Тот факт, что восстановление Европы началось, когда она переживала все эти события, делает его еще более поразительным. Однако, подобно тому, как долго шла разрушительная война, так и на восстановление разрушенного потребовалось много времени. Людей, которые обитали в руинах европейских городов, больше заботили мелочи ежедневного выживания, нежели возрождение компоновочных блоков общества. Они терпели лишения и голод, с горечью думая о годах страданий, которые им пришлось пережить, – прежде чем их можно было побудить к строительству новой жизни, требовалось время, чтобы они могли излить свой гнев, подумать и погоревать.
Новым режимам, которые приходили к власти в Европе, также требовалось время для упрочения. Их первостепенная задача заключалась не в уборке обломков, восстановлении железных дорог или предприятий, а в назначении своих представителей и советов в каждой административно-территориальной единице своей страны. Затем этим советам необходимо было завоевать доверие людей, большинство которых за шесть лет организованных зверств научилось относиться ко всем общественным институтам с величайшей осторожностью. В таких обстоятельствах установление какого-либо закона и порядка, не говоря уж о восстановлении физическом, было почти несбыточной мечтой. Только внешние организации – армии союзников, ООН, Красный Крест – обладали властью или людскими ресурсами, чтобы предпринимать такие героические попытки. В отсутствие подобных организаций воцарился бы хаос.
Таким образом, история Европы в ближайший послевоенный период – это не повествование о восстановлении и реабилитации, а по большей части рассказ о скатывании в анархию, чему, собственно, никогда не уделялось должного внимания. Десятки великолепных книг посвящены событиям в отдельных странах – особенно в Германии, правда в ущерб более масштабной картине: одни и те же темы возникают снова и снова по всему континенту. Написаны одна-две истории, вроде книги Тони Юдта «После войны», которые предлагают более широкий взгляд на Европу как единое целое, представляя больший временной масштаб, вынужденные, в связи с этим, подводить итог послевоенных лет в лишь нескольких главах. Насколько мне известно, ни на одном языке нет книги, которая описывала бы весь континент целиком – восток и запад – во всех подробностях в течение этого переломного и неспокойного времени.
Данная книга отчасти является попыткой исправить ситуацию. Я не стремлюсь (как во многих других книгах) объяснить, каким образом Европа в конечном итоге поднялась из пепла и постаралась возродиться физически, экономически и морально. Она не сосредоточена на Нюрнбергском процессе или плане Маршалла (программа восстановления Европы после Второй мировой войны. – Пер.) или любой другой попытке исцелить раны, нанесенные войной. Вместо этого в ней описывается период, предшествующий появлению предпосылок к попыткам восстановления, когда в большей части Европы все было еще весьма неустойчиво и при малейшей провокации вновь могло вспыхнуть насилие. В каком-то смысле это попытка совершить невозможное – описать хаос. Ее можно осуществить, выхватывая из этого хаоса различные элементы и предполагая способы их соединения общими темами.
Я начну с демонстрации того, что именно было уничтожено во время войны как физически, так и морально. Только полностью оценив утраченное, мы можем понять события, которые последовали за этим. Вторая часть посвящена волне мщения, которая пронеслась по континенту, и способам, с помощью которых это явление было использовано для извлечения политической выгоды. Месть – постоянная тема этой книги, понять ее логику и цели необходимо, если мы хотим понять атмосферу послевоенной Европы. В третьей и четвертой частях описаны последствия того, что происходит, когда месть и другие формы насилия выходят из-под контроля. Этнические чистки, политическое насилие и гражданская война, ставшие последствиями этого, явились одними из самых значительных событий в европейской истории. Я докажу, что именно они стали последними спазмами Второй мировой войны и во многих случаях относительно плавным переходом к началу холодной войны. Таким образом, эта книга охватывает приблизительно 1944–1949 гг.
Одна из целей этой книги – стремление отойти от узкого западного взгляда с его тенденцией главенствовать в большинстве книг, посвященных этому периоду. На протяжении десятилетий книги о последствиях войны фокусировались на событиях в Западной Европе во многом потому, что информацию о ее восточной части было не так-то легко получить даже в самой Восточной Европе. После распада Советского Союза и отделения от него бывших союзных республик эти данные стали более доступны, но они тем не менее неясны и обычно появляются только в научных книгах и журналах и зачастую лишь на языке автора. Иначе говоря, если большая часть первопроходческой работы в этом направлении была проделана польскими, чешскими или венгерскими писателями, ее результаты доступны только на польском, чешском или венгерском языках. Они также остаются в основном в руках ученых, что заставляет меня обратиться к другой цели этой книги – донести данный период жизни до широкого читателя.
Моя последняя и, наверное, самая важная цель – расчистить путь в лабиринте распространенных мифов о последствиях войны. Многие случаи «массовых убийств», которые я расследовал, при ближайшем рассмотрении оказались гораздо менее драматичными, чем их обычно изображают. Точно так же некоторые совершенно поразительные зверства замалчиваются или просто теряются в потоке других исторических событий. Если невозможно раскопать правду, стоящую за этими событиями, по крайней мере, есть возможность избавиться от некоторых ложных утверждений.
Особой проблемой для меня стал избыток неточной и неподтвержденной статистики, которую обычно приводят при обсуждении этого периода. Статистические данные на самом деле имеют значение, потому что их часто используют с политическими целями. Некоторые государства запросто преувеличивают преступления своих соседей, с целью отвлечь внимание от своих собственных либо способствовать осуществлению своих национальных целей. Политические партии всех цветов любят преувеличивать преступления своих соперников и умалять злодеяния своих союзников. Историки тоже иногда преувеличивают, для придания большего драматизма выбирая самую сенсационную цифру из всех имеющихся в их распоряжении. Но свидетельства, относящиеся к этому периоду, и так достаточно нереальные и не нуждаются в преувеличении. По этой причине я попытался везде, где можно, основывать все мои статистические выкладки на официальных источниках или надежных научных исследованиях, если отсутствуют или вызывают подозрение официальные источники. Во всех случаях, когда статистические данные спорные, я привожу в основном тексте те, которые считаю самыми надежными, альтернативные же упоминаю в сносках.
После всего сказанного было бы неразумно полагать, что мои попытки быть точным непревзойденны. Эта книга также не является «окончательной» или «полной» историей непосредственно послевоенного периода в Европе – слишком уж обширна тема. Это всего лишь попытка пролить свет на все поразительные и иногда ужасающие события для тех людей, которые, возможно, иначе никогда не узнали бы о них.
Надеюсь, эта книга положит начало дискуссии о том, как эти события повлияли на континент на самых тяжелых этапах его возрождения, и – ввиду того, что существует огромная область для дальнейших исследований, – возможно, послужит стимулом для проведения более глубоких изысканий. Если прошлое – это чужая страна, то в описываемом периоде истории Европы все еще присутствуют обширные области с пометкой «здесь драконы».
Карта Европы после Второй мировой войны существенно изменилась, а вместе с ней и названия больших и маленьких городов. Так, например, немецкий город Штеттин стал польским городом Щецином, польский Вильно – литовским Вильнюсом, а итальянский Фьюме – югославским Рижекой.
За исключением существующих установленных английских названий того или иного города, я всегда старался использовать географические названия, принятые в то время. Скажем, пользовался названием Штеттин, повествуя о событиях в этом городе во время войны, и названием Щецин при описании более поздних событий. Точно так же я использовал русские названия украинских городов – Харьков и Днепропетровск – поскольку, будучи частью Советского Союза, они так и фигурировали в документах того времени.
