— Насколько помню, да, — ответил отец. — Вся эта история для меня как какой-то сон. Первое мое реальное впечатление — это вид твоего дяди, входящего в палатку. Он выглядел там так нелепо в своем черном костюме и стэтсоновском котелке, что я расхохотался. И вдруг все прояснилось в моей голове: я вспомнил и кто я, и что со мной случилось. — Глаза его заискрились смехом. — Еще несколько недель там, и я бы женился на дочери шейха, такой Тесси О'Ши из черного дерева.

— Тебя, точно, стукнуло по голове, — улыбнулась Анжела. — Ты же никогда не увлекался толстыми женщинами!

— Я никогда не увлекался женщинами, за исключением двух моих красавиц-блондинок. — Лори обнял жену, и она, положив голову ему на плечо, заплакала.

— Ну, не раскисай, любимая, — нарочито грубовато, чтобы скрыть растроганность, произнес он. — Все уже прошло, и плакать больше не о чем. — Он нежно вытер ей слезы своим платком. — Что ты скажешь, если мы трое уедем в Сассекс, пока все не уляжется? Мне не хочется отбиваться от репортеров.

Анжела неуверенно рассмеялась.

— Никогда не думала дожить до того, что услышу такое от тебя!

— Это сотрясение мозга, — улыбнулся Лори. — Наверное, оно повлияло на меня сильнее, чем мне казалось! Чего мне хочется больше всего, так это просто быть вместе. Всем троим. Что скажешь, кукленок?

При этом детском ласковом прозвище у Энн на глаза навернулись слезы.

— Я работаю, папа. Не уверена, что мне удастся уехать.

— Не глупи, дорогая, — пожала плечами Анжела. — Теперь, когда отец вернулся, ты можешь бросить свою работу у Марти.

В ответ на вопрошающий взгляд отца Энн рассказала о бесплодных месяцах в боксфордской труппе, о своем нежелании воспользоваться именем Лори Лэнгема, о решении уйти из труппы и поискать счастья в Лондоне.

— Пока что-то не вижу никакого счастья, — заметил отец.

Каким образом ты собираешься получить работу на сцене, продолжая работать у Марти? И почему, когда я искал тебя, она дала мне номер телефона в Хэмпстеде?

Энн начала было отвечать, но слова не шли с языка. Она посмотрела на мать, тихо сидевшую в кресле напротив отца, откинувшего голову на спинку дивана. Настал момент рассказать им о Поле Мотлинсоне. Невозможно было и дальше держать это в секрете. Сначала запинаясь, а потом все уверенней, она пустилась в подробные объяснения, где она работает и почему. Родители слушали ее молча, но это не было молчанием одобрения, скорее в нем чувствовалось недовольство.

Ну, знаешь, Энн, — не выдержала, наконец, мать. — Как ты могла поступить так по-детски? Если бы Марти хоть намекнула мне, что ты придумала, я бы немедленно положила этому конец!

Лори Лэнгем нахмурился.

Я согласен с твоей матерью. Нелепая выдумка. И долго ты собираешься ее продолжать?

После того как ты позвонил сегодня утром, я чуть не рассказала ему правду, — огорченно проговорила Энн. — Но вошла Сирина, стала насмехаться над Розали, и я снова разозлилась.

— Я виню во всем Марти, — сердито сказала Анжела. — Она всегда поддерживала тебя в твоих выходках. Когда-нибудь вы обе набьете себе шишек.

Если кто-нибудь и набьет себе шишек, то это будет, конечно, Энн, — мягко добавил Лори. — Играть с чувствами живых людей — дело очень недостойное.

Услышав высказанные другими вслух свои собственные неясные сомнения, Энн почувствовала некоторую тревогу.

— Что ты хочешь сказать?

— Сама узнаешь, кукленок. — Отец поднялся со стула и зевнул. — Я устал. Пожалуй, лягу ненадолго.

К нему немедленно подошла жена и стала гладить его, как ребенка.

— Какие мы глупые, ты только что вернулся, а мы мучаем тебя разговорами. Пойди, отдохни, дорогой, я принесу тебе ужин в постель.

Слегка пошатываясь от усталости. Лори пошел в спальню, а Анжела, достав платок, вытерла слезы. В эту минуту Энн, как никогда, почувствовала близость к матери и подбежав к ней, опустилась на пол у ее ног.

— Я как во сне, — прошептала она. — Все еще не могу поверить, что это правда.

— Я тоже. Все страдания этого года позади. Какие мучительные переживания.., и все-таки каким-то непонятным образом они мне помогли. — Мать снова вытерла глаза. — Я всегда ревновала его к сцене: все это время, которое он проводил вдали от меня.., привлекательные женщины, которых он там встречал… — Голос ее прервался рыданьем.

Смущенная этим непривычным открытым проявлением чувств, Энн попыталась сменить тему:

— Ты думаешь, папа вернется на сцену? Он может нажить целое состояние, разъезжая по свету с лекциями о своих приключениях!

— Ничто не заменит театра для твоего отца. Как только ему предложат подходящую роль, он снова будет играть. Самое смешное, что теперь меня это не трогает. Я так счастлива, что он вернулся живым, что меня теперь это не огорчает. — Анжела постаралась улыбнуться и поднялась на ноги. — Я лучше пойду закажу ужин. Только теперь вспомнила, что мы сегодня весь день ничего не ели!

Остаток вечера Энн провела с родителями, но отказалась от их предложения переночевать в отеле. Она вернулась в свою комнату в Хэмпстеде и, слишком взволнованная, чтобы заснуть, сидела у окна и смотрела на озеро, на бегущие по небу темные облака. Направо простиралась пустошь с редкими деревьями, в листве которых прятались фонари. Точно фантастические замки с мерцающими таинственно окнами, отражались они в темных водах озера. На дальнем берегу, на той стороне в домах на холме постепенно гасли огни, пока все не поглотила тьма и тишина, которую нарушал иногда только тревожный крик уток в тростниках. Она думала об отце, о долгом минувшем годе одиночества, воображала его в грязной арабской палатке, слышала его красивый звучный голос, повторяющий в бреду слова без смысла и значения.

Фантазии и действительность — все перепуталось в голове. На сердце было неспокойно. Ночь — не лучшее время для раздумий. Она пробуждает воображение, искажает реальность. Цепкие пальцы фантазии тянутся откуда-то из глубины, а долго сдерживаемые эмоции становятся единственно важными. Энн знала, что должна поскорее лечь спать, но упрямо пыталась разобраться в своем положении, понять истинную причину своего нежелания ехать с родителями домой. Она больше не могла притворяться, что причиной было желание отплатить за Розали. Да, с этого все началось, но почти с первых минут встречи с Полом Моллинсоном первоначальный замысел уплыл куда-то на задний план, она не хотела расставаться с ним.

Как легко его имя вызывало перед глазами его образ. Высокий, мрачный, он присутствовал в ее комнате, плод ее воображения, но такой реальный, ходил взад-вперед, откидывался на стуле и с иронической усмешкой наблюдал, как, склонив голову на руку, невидящим взглядом смотрит она на воду.

Энн резко проснулась, солнечный свет ударил ей по глазам. Было больше девяти утра, она так и заснула, сидя у окна. Торопливо поплескав холодной водой на лицо, она переоделась в другое платье и вышла из дома. На крыльце ее встретил почтальон и передал письмо. С удивлением она увидела, что оно переадресовано ей из агентства Марти. Распечатав его, она увидела, что оно от Десмонда.

Он был все еще в Боксфорде: его прослушивание у Вектора тогда отменили, но он надеется, что оно состоится через несколько недель. “Я позвоню тебе в твое брачное агентство, — писал он. — Так что не забудь предупредить их дать мне твой адрес. Я все еще считаю тебя самой красивой блондинкой из всех, кого видел”.

Улыбаясь, она сунула письмо в сумочку, решив еще раз предупредить Марти никому не давать ее адреса.

Когда она добралась до Хэмпстеда Мьюза, Пол был в столовой и окликнул ее на пути в кабинет.

— Вы что-то сегодня поздно. Проспали?

— Боюсь, что так. — Она вошла в столовую. — Вы не возражаете, если я выпью чашку кофе? Я еще никак не проснусь!

— Наливайте!

Она так и сделала и присела за стол. Столовая была овальной комнатой с окнами, выходящими в сад перед домом, на алые герани, росшие на верхушке кирпичной стены.

Пол листал страницы газеты.