Я утвердительно кивнул головой. Катя повернулась в сторону «пятачка», где на скамейках сидели пилоты, и звонким голосом крикнула:
– Старшина!.. Мешок с песком!
Николай Стрелков и Гошка Афиногенов, кряхтя от натуги, принесли тяжеленный мешок к самолету и положили его на место инструктора. Самолет У-2 был очень легким. Стоило инструктору вылезти из кабины, как резко менялась центровка машины, и в воздухе самолет начинал задирать нос. Это усложняло условия полета, особенно на посадке.
Не видел я в первом самостоятельном полете ни города, ни широкой, извилистой реки, ни леса… Я так крепко сжимал ручку управления, что из нее, казалось, вот-вот брызнет сок. С инструктором было куда проще. Знаешь, что впереди тебя сидит опытный летчик, который исправит любой твой промах. Это успокаивало, вселяло уверенность. Качнет Катюша головой влево – делай левый разворот, вправо – стало быть, правый…
Теперь я внимательно смотрел на крохотную букву Т, белевшую на зеленой траве аэродрома, и думал лишь о том, как бы не опозориться перед инструктором и ребятами.
Наконец благополучно сел.
Заруливая на стоянку, я издали увидел: Катя улыбалась, а Николай показывал мне большой палец: «Молодец!»
Выключив мотор, я выбрался из кабины и подошел к ним. Катя поздравила меня с первым самостоятельным вылетом, а Стрелков сказал:
– Серый, ты так шикарно подвел машину к земле, что она сначала будто пощупала ее колесами. А потом р-раз – и классная посадка на три точки!
…В конце лета состоялся наш выпуск. Жидкий азроклубовский оркестрик довольно исправно выводил авиационный марш: «Все выше, выше и выше…» Катя Зуева пришла на праздник в нарядном белом платье, и Николай не мог оторвать от нее глаз.
Утром мы всей группой сделали набег на ближайшее поле и оборвали там все ромашки и полевые гвоздики. Получился огромный букет, который мы и преподнесли своему инструктору…
И, глядя теперь на Катю, счастливую, взволнованную, я только сейчас полностью осознал, сколько же ей надо было иметь выдержки, терпения и душевного такта, чтобы управляться с нами, десятью гавриками, у каждого из которых был свой нрав и характер. Она никогда не кричала на нас, не ругалась, не иронизировала, а брала нас своей мягкостью, женственностью. Словом, Катя Зуева оказалась настоящим инструктором. А ведь мы поначалу хотели от нее сбежать…
После обеда мы уже втроем снова вошли в зал и уселись на свой последний ряд. Продолжая разговор, я тихонько спросил Зуеву:
– Так это вы, Катюша, на своих «кукурузниках» нам ночью спать не даете? Вот не знали, что это вы рядом с нами стоите. Мы думали, какие-нибудь старики-пенсионеры. А то давно бы к вам маршрутик проложили!
– Вы, Сережа, нас обижаете. На этих машинах и летчики летают – молодые, здоровые. У нас с ними дружеское соревнование идет. Вот все боимся, как бы они нас не обошли. Однажды был такой случай… Погода стояла скверная. Они звонят нам: «Ну что, красавицы, сидите? Скучаете? А мы начали потихоньку». Нас это заело. Пошли к командиру эскадрильи. Так и так, говорим, соседи летают, фашистов бьют, а мы бездельничаем. Комэск долго нас разубеждала, но мы все ж уговорили ее и всю ночь бомбили передовую. Ориентировались по времени, а больше полагались на чутье.
Утром идем отдыхать. От усталости ноги заплетаются. Вдруг навстречу нам штурман соседнего полка. Остановили его, спрашиваем: «Ну, товарищ майор, много ли сегодня вылетов сделали?» Он удивленно посмотрел на нас и отвечает: «Да вы что, девчата? Какие вылеты? Мы всю ночь спали. С вечера, правда, вылетов десять сделали и прекратили. В такую погоду хороший хозяин собаку из дома не выгонит». Тут мы все поняли. Разыграли нас летчики. Ох как же мы на них разозлились! На этого бедного майора накинулись скопом, а он смеется: «Милые девушки, это, должно быть, вас ребята подзавели. Я вот им покажу, бездельникам!»
Слушая эту историю, мы с Николаем смеялись от души.
После совещания на аэродром поехали вместе. Подошли к самолету Зуевой. Николай обошел машину кругом, взглянул на стальные ленты-расчалки, которыми крест-накрест были стянуты верхние и нижние крылья, и шутливо спросил Катю:
– Аппарат еще крепкий?
– Да служит пока, – улыбнулась Катя. – Это он с виду такой хилый.
– А ну, проверим!
Стрелков ухватился за крыло, сильно тряхнул его. Легкий, сработанный из дерева и обтянутый тканью самолет заходил ходуном.
– Тише, Коля, развалится! – я испугался не на шутку.
Катя рассмеялась:
– Да он и не такую встряску выдержит. В какие только переделки с ним не попадали! Неделю назад лечу на задание. Ночь темная, хоть глаз коли. Подхожу к передовой. Вдруг прямо передо мной яркая вспышка! Самолет словно пушинку кинуло вверх и положило на крыло. Поняла: рядом разорвался зенитный снаряд. Меня сильно оглушило, а показалось: заглох мотор. Ох и испугалась! Думаю, ну все, отвоевалась, Екатерина. Но взяла себя в руки, поборола страх. По пожарам и вспышкам разрывов сориентировалась, где небо, где земля, и выправила машину. Прислушалась. Мотор гудит ровно, из патрубков видны голубоватые языки пламени. Значит, тянет мой У-2! Ну, прощайте, ребята, – и Катя протянула руку Стрелкову.
Николай взял ее маленькую ладонь, задержал в своей руке. Катя покраснела и опустила голову.
– Садитесь, Катя, Я дерну за винт.
Взявшись за лопасть, Николай повернул ее несколько раз. Нащупав в моторе пружинящую компрессию, скомандовал: «Контакт!»
– От винта! – крикнула Зуева. Николай отбежал в сторону. Мотор сразу взревел. От мощной тяги винта самолет подался вперед. Я выдернул из-под колес колодки, приложил руку к козырьку фуражки. Покивав нам напоследок из кабины, Зуева пошла на взлет.
Мы долго смотрели вслед удалявшейся, похожей на большую стрекозу машине.
– Ну, Сережа, и ты давай пять. Мне тоже пора, – голос у Николая чуточку дрогнул, хотя он и улыбался бесшабашно. – Будь здоров, старина. Может, еще встретимся…
И мы крепко с ним обнялись на прощанье.
Получив новые самолеты, наш полк летел на фронт.
На Волге еще дули холодные, пронизывающие ветры, а здесь, на южном участке фронта, ярко светило солнце.
После посадки, зарулив машину на стоянку, я выключил мотор и открыл кабину. Меня сразу же обдало блаженным теплом. Я выбрался на крыло и, расстегивая лямки парашюта, осмотрелся. Мой взгляд сразу наткнулся на белую кипень цветущих садов. Они подступали вплотную к аэродрому. На другой его стороне я заметил силуэты «яков».
– Антонов! – обратился я к своему механику, меня встречавшему. – Это чьи там аэропланы?
– Ей-богу, командир, не знаю. Будто бы полк ПВО… В это время у соседей взлетела зеленая ракета. У двух истребителей закрутились винты, и «яки» пошли на взлет.
– Куда это они, проветриться решили? – спросил техник.
Я сопровождал самолеты взглядом, пока не понял, в чем дело.
– Нет, Антонов, не проветриться. С запада «приятель» идет (так мы называли немецкий самолет-разведчик). Высоковато забрался, осторожничает… Только опоздали вы, братцы мои, с вылетом. Пока свои пять километров наберете, «приятеля» и след простынет. Как думаешь, Антонов?
– Уйдет, – коротко согласился со мной техник. Немец прошел строго над нашим аэродромом точно на восток.
К нам подошли другие летчики. Один из них, Муравьев, усмехнулся:
– Видали, как фашисты оперативно работают? Не успели мы на новом месте из кабины вылезти, а они нас – на пленочку! Прилетят домой, увеличат снимок – не только самолеты, Антонова с открытым ртом увидят. Закрой, Женя, варежку, не то ворона влетит!
Все рассмеялись. Мой Антонов зло сверкнул глазами, но промолчал. С Муравьевым, остряком и балагуром, он опасался связываться. По опыту знал: себе будет дороже.
Между тем разведчик, пройдя над нами, растаял в небе. Растворилась в густой синеве и пара «яков». На аэродроме снова воцарилось спокойствие. Продолжалась обычная работа: заправка машин горючим, воздухом… Вдруг на стоянке кто-то радостно крикнул:
