огор, проживавшее в бассейне реки Тарим в период 582–602 гг. (я не утверждаю, что его здесь не было ранее или позднее данного интервала времени), двучастно или, точнее, в нем выделяются две группы. Данное обстоятельство, конечно же, не дает нам права отождествлять огоров с тугарами-тохарами, тем не менее, тот факт, что в одно и то же время и в одних и тех же местах проживали два двучастных племени, вызывает закономерный интерес.

Если считать группу уар (вар) за аваров, то огор предстает перед нами тюркской общностью. Однако Симокатта недвусмысленно говорит о том, что группа уар, впоследствии дунайские авары, как бы это помягче выразиться, являлись «ненастоящими»: «Живущие по Истру варвары ложно присвоили себе наименование аваров».

И далее Симокатта объясняет, как было дело в реальности: «Когда император Юстиниан занимал царский престол, некоторая часть (выделено мной. — К.П.) племен уар и хунни бежала и поселилась в Европе. Назвав себя аварами, они дали своему вождю почетное имя кагана. Почему они решили изменить свое наименование, мы расскажем, ничуть не отступая от истины. Барселт, унну-гуры, сабиры и, кроме них, другие гуннские племена, увидав только часть людей уар и хунни, бежавших в их места, прониклись страхом и решили, что к ним переселились авары. Поэтому они почтили этих беглецов блестящими дарами, рассчитывая тем самым обеспечить себе безопасность. Когда уар и хунни увидали, сколь благоприятно складываются для них обстоятельства, они воспользовались ошибкой тех, которые прислали к ним посольства, и сами стали называть себя аварами; говорят, среди скифских народов племя аваров является наиболее деятельным и способным. Естественно, что и до нашего времени эти псевдоавары (так было бы правильно их называть), присвоив себе первенствующее положение в племени, сохранили различные названия: одни из них по старинной привычке называются уар, а другие именуются хунни» (Феофилакт Симокатта. «История»).

Племя огор, без сомнения, прекрасно говорило на тюркском языке, иначе уннугуры и сабиры (т. е. «истинные гунны») вряд ли перепутали бы его с настоящими аварами. Однако стоит задаться вопросом — означает ли тюр-коязычность племени то, что это племя принадлежит к тюркам? Вовсе нет. И несколько ниже я приведу слова Си-мокатты, позволяющие утверждать, что уар и хунни вовсе не гунны и тюрки.

Если принять, даже гипотетически, тождественность огор и тугар-тохаров, то может показаться, что у восточных тохаров было уж слишком много имен, но в этом ничего удивительного нет.

«Многообразие племенных названий не должно вводить в заблуждение читателя. В Евразии целые народы часто меняли имена, называясь то по имени государя, то по месту жительства, то по кличке» (Л. Н. Гумилев. История народа хунну. М.: ACT, 2004).

Когда же тохары-тугары появились в Таримской низменности? Л. С. Клейн считает, что не позднее III века до н. э.: «Индийские названия реки Ганг и священной горы Сумеру поступили в китайский язык в эпоху Хань, т. е. в последние века до н. э. — первые века н. э., и, судя по их звуковому оформлению (Хэн, Сюйми), — через тохарские (Ганк, Ган, Сумер), а не через хотанский или уйгурский (Цзи Сянь-линь. Тохарский язык; его открытие, расшифровка и значение для китайско-индийских культурных связей // Тохарские языки. 1959, с. 137–150). Слово «мед» (mi, mat, miet) заимствовано китайским языком не позднее III в. до н. э. из тохарского В «mit — miat» (Поливанов Е. Д. Индоевропейское «medhu» общекитайское mit // Записки Восточного отдела Русского Археологического Общества, т. XXIII, в. I–II, Пг., 1916, с. 263–264; Иванов В. В. Тохарские языки и их значение для сравнительно-исторического исследования индоевропейских языков // Тохарские языки, 1959, с. 5—32). Значит, в это время тохары (арси и кучан) жили по соседству с Китаем и Индией, т. е. скорее всего уже в Синьцзяне, на Тариме» (Л. С. Клейн. Миграция тохаров в свете археологии; http://sfratum.ant.md).

Следует отметить, что тогда же, к III веку до н. э. получили гегемонию над Северным Китаем хунны: «Близкие по крови к хуннам и менее организованные прибайкальские племена подчинились им, и к III в. до н. э. вся Центральная Монголия и степное Забайкалье составили основную территорию хуннов» (Л. Н. Гумилев. История народа хунну. М.: ACT, 2004).

В III веке до н. э. нападения хуннов на Китай усилились. Интересно, что зоной боевых операций являлась все та же вышеупомянутая ранее провинция Шаньси.

Так, например, «Сыма Цянь сообщает, что Ли My, полководец княжества Чжао (в Шаньси), отражал постоянные набеги хуннов (Сыма Цянь. Избранное. М., 1956, с. 170–171). Он занимал оборонительную позицию: «Как только хунны вторгнутся в наши владения и начнут грабить, немедленно уходите в лагерь и обороняйтесь, — предупреждал он своих воинов. — Всех, кто посмеет брать пленных, буду казнить!» (Л. Н. Гумилев. История народа хунну. М.: ACT, 2004).

Здесь вот что вызывает особый интерес. Л. Н. Гумилев изначально локализует хунну значительно севернее, во всяком случае, к северу от пустыни Гоби. Но чтобы попасть в Шаньси, требуется эту пустыню преодолеть, что выглядит чрезвычайно затруднительным мероприятием. Об этом я уже упоминал выше в том плане, что если рассматривать ядро государства Чингис-хана на территории Внешней Монголии, то переброска подкреплений из монгольских степей на север Шаньси через Гоби для войны с чжурчжэнями выглядит предприятием невероятным. Переход хуннов через Гоби Л. Н. Гумилев датирует приблизительно 1200 годом до н. э.: «Около этой даты, как уже отмечал ось, совершился первый переход южных кочевников через пустыню Гоби; с того времени пустыня стала проходимой, и хунны освоили оба ее края» (Л. Н. Гумилев. История народа хунну. М.: ACT, 2004).

Обоснование такого перехода у Л. Н. Гумилева имеются, однако он представляется весьма сомнительным.

Между тем Л. С. Клейн предполагает миграцию тохар из Минусинских степей «предположительно в Западную Монголию и Синьцзян», а данное предприятие не выглядит невероятным.

Кроме того, вопрос о хуннском языке в настоящее время является так или иначе открытым. Л. Н. Гумилев считает его тюркским: «Сиратори доказывал, что известные нам хуннские слова — тюркские и единственная хуннская фраза, дошедшая до нас, — тюркская (Shiratori К. Uber die Sprache der Hiungnu und der Tanghu — Stamme. St. Pb., 1902; Bulletin de l'Academie Imperiale des Sciences de S.Petersburg. V. Serie. Bd. XVII. № 2). Исследования финских ученых поставили вопрос о хуннском языке в несколько иную плоскость: Кастрен (Casfren M. A. Ethnologische Vorlesungen über die altaischen Volker. St.-Pb., 1857. S. 35–36.) и Рамстедт (M. G. S. Ramstedt. Uber der Ursprung der türkischen Sprache. Helsinki, 1937. S. 81–91.) высказали мнение, что хуннский язык был общим для предков тюрков и монголов. Пельо отметил, что он включает в себя элементы еще более древнего слоя (Pelliot P. Ledition collective des oevres de Wang Kouo-wei (T'oung Pao. Vol. XXVI). P. 167.). Лигети оставляет вопрос о хуннском языке открытым, ссылаясь на то, что хуннское слово, обозначающее «сапоги», известное нам в китайской транскрипции, звучит «сагдак» и не имеет аналогий ни в тюркских, ни в монгольском языках. Приведенное им сопоставление с кетским словом «сегди» не удовлетворяет самого автора (Ligeti L. Mots de civilisation de Haute Asie en transcription chinoise // Acta Orientalia. 1950. S. 141–149.).

Однако это слово имеет прямое отношение к старорусскому слову «сагайдак», т. е. колчан со стрелами и луком. Оно тюрко-монгольского происхождения и было в употреблении в XVI–XVII вв. Связь его с хуннским словом «сагдак» совершенно очевидна, так как хунны затыкали за голенища стрелы, которые не помещались в колчане (в колчане помещалось всего 30 стрел), как впоследствии делали русские, затыкая туда ножи» (Л. Н. Гумилев. «История народа хунну». М.: ACT, 2004).

Здесь опять встает вопрос о «тюрко-монгольском языке». Хочу подчеркнуть, что если таковую конструкцию принять, то следует принять и другие подобные этой лексические общности. К примеру, русско-немецкий, индо-бразильский, франко-армянский лингвистические комплексы.