— Я подам на вас в суд за это, мерзавцы. Кажется, вы сломали мне нос, — пригрозил Люк, и Чарли бросил на него испепеляющий взгляд, а двое других подтолкнули к подошедшей машине. Они засунули его в машину и сказали патрульным копам, что встретятся с ними в участке.

Возвращаясь к своей машине, все трое молчали. Побледневший Чарли взглянул на Джека, включившего зажигание, и плюхнулся на сиденье.

— Ну как? — спросил Джек. — Ты все-таки его взял.

— Да-а, — спокойно сказал Чарли. — Теперь осталось все это доказать. Да так, чтобы он не смог вывернуться.

В участке Люк сидел с весьма самоуверенным видом. С испачканной в крови физиономией, в грязной рубашке, он даже в наручниках вел себя нагло.

— Что, ищете, на кого бы повесить уличное ограбление или кражу кошелька у престарелой леди? — Люк рассмеялся Чарли в лицо.

— Зарегистрируйте задержание, — сказал Джеку Чарли и куда-то ушел. Он знал, что заслуживает похвалы за то, что работал не щадя сил. Чарли слишком долго преследовал его. По чистой случайности Квентин снова появился в Нью-Йорке. Так сказать, рука судьбы. Чарли был счастлив, что поймал его в своем городе. Здесь у него хорошие связи и ему нравится окружной прокурор — крутой немолодой человек из Чикаго, который больше, чем многие другие, был готов обвинять виновных. Джо Маккарти, окружной прокурор, плевать хотел на то, что тюрьмы переполнены, и не собирался отпускать безнаказанно подозреваемых. И уж если им удастся доказать все, что они раскопали о Люке Квентине, суд над ним станет событием года. Интересно, кому Маккарти поручит вести это дело? Черт возьми, это должен быть настоящий профессионал.

— Ну и какие обвинения против меня сфабриковали? — посмеиваясь, спросил Люк у Джека. — Кражу в магазине? Переход улицы в неположенном месте?

— Не совсем так, Квентин, — сдержанно ответил Джек. — Изнасилование и убийство. Пока четыре случая. Не расскажешь ли что-нибудь в порядке чистосердечного признания? — спросил Джек и приподнял бровь, когда Люк снова расхохотался и покачал головой:

— Кретины. Вы знаете, что вам ничего не удастся доказать, и дело развалится. Что происходит? У вас накопилась куча дел об убийствах, которые вы не можете довести до суда, и вы решили одним махом избавиться от них, повесив все на меня?

Люка, кажется, это абсолютно не тревожило и даже забавляло, но глаза у него были как сталь и имели тот же зловещий светло-голубой оттенок.

Джека такая бравада ничуть не обманывала. Люк — скользкий тип. Имелись доказательства относительно двух убийств, а в совершении еще двух они были почти уверены. Люк Квентин убил за два года более двенадцати женщин, а может быть, и того больше. Они ждали неопровержимых результатов анализа грязи с его башмаков, которую собрал Чарли с грубого ковра в гостиничном номере Квентина. Если грязь окажется, как надеялся Чарли, той же, что и на месте преступления, то Квентин прогулялся по улицам города последний раз в жизни.

— Вы в полном дерьме, — пробормотал Люк, когда его уводили. — Уцепиться вам не за что. Вы просто блефуете. А у меня имеется алиби на каждую ночь. За последние две недели я почти не покидал гостиничный номер. Приболел, знаете ли, — заявил Люк.

«Да уж, — подумал Джек, — ты действительно очень болен». Все эти типы вроде Люка социопаты, больны. И глазом не моргнув они хладнокровно убивают, закапывают где-нибудь труп, а потом спокойно идут обедать. Люк Квентин красив и, возможно, даже обаятелен. Он идеально подходит для того, чтобы, встретив наивную девушку, заманить ее в укромное местечко, изнасиловать, а потом убить. Джеку уже приходилось видеть таких типов, хотя скорее всего Квентин самый отвратительный из них. Вернее, самый отвратительный из тех, кто им попадался за последнее время. Джек знал, что этим делом чрезвычайно заинтересуется пресса, так что каждую мелочь нужно было отрабатывать с особой тщательностью, иначе из-за какого-нибудь пустяка их могли обвинить в нарушении процессуальных норм в ходе судебного разбирательства. Чарли это тоже знал, поэтому и позволил Джеку самому зарегистрировать арест. Когда Люка увели, чтобы обыскать и сфотографировать для полицейского архива, Джек сам позвонил окружному прокурору.

— Мы его взяли, — с гордостью сообщил он. — Все наши подозрения подтвердились, нам сопутствовала удача. Чарли Макэвой чуть не до смерти себя загнал, но взял его. Если бы мне самому пришлось носиться по всем тупикам и переулкам и перелезать через все эти заборы, Квентин был бы уже на полпути в Бруклин. — Джек был в хорошей форме, но сказывался возраст — сорок девять лет, и они с окружным прокурором, его ровесником, поддразнивали друг друга насчет избыточного веса.

Окружной прокурор поздравил его с отличной работой и сказал, что увидится с ним утром. Предстояла встреча с производившими задержание офицерами, чтобы решить, в каком ключе разговаривать с прессой.

Когда полчаса спустя Джек уходил из участка, Люк уже сидел в камере. Было решено посадить его в одиночку. Планировалось предъявить ему обвинение завтра после полудня, и Джек понимал, что к тому времени им не будет проходу от прессы. Арест человека, который предположительно убил двенадцать или более женщин в семи штатах, — настоящая сенсация. А кроме всего прочего, работа нью-йоркской полиции будет выглядеть весьма достойно. Теперь дело за окружным прокурором, обвинителем и следователем.

В тот вечер усталые копы отправились домой вместе. Целый день неотрывно вести наблюдение за гостиницей было очень утомительно. Они видели, как вышел Люк, и Чарли хотелось схватить его немедленно, но Джек приказал ждать. Поскольку Люк ничего не подозревал, должен был вернуться. К тому же в это время дня вокруг было слишком много людей, и Джек не хотел, чтобы в гостинице кто-нибудь пострадал. В конце концов все сложилось для них удачно. И не слишком удачно для Люка.

Квентин сидел в одиночной камере, устремив на стену ничего не выражающий взгляд. Прислушавшись, он уловил знакомые звуки тюрьмы. Как ни странно, это походило на возвращение домой. Если он проиграет, то на этот раз возвратился домой навсегда. Он стал рассеянно рассматривать свои башмаки. Потом Квентин улегся на койку и с самым умиротворенным видом закрыл глаза.

Глава 2

— Поторапливайся! Скорее, скорее! — сказала дочери Алекса, сунув ей коробку кукурузных хлопьев и пакет молока. — Извини за плохой завтрак, но я опаздываю на работу.

Ей пришлось заставить себя сесть и взглянуть на свои деловые бумаги, чтобы не стоять в выжидательной позе, притопывая ногой от нетерпения. У ее семнадцатилетней дочери Саванны Бомон были длинные распущенные белокурые волосы и такая фигура, что с тех пор, как ей исполнилось четырнадцать лет, мужчины на улице присвистывали, глядя ей вслед. Саванна являлась центром жизни матери. Алекса с улыбкой взглянула на нее, оторвавшись от документов. Заметив, что дочь подкрасила губки, она подумала, что, возможно, появился кто-нибудь привлекательный в школе. Саванна училась в выпускном классе хорошей частной нью-йоркской школы. Сейчас она работала над заданиями для подачи заявлений сразу в несколько университетов — Стэнфорд, Браун, Принстон и Гарвард. Ее мать гнала от себя мысль об ее отъезде. Но девочка получила фантастически высокие оценки, она обладала не только красотой, но и умом — пошла, как говорится, в мать, хотя красота была совсем другой. Высокая и стройная, Алекса выглядела как модель, только была здоровее и красивее. Волосы туго стягивала на затылке в пучок и никогда не пользовалась косметикой, отправляясь на работу. У нее не было ни нужды, ни желания привлекать внимание к своей внешности. В свои тридцать девять она работала помощником окружного прокурора. В канцелярию окружного прокурора пришла семь лет назад, сразу после окончания юридической школы.