Тяжелораненых тащили в комнату, где располагался лазарет. Хорошо, что хоть его пока удавалось удерживать. Там было полно медикаментов и врачебной техники, так что надобности в запасах у штурмовика, исполнявшего обязанности лекаря, не было, но у него было слишком много работы, и она прибавлялась гораздо быстрее, чем он успевал справиться с предыдущей.

Весь перепачканный чужой кровью, точно его окатили ею из ведра, он орудовал скальпелем, вытаскивая осколки и пули, штопал порванную кожу, а к лазарету подносили все новых и новых пациентов и сваливали возле входной двери, как мешки. Конвейер, скорость которого превосходит человеческие возможности.

Иногда лекарь обходился без обезболивающего. В таких случаях раненому дают деревяшку, чтобы он зажал ее челюстями, или стакан водки, но как все это сделаешь, когда на раненом противогаз? Лекарь слышал приглушенные противогазами стоны, чувствуя себя при этом каким-то монстром, мучающим людей.

Штурмовики начинали выдыхаться.

«Мы теряем инициативу…»

Мазуров видел, как они глубоко дышат, хотят напиться воздуха, но через фильтры его проходит слишком мало, и он нечистый, его не хватает, но легкие требуют еще и еще, а от кислородного голодания в них начинают втыкаться иголки.

«Черт, черт, черт!»

Черные пятна копоти покрывали стены. Их избороздили глубокие пробоины.

Мазуров пропотел под противогазом, точно искупался. Резина прилипла к лицу и волосам. Под ней все хлюпало, пот навис на бровях, а на губах ощущалась соль. Он чувствовал, как здесь жарко. Автоматы должны уже так нагреться, что жгут ладони. Скоро они начнут давать осечки, патроны будут застревать в стволах, но повсюду было разбросано много другого оружия, уже ненужного прежним хозяевам. Остывшее оружие остывающих хозяев.

Австро-венгерские винтовки заботливо сложили друг на дружку. От этого они походили на вязанку веток, приготовленных для очага. О, такого добра здесь и вправду можно было найти в избытке. Возле них стоял штурмовик, опираясь спиной на железную дверь, выкрашенную блекло-серой краской, местами отслоившейся и вздувшейся пузырями. Он вздрагивал от взрывов и поглядывал по сторонам, сжимая в руках автомат. Дверь была закрыта на массивную щеколду.

«Что там?» – спросил Мазуров знаками у штурмовика.

«Пленные», – показал он в ответ.

«Сколько?»

«Пятнадцать».

Мазуров кивнул. О количестве пленных он мог бы и не спрашивать, а узнать, сколько их, подсчитав винтовки.

Вскрыть изнутри дверь пленные все равно не смогут, так что нет надобности штурмовику здесь стоять. Мазуров поманил его за собой. Что появилось после этого жеста в глазах штурмовика, он не рассмотрел, но штурмовик приказание выполнил с воодушевлением – ему совсем не нравилось охранять пленных и подпирать своим телом дверь.

Встречая командиров подразделений, Мазуров объяснял им, что ему нужно захватить склад, и просил выделить для этого людей. Каждый человек был на вес золота и даже дороже, потому что ситуация на лестницах была патовой и могла легко склониться в сторону австро-венгров, если штурмовиков, мешавших им подняться на этаж, станет чуть меньше.

Мазуров видел, насколько неохотно ему отдавали людей, но он не мог снять целое подразделение, потому что все уже завязли в локальных боях. Если прежде и был какой-то резерв, то теперь все валялись на этом полу и отстреливались. Хорошо еще, что, прежде чем это произошло, они смогли захватить два этажа из трех.

Четырех штурмовиков он отправил на верхний этаж к монорельсам.

«Разгружайте транспортер», – объяснил он им, как смог.

Переспрашивать они не стали.

Ему самому не нужно было много людей. Мазуров взял с собой пятерых, как и хотел. Но хватит ли их, ответить нельзя до тех пор, пока он не поймет, насколько хорошо охраняется склад. Чтобы войти в него, придется спускаться на этаж ниже под шквальным огнем. Затея заведомо невыполнимая.

Мазуров решил попытаться проникнуть на склад через транспортер, благо снаряды, которые он подавал, были большого калибра и зазор в стене позволял пролезть через него не слишком упитанному человеку. Мазуров гонял своих людей, так что если избыток веса в ком-то и был, то давно исчез. Вот смешно-то будет, если австро-венгры услышат, что кто-то лезет через транспортер, включат его или обступят со всех сторон и гостеприимно встретят пулями тех, кто решил воспользоваться этой дорогой. Тогда ситуация будет чем-то напоминать ту, что приключилась с волком, который решил через дымоход влезть в домик одного из трех поросят.

«Вы тут пошумите», – приказал Мазуров штурмовикам, засевшим за ближайшей к складу лестницей.

Они ничего не поняли, стали гадать, что же задумал командир, но тот все им пояснил.

«Атакуйте, если нас заметят, отвлеките их на себя».

«Может, сразу атаковать?» – предложил командир отделения.

«Нет, не стоит», – Мазуров не хотел посылать их сразу же на верную смерть.

Он еще бы смог пробраться в узкую щель транспортера, но беда в том, что этому мешали зажимы, которые предназначались для снарядов. Они глухо закрывали проход. Сквозь щель между зажимами и полом он видел нижний этаж, а нагнувшись, смог бы даже разглядеть сложенные там снаряды, смазанные маслом, но человек сквозь эту щель не пролезет.

Мазуров все-таки нагнулся, прислушался, что творится под ним, но различал только собственное дыхание, противное сопение, будто у него насморк. И все-таки ему показалось, что на складе никого нет. Или он убедил себя в этом?

Он предвидел похожую ситуацию и прихватил с собой на эту операцию автогенный резак, который так любят использовать грабители, вскрывая сейфы. Конечно, он мог заложить здесь бомбу, рвануть транспортер и разворошить дыру до таких размеров, что в нее провалится кто угодно, вот только тогда на этот шум сбегутся все, кто поблизости, да и снаряды тогда придется вытаскивать руками, а они ой какие тяжелые…

Один за другим последовало несколько взрывов. Они накладывались друг на друга, поэтому невозможно стало различить, когда затихал один из них и начинался другой. Штурмовики на лестнице стали шуметь, как он и просил их. За этими взрывами никто их не услышит.

Мазуров сел на колени, достал из рюкзака резак, повернул вентили, выпуская газ, поджег его. Синее пламя походило на оживший металл. Оно завораживало, казалось холодным, а поэтому появлялась маниакальная мысль поднести к нему пальцы и потрогать, ведь ничего с ними не случится…

В своей жизни Мазуров не раз вскрывал сейфы, не в банках, конечно, но неизвестно, что тебе может пригодиться во время операции, так что его опыту мог позавидовать любой медвежатник. Но там-то металл был бронированным, а на транспортере мягким, и он поддавался резаку, как масло поддается горячему ножу, совсем не сопротивляясь.

Края разреза покраснели. Металл нагрелся, но не очень сильно, и когда Мазуров схватил зажим, чтобы не дать ему свалиться вниз, то почти не обжег пальцев. Вырезанный зажим он положил на пол, не вставая с колен, посмотрел на штурмовиков. Те окружили его и внимательно наблюдали за всем, что Мазуров делает, будто в этом было какое-то таинство.

Он ждал, пока края разреза остынут. Они на глазах темнели. Если полить их водой из фляжки, то они остынут еще быстрее, но вода зашипит и может его выдать, хотя штурмовики там, на лестнице, так шумели, что, вылей он на транспортер водопад, и этого австро-венгры не заметят. Воду только жалко. Сколько им еще здесь сидеть? А систему водоснабжения контролировали те, кто был на нижнем этаже.

«Ну, с богом».

Мазуров, перекинув ремень автомата на плечо, спускался спиной к транспортеру, уперся в него, задевая грудью пол.

«Только бы не застрять здесь, а то придется штурмовикам вытаскивать его, как репку с грядки в той сказке, где за нее ухватились и дед, и бабка, и внучка, и Жучка».

Сперва Мазуров опирался руками о пол, медленно погружая в щель тело, потом нащупал ногой следующий зажим, перенес на него вес тела и чуть передохнул, размышляя, как же ему получше протиснуться.