— Его зовут Кадзусе. Фамилию я не выговорю, — честно признался майор. — Сорок один год. Степени по биологии, медицине, органической и неорганической химии.

Экран моргнул, меняя изображение. Текст побежал новый, но картинка, кажется, не изменилась. В первый момент Александру показалось, что сбойнул коммуникатор.

— Мацуме, — пояснил майор и добавил, отметив удивление на лице подчиненного. — Они братья.

— Близнецы?

— Нет. Просто похожи. Тридцать пять лет. Инженер. Физик. Компьютерщик. На «ты» с любой техникой. Сорок восемь патентов на изобретения в самых разных отраслях.

— Гений, — брезгливо поморщился Александр.

Зашкаливающие способности он не любил. Чем способнее человек, тем сложнее с ним работать. С гениями особенно, так как они непредсказуемы.

— Возможно, — кивнул майор. — Сложности с ним будут в любом случае. Часто несамостоятелен.

— Младший ребенок в семье, — согласился Александр. — А четвертый?

— Игорь Богданов. Капитан корабля, — сообщил майор. И на экране возникло новое лицо.

Александр подался вперед. Слушал бубнеж майора, читал характеристики, а лицо Игоря Богданова никак не выпадало из поля зрения. Оно будто цеплялось за взгляд. В голове мелькнула не мысль даже — ощущение, что именно с капитаном будет труднее всего.

Командующий полетами, Исмагиллов Илларион Феклистович, напоминал моржа. Старого, унылого, с мохнатыми усами и давным-давно выпавшими клыками.

Морж, то есть командующий полетами, был небрит, с обвисшими бульдожьими щеками и плешивой головой.

При всем этом убожестве, человек он был удивительно мягкий и приятный в общении. С первых часов их знакомства Феклистыч, как прозвала его команда, старался угодить новоприбывшим. Он поселил их в лучшие комнаты космодромовской общаги, выделил каждому по электрокару, при встрече здоровался и каждый раз интересовался всем подряд: здоровьем, аппетитом, настроением и прочей ерундой.

Его можно было понять. «Ахтарск» не был первостепенным космодромом, как например, «Ангара-3», с которого уходили в небо блестящие, точеные пассажирские лайнеры и стояли на отдельной полосе дорогущие, малогабаритные чартеры. Нет. «Ахтарск» был площадкой для неуклюжих трудяг грузовиков. Отсюда уходили в небо транспорты на Луну, сюда же они возвращались, набитые под завязку гелием-3. Сгружали его через жужжащие ребристые трубы в хранилище, и снова становились в очередь. «Рубин», «Монолит» и непривычных очертаний «Дженезис». Вот и весь модельный ряд космических грузовиков базирующихся на «Ахтарске». Рутина. Работа. За год — пара-тройка научных запусков, если какому-нибудь институту срочно потребуется вывести спутник на орбиту или, скажем, продырявить атмосферу Венеры очередным зондом. Всё.

Даже все серьезные пуски по международной программе, к торчащей на орбите Юпитера базе, производились с «Полюса-18» или же с номерных, безымянных космодромов на Аляске.

Контингент «Ахтарска» составляли дальнобойщики. Они пили в местном кабаке какое-то дешевое пойло. Дрались. Мочились на ворота космодрома. И надсадно храпели в недорогом мотеле, бараки которого располагались сразу за кабаком.

За какие такие грехи был сослан Феклистыч в эти дали, не знал никто.

Семьи у него не было. Так что по нормальному общению командующий полетами соскучился страшно.

И совершенно не поверил своим глазам, когда тяжелые, огромные грузовики подкатили к его обшарпанным и зассанным дальнобойщиками воротам блестящее, разукрашенное в цвета Содружества чудо. Ракету. Межзвездку. Настоящую. С преобразователем Хольдермана на борту.

Исмагиллов сначала подумал, что кто-то ошибся. Но бумаги были в порядке. И в его сердце затаилась надежда. Которая переросла в тихое ликование, когда вслед за кораблем прибыла и команда. Феклистыч был счастлив! Предвкушение сакрального «Ключ на старт!» грело его сердце.

Команда, к слову сказать, подобралась интеллигентная, культурная. Ученые. И если с японцами общего языка Исмагиллов не нашел, как-то не срослось, то с капитаном все сложилось прекрасно.

Исмагиллов часто заходил к нему в комнату, где они пили чай. Выпили бы чего покрепче, но… до старта было нельзя.

Впрочем, как и после него.

Сам капитан обществом Исмагиллова не тяготился. Даже скорее наоборот: измотанный постоянным тестированием корабельных систем, провести которые без его, капитана, участия не представлялось возможным, Богданов с удовольствием болтал с Феклистычем обо всем и ни о чем, лишь бы не вспоминать про дальний космос, ракету, предстоящий старт и генератор Хольдермана, который упорно не желал выдавать штатные графики.

Мацуме, молчаливый японец, впрочем, утверждал, что генераторы Хольдермана никогда не давали штатных графиков. Это невозможно по самой природе этого хитроумного устройства. И за «штатные» были приняты графики проверок, которые генератор давал чаще всего. От этого знания легче не становилось, потому что произвести старт можно было, только если данные всех проверок укладывались в строгие стандарты. Все тот же японец намекал, что вывести графики сможет.

И теперь торчал в чреве звездолета сутками, получая от этого, впрочем, искреннее удовольствие.

Запуск был назначен на завтра.

Графики — не сходились. Мацуме на поверхности не появлялся.

Богданов проснулся в дурном настроении.

Солнечный «Ахтарск» за окнами раздражал.

Уютная комната вызывала отвращение.

«Докатился», — подумал Богданов, глядя на себя в зеркало и растирая крем для бритья в ладонях.

Игорь тяжело вздохнул, зажмурился и начал аккуратно покрывать щеки зеленоватой, фисташкового оттенка, пеной. Кожу лица защипало.

Реклама обещала тонизирующий эффект, ощущение свежести и приятный аромат весь день. Крем, и правда, чуть холодил и бодрил. Но не дай бог, эта пена, полная свежести и тонизирующего эффекта, попадет в глаза! Визит к офтальмологу обеспечен.

Аккуратно соскоблив бритвой пену вместе со щетиной, Игорь вытер лицо.

Настроение особо не улучшилось, но хотя бы выглядеть капитан стал не как горилла.

— Нельзя себя так запускать… — пробурчал Богданов. — Особенно в небе.

Предстоящий полет в дальний космос его не страшил. За свою летную карьеру Игорь Богданов побывал в разных точках Солнечной системы. Занимался исследованиями пояса астероидов: дважды проходил его насквозь и умудрился вернуться живым из этой каменной мешанины. Три года парился в тесноте приемной базы на орбите Венеры, где пытался управлять кучей яйцеголовых очкариков, ненавидящих друг друга. Проект «Венера-18» тогда с треском провалился, и прежде всего из-за того, что кто-то не удосужился согласовать психопрофили участников. Дошло до того, что два доктора подрались в лаборатории. В результате была повреждена гидропоника, и Богданов передал сигнал SOS.

Больше он с «очкариками» старался не вязаться, занимаясь разведкой и транспортными рейсами. Несколько раз участвовал в спасательных операциях. Эвакуировал марсианскую базу и снимал с орбиты красной планеты партию геологов-работяг. Тогда геологическая перевалочная платформа повредила стабилизаторы и крепко просела к поверхности. Пристыковаться к ней смог только Богданов. На флоте сказали — повезло. Однако Игорь точно знал, что везение тут не при чем.

Одним словом, Богданов репутацию имел. Был, что называется, молодой да ранний.

Про таких на флоте говорили — космос любит. Не уточняя, то ли капитан любит космос, то ли космос капитана. Любит и все!

Когда в «Большом Кабинете» совета директоров корпорации «Космос», ему предложили принять участие в спецпроекте, Игорь согласился легко и сразу. Во-первых, такой шанс выпадает раз в жизни. Во-вторых, такой рейс, в случае успеха, мог обеспечить Богданова на всю оставшуюся жизнь. Хочешь — работай. Не хочешь — просто прожигай жизнь. А в-третьих, отказ означал бы, скорее всего, вечное прозябание в какой-нибудь грузовой флотилии, что мотается между Сатурном и базой на Юпитере. А то и вообще… штамп в личном деле: «Медкомиссия не пройдена» и прощай космос. Таких ребят, упустивших в свое время Шанс, Богданов насмотрелся. И уж лучше болтаться где-нибудь в вакууме с выпученными глазами, нежели жить так. Собственно, что такое смерть? Вселенная безжалостна, но милосердна. Удар, толчок, испуг. Секунда. И тебя нет. В лучшем случае окоченевший труп, в один миг разорванный изнутри собственным давлением.