— Я скоро вернусь, дорогая, — утешал он Розу, крепко прижав ее к себе в последнем прощальном объятии перед отъездом. — Тебе недолго придется пробыть одной, обещаю тебе!
К немалой досаде посла, вереницу карет с персоналом посольства до самого побережья сопровождал конвой Национальной гвардии, который оцепил причал и стоял там вплоть до отплытия корабля. Этой оскорбительной демонстрацией враждебности Париж давал понять, что чем скорее всякая нечисть уберется с французской земли, тем лучше. Ричард не обращал на конвой ни малейшего внимания: он уже с головой ушел в обдумывание плана своего возвращения. У него сложилась, в конце концов, стройная схема, согласно которой получалось, что через три-четыре дня он уже опять окажется в Шато Сатори. Если только Роза последует его совету и ни при каких обстоятельствах не поедет в Париж, все пройдет хорошо. Ведь в доме была потайная комната, куда в случае необходимости можно было спрятать даже Жасмин. Ричард уже успел перенести туда солидный запас оружия и патронов в расчете на мужскую часть прислуги, если вдруг придется отражать внезапное нападение. Он даже научил Розу заряжать и стрелять из ружья и пистолета. Когда они раскладывали по полкам продовольствие, Роза немного отвлеклась от работы и открыла шкатулку, чтобы Ричард смог просмотреть различные документы, хранившиеся там: архитектурные чертежи Лорента Пикарда и дарственную на дом в пользу Маргариты Дремонт. Он испытал огромное волнение, увидев собственноручную подпись своего прадедушки.
Едва прибыв в Лондон, Ричард тут же подал прошение об отставке с дипломатической службы, на которую он поступил ввиду исключительности событий, развернувшихся во Франции, чтобы оказать помощь своей стране. Эта служба была для него хотя и интересным, но все же временным занятием, и он никогда всерьез не думал о ней как о главной карьере. Затем Ричард отправился домой в Кент, намереваясь пробыть там пару деньков, но обнаружил, что в Истертон-Холле собралась вся семья. Его мать была при смерти. Она все это время скрывала от них страшную болезнь, которая подтачивала ее организм и, наконец, взяла верх. Депеша, посланная ему по дипломатическим каналам, в которой говорилось о плохом состоянии матери и необходимости срочного приезда, прибыла в Париж уже после закрытия посольства.
Борьба его матери со смертью длилась две недели; ее мучения становились все более невыносимыми, и Ричард испытывал глубокое потрясение: ему страшно было наблюдать за тем, как эта всегда веселая, приветливая и жизнерадостная женщина угасала и чахла не по дням, а по часам.
После похорон ему пришлось заняться кое-какими не терпящими отлагательства делами в поместье, а затем, уладив все на первое время, он с нетерпением и огромной тревогой в сердце стал готовиться к поездке во Францию.
Найти рыбака, который согласился бы перевезти его через Ла-Манш и высадить где-нибудь в пустынном месте, оказалось не таким уж трудным дедом. Вздохнув с некоторым облегчением (первый шаг сделан), Ричард быстро пошел в расположенный рядом городок и навел справки о ближайшем почтовом дилижансе, который должен был отправиться в Париж утром. Это означало, что ему придется провести ночь на постоялом дворе, где он представился торговцем, следующим в столицу по делу. Ричард посчитал, что ему лучше ехать в компании других путников, чем скакать одному на лошади, привлекая внимание не в меру подозрительных солдат и национальных гвардейцев на многочисленных дорожных заставах. Человека, направляющегося со стороны побережья на своей лошади и, значит, достаточно состоятельного, вполне могли принять за контрреволюционного эмигранта или английского шпиона и, недолго рассуждая, передать в трибунал в ближайшем городе, откуда путь лежал либо в тюрьму — это в лучшем случае, либо, что гораздо чаще бывало, на эшафот, дабы изобретение доктора Гильотена не ржавело в бездействии. Ричард же ни при каких обстоятельствах не должен был рисковать, ибо ему нужно было срочно добраться до Шато Сатори. Ведь прошел уже целый месяц с тех пор, как он поцеловал на прощание жену и закрыл за собой дверь дорогого для него дома.
Путешествие было не из приятных. Пассажиров в дилижансе оказалось явно больше, чем мест. Несколько человек устроились на крыше. Вдобавок настырный, мелко моросивший сутки напролет мартовский дождь размыл дорогу и во многих местах превратил ее в настоящее болото. Дважды Ричарду и его попутчикам приходилось прыгать в самую грязь и толкать карету. Из разговоров, которые велись в дилижансе, Ричарду удалось узнать
о том, что произошло во Франции за время его отсутствия, и он старательно наматывал это на ус, помалкивая пока, чтобы не попасть впросак. По-прежнему шли ожесточенные раздоры в стане революционеров, различные фракции которых были готовы перерезать друг другу глотки. Несколько раз также упомянули о каком-то восстании роялистов против республики. Неоднократно разговор сворачивал на королеву и принцессу Елизавету, сидевших в тюрьме, и маленького дофина, которого те величали не иначе, как новым королем, Людовиком XVII.
— Вдова Капета, — сказал один пассажир под заливистый смех остальных, вызванный этим новым прозвищем, которое чернь дала Марии-Антуанетте, — упорно забывает о том, что монархии во Франции больше не существует!
Все дружно загоготали, и каждый старался вставить острое словцо. Ричард, которому эти пересуды были противны до тошноты, привалился головой к стенке дилижанса и притворился спящим.
В Париже дилижанс въехал во двор большой гостиницы. Был уже поздний вечер; из окон здания лился яркий свет и доносился шум людских голосов. Когда Ричард открыл дверь, его обдало волной табачного дыма, запахом вина и поджаренного мяса, а в ушах назойливо зазвучала мелодия «Марсельезы», исполнявшейся пьяными голосами солдат, которые сидели за одним из столов в переполненном зале, представшем его взору за широким проходом в виде низкой, сводчатой арки. Несмотря на густые клубы табачного дыма, легко можно было рассмотреть алые колпаки Свободы, ставшие таким же символом революции, как и украшавшая их кокарда. Они красовались на головах всех посетителей этого заведения без различия пола. С небольшим саквояжем в руке Ричард встал в хвосте длинной очереди к столу, за которым сидел молодой конторский служащий, принимавший заказы у тех, кто хотел получить ночлег, нанять экипаж или арендовать на некоторое время лошадь. Ричард надеялся на последнее, зная, что если не произойдет непредвиденного, он уже через час будет в Шато Сатори.
Узкие поля его высокой шляпы не загораживали от света чугунного канделябра, висевшего в этой части зала. Кроме того, Ричард явно выделялся среди вновь прибывших своим атлетическим телосложением и высоким ростом. Почувствовав, что его особа начинает понемногу привлекать внимание, он решил завязать разговор о неудобствах, которые приходится терпеть путешественнику, с дородным мужчиной, по виду из теперешних буржуа, который стоял перед ним. Это давало ему повод повернуться спиной к залу, однако от его внимания ускользнуло то, что юноша в алом колпаке, который пристально глядел на него, теперь как бы невзначай встал и, подойдя поближе, чтобы подслушать разговор, привалился плечом к стене, прикуривая трубку с длинным чубуком.
Бок о бок, мирно беседуя, Ричард и буржуа потихоньку продвигались все ближе к столу.
— Вы в Париже по делам, гражданин? — поинтересовался его собеседник, перед этим горделиво заявив, что сам он приехал, чтобы подать петицию от имени жителей своего города о передаче им прав на землю, конфискованную у местного аристократа.
— Разумеется, — непринужденно ответил Ричард. — Я приехал из Лиона, где торгую шелками. Нет нужды говорить, что торговля нынче совсем захирела. Прежних клиентов мы потеряли, вот я и разъезжаю туда-сюда, пытаясь найти сбыт своему товару.
Буржуа фамильярно подпихнул его локтем:
— Ну уж здесь-то дела у вас пойдут на лад. Я слышал, что члены Комитета общественного спасения не страдают от отсутствия женского общества. Их подружки любят появляться на судебных процессах в пышных нарядах. И уж, конечно, когда перед трибуналом предстанет вдова Капета, им захочется блеснуть с шиком чем-нибудь этаким.
