Дон Алонсо обхватил голову руками. С его глаз будто сорвали пелену, и он ясно увидел все, что происходило в последние дни: он жил, словно во сне; в какой-то богопротивной, будто специально попавшейся под руку книге нашел рецепт яда; метался по городу, стараясь найти все необходимое для его приготовления, затем неожиданно понял, для чего ему нужен этот яд.

Дон Орландо был одним из немногих людей, которых любил Алонсо, и кому, надо признаться, он завидовал. И зависть эта, дурные бесовские мыслишки, которые посещают каждого, вдруг превратились в монстров, сожравших разум Алонсо, подчинив его волю. И вот результат – дон Орландо мертв. Он пал от руки своего друга. От его, Алонсо, руки.

Боже, что же делать? Осталось еще немного яду. Должно хватить… Он нашарил кожаный мешочек, развязал его, налил вина в кубок, насыпал туда черный, на миг вскипевший порошок.

Все кончено. Его душа обесчещена и заслуживает только адских мук. Он оказался слаб, не смог противостоять злу, которое то ли поднялось из глубин его души, то ли пришло откуда-то извне.

Алонсо поднес кубок к губам. И…

– Не надо. Ты не так виноват. Ты должен искупить… – послышался откуда-то издалека едва слышный, но не ушами, а как бы передаваемый вибрацией, отдающийся легкой ласковой дрожью в каждой частичке существа, голос.

Алонсо мог поклясться, что голос этот принадлежит Орландо. Ученый с размаху выплеснул содержимое кубка на ковер. Да, смерть была бы слишком маленькой платой за все, что он сделал!

В тот же день Алонсо изъявил желание удалиться в монастырь, где твердо собрался провести всю оставшуюся жизнь…

Адепт поднес руку к горящей на узком корабельном столике свече и медленно вдавил ее в крышку стола. После этого он открыл глаза. Никакого следа ожога на его руке не было.

Я был поражен тем, что услышал. Дон Орландо мертв. Впав в транс, Адепт способен читать отдаленные события как в книге, от его взора не скроется ничто. Да, дон Орландо мертв.

– Смерть забирает одного за другим вместо нас, – горько вздохнул я. – Наш жребий обрушивается на всех, с кем мы сталкиваемся.

– Да, это так. Но мы ничего не можем изменить. И вряд ли смогли бы чем-то помочь Орландо. Он отдал свою жизнь взамен наших. Я уверен, что верни мы все назад и спроси его, согласен ли он на это, он бы согласился. Он был все-таки посвященным и понимал, что наши жизни сейчас важнее жизней тысяч других людей…

Атлантический королевский флот продолжал неторопливо продвигаться вперед. Погода выдалась отменная. За два месяца не было ни одного серьезного шторма. На наше счастье, ибо этой перегруженной лоханке нелегко было бы бороться со штормовыми волнами.

Хотя путешествие и смертельно надоело, но со временем я начал привыкать к размеренной корабельной жизни, плеску вскипающих волн за кормой, скрипу снастей, рыку громогласного боцмана и даже к сухарям и кислому вину. Мне нравилось слушать старые матросские песни, которые звучали в кубриках вечерами.

"У нас нет ни имен, ни званий,

Мы быдло, палубный скот,

Только тот, кто моряк по призванью,

Не бросает испанский флот.

Смерть морским молитвам не внемлет,

Рвется жизнь, как манильский трос,

Но всегда неизвестную землю

Первым видит с мачты матрос.

Об этих дальних островах

Не знал Христос, не знал Аллах,

Там Будды нет, там черта нет,

На этих дальних островах".

– Интересно, настанет такой момент, когда я куплю дом с виноградником, у меня будут добрые соседи и хорошая жена, а по воскресеньям ко мне станут приходить гости? – усмехнувшись, спросил я Адепта.

– Если ты действительно хочешь знать мое мнение, то спокойствия нам не видать никогда. Даже на том свете. Мы привязаны к веслам галеры, и свободой для нас может быть одно: пойти на дно вместе с кораблем. Только нужна ли нам такая свобода?

Кроме страшного известия о судьбе дона Орландо, ничто не омрачило наш путь. Негодяй Джованни старался не показываться нам на глаза. Думаю, он окончательно оставил мысль разбогатеть за наш счет и в порту не натравит на нас очередную шайку головорезов. Будем на это надеяться.

Наш путь был слишком легок. Мы получили чрезмерно длинную передышку. Долго так продолжаться не могло. И однажды небесный свод закачался над нашими головами.

С самого утра, очнувшись от тяжелого сна, в котором меня мучили кошмары, я чувствовал себя не в своей тарелке. Мне даже показалось, что я заболеваю, но телесное недомогание оказалось ни при чем. Просто меня томило ожидание, – ожидание смерти, которая вновь занесла над нами свою косу.

– Что это вы, господа, загрустили? – осведомился Генри, которого мы после той истории переселили в нашу каюту. – У вас такой унылый вид, словно вам разонравились изумительные хрустящие сухари и прекрасная солонина вместе с приятно протухшей водой, которыми нас здесь потчуют.

– Разонравились, – буркнул я.

– О, неужели вам хочется какого-нибудь жирного паштета из гусиной печенки с презренным свежим крестьянским хлебом, отвратительных жареных фазанов или неудобоваримой кровяной колбасы?

– Ты просто чревоугодник, что, впрочем, никак не отразилось на твоей тощей фигуре, – сказал я. – Тебе все хочется свести к колбасе и жаркому.

– Нет, что вы, я денно и нощно молюсь о спасении своей души и готов отдать католической церкви последний реал.

– Который ты стащил перед этим из церковной казны? – криво улыбнулся Адепт. – Пошли, Эрлих, на палубу, проветримся. Думаю, нам будет на что посмотреть.

Мы вышли на палубу, и Адепт, устремив взор в голубые небеса, еще больше помрачнел. И произнес:

– Мы все-таки угодили в медвежий капкан. Этого дня нам не пережить.

– Все настолько плохо?

– Настолько. И еще хуже. Боюсь, на этот раз он покончит с нами.

– Когда он ударит?

Адепт не ответил. Он вцепился в поручни, глядя теперь куда-то за горизонт,

Сегодня стоял полнейший штиль, за прошлый вечер и за ночь флот не продвинулся к своей цели, которая была уже близка. Солнце только что поднялось за горизонтом. На небе не было ни единого облачка. Вдруг вдали возникла и начала двигаться на нас белая полоса. Это шла огромная волна, вся в барашках пены, устрашающе и потусторонне смотревшаяся при абсолютном безветрии. Она налетела на наш галион и приподняла его, так что я едва устоял на ногах. Ноги оторвались от палубы, когда с каким-то хрустом судно ухнуло вниз и закачалось на опять ровной и безмятежной глади.

– Мертвая зыбь, – прошептал я.

Морякам знакомо это редкое природное явление, когда при полном штиле от горизонта приходит большая волна. Где она рождается, отголоском каких штормов и землетрясений является – известно одному Богу. Мертвая зыбь бывает довольно опасной. Сколько кораблей она унесла, кости скольких людей из-за нее обрастают илом на дне океане?

– Ты спрашиваешь, когда Он ударит? – обернувшись ко мне, процедил Адепт. – Он уже ударил, Эрлих. Смотри!

Налетел резкий порыв ветра, потом ненадолго опять все затихло. И тут же на небо стали наползать черные грозовые тучи. Самое жуткое, что они не появлялись откуда-то издалека, постепенно сгущаясь и наливаясь чернотой. Они просто возникали из небесной синевы, из солнечного света. Грязными пятнами они уродовали небосвод, захватывая все большие пространства. И откуда-то из самого их центра материализовывалась серая тьма. На миг она сгустилась и приняла форму раскинувшей крылья птицы. Ее глаз пристально взирал на нас.

Капитан рядом с нами стоял как вкопанный и смотрел на небо.

– В жизни ничего подобного не видел, – покачал он головой. – Забери морской дьявол мою душу, такого просто не может быть!

– Готовьтесь, капитан, – произнес Адепт. – Грянет такая буря, что самый страшный шторм покажется вам рябью в тарелке супа.

– Пожалуй, что так, сеньоры!

– Надо избавляться от лишнего груза, – сказал я, ощущая, как на меня накатывает тошнота.

– Да вы что, сеньоры!