Хилон обвел долгим взглядом присутствующих, которые при его появлении встали, а музыканты по знаку его руки перестали играть. Он поднял руку, чтобы приветствовать публику, и в ответ каждый послал ему воздушный поцелуй. Затем он с довольной улыбкой направился к Лепиде.

— Это твоя дочь Мессалина? — спросил он, остановившись перед ней.

Он устремил на девушку острый взгляд, отчего у нее по спине пробежала дрожь.

— Это моя дочь, которая желает приобщиться к божественным мистериям, — заявила Лепида.

Говоря так, она сняла с Мессалины темный плащ. Под ним на девушке была надета только легкая туника, плохо скрывающая ее уже развившиеся формы. Хилон, казалось, оценивал Мессалину долгим взглядом, после чего, подняв голову, объявил:

— Друзья мои, почитатели бога плодородия, властителя тайных наслаждений, войдите в его храм, чтобы пред образом его проникнуться его силой.

Мессалина насчитала человек тридцать, в основном мужчин, которые направились в святилище вслед за жрецом. Она и мать вошли предпоследними, за ними шли двое нубийцев, восхитивших ее своей статью. Перед залом, где находилось божество, располагался вестибул; его слабо освещали установленные на треножниках лампады, стенки которых были наглухо задрапированы красной материей. Вход в само святилище — овальный зал с низким куполом, окруженный колоннадой, представляющей собою нечто вроде затемненной галереи для гулянья вокруг наоса, — был скрыт тяжелой завесой. Освещена была лишь статуя бога на квадратном каменном постаменте. Вырезанная из твердого дерева, статуя изображала бородатого и пузатого карлика с потрясающим взор возбужденным фаллосом небывалых размеров. Тело божества было охряным, фаллос — ярко-красным, туловище частично покрывала козлиная шкура. В правой руке божество держало палку, предназначенную, как говорили, для того, чтобы отпугивать птиц в садах и прогонять воров.

Бронзовые лампады, подвешенные на длинных цепочках к колоннам и к своду, имели вид крылатых фаллосов. Между ними висели другие фаллосы, с бронзовыми колокольчиками, принимавшиеся звенеть все разом, едва их задевали, — настолько близко они располагались друг к другу.

Рядом на алтаре, окруженном курильницами с фимиамом и другими благовонными веществами, которые наполняли зал неосязаемыми пьянящими парами, были расставлены корзины со смоквами — плодами, наделенными эротическими значениями. Стояли также большой кувшин и широкая греческая чаша в аттическом стиле; на дне ее красным был изображен мужчина, стоя совершающий половой акт с женщиной, повернувшейся к нему спиной и наклонившейся; с внешней стороны чашу опоясывали изображения эротических сцен: совокупляющиеся друг с другом мужчины и целующиеся женщины.

Публика стояла перед алтарем, когда Хилон монотонно произносил таинственные слова на финикийском, как он уверял, языке:

— Италоним вуалонут си хоратисима комсит…

Мессалина, имеющая хорошую память и некоторые литературные познания, сперва удивилась, поскольку точно так же изъяснялся Ганнон в начале пятого акта комедии Плавта «Пуниец», причем предполагалось, что он говорит на языке карфагенян; в следующую минуту она рассмеялась в душе, увидев, что все слушают с необычайной серьезностью и благоговением.

Когда Хилон закончил, расположившиеся в глубине зала музыканты заставили зазвучать свои инструменты, а танцовщицы ударили одна в тамбурин, другая в систр, обычно являющийся атрибутом богини Исиды.

Повернувшись к публике спиной, а к статуе лицом и подняв обе руки, Хилон воскликнул:

— О Мифилесет, бог наслаждений, через рождение обновляющих мир! Окажи милость, исполни все пожелания твоих почитателей и даруй им все те радости, которые природа может предложить смертным. Пусть эти угодные тебе смоквы явятся для них обещанием новых удовольствий и силы неиссякаемой.

Обе танцовщицы подошли к алтарю, одна взяла корзину со смоквами, другая — кувшин и чашу. Затем они предстали перед жрецом, который взял из корзины плод и показал его присутствующим.

Сосредоточенно помолчав, он звучным голосом сказал:

— Сегодня, дети мои, мы принимаем к себе неофитку, которая будет приобщена к божественным мистериям. Мессалина, предстань перед богом.

Девушка, сделавшаяся таким образом центром внимания, почувствовала, как краска залила ее лицо, тем не менее она подошла, высоко держа голову.

— Закон Приапа Мифилесета, — снова заговорил Хилон, — выражается в двух словах: отдавай — бери. Вот тебе эта смоква, Мессалина, бери ее.

Девушка взяла протянутый ей плод и поднесла ко рту. Жрец сделал одобрительный знак головой, и она вонзила зубы в смокву — фиолетовая кожица тотчас лопнула, и под ней показалась алая мякоть.

— Если ты ешь мои плоды, открой для меня и радостные дебри своего сада.

Хилон выразился по-гречески, язык этот, позволивший ему прибегнуть к непристойной игре слов, был понятен всем. Затем он взял кувшин и наполнил чашу медовым вином и смесью, возбуждающей половое влечение. Сделав рукой с чашей приветственный знак в сторону божества, он отпил несколько глотков и протянул чашу Мессалине, которая, в свою очередь, отведала напиток. Танцовщицы обошли публику, предлагая испить из чаши и наполняя ее всякий раз, как она оказывалась пуста.

— А теперь приложимся к божественному члену, который сделает женщин плодовитыми, мужчин — сильными и всем вместе дарует наслаждение, — сказал жрец.

По его приглашению один из присутствующих подошел к статуе и положил руку на фаллос, после чего бросил щепоть фимиама в одну из курильниц. Каждый совершил обряд, причем некоторые женщины не только долго ощупывали чудесный член рукой, но и сжимали его губами. Мессалина подошла последней; когда она дотронулась до влажного от поцелуев дерева, Хилон, смерив ее тяжелым взглядом, проговорил:

— Для тебя, Мессалина, настал момент высказать свое желание. Проси у бога то, чего ты хочешь, и он исполнит твою просьбу.

— Мое самое заветное желание — поскорей найти супруга, достойного моей семьи, и чтобы ни один мужчина не мог устоять передо мной, — ответила Мессалина, думая о Валерии Азиатике. — И еще я хочу иметь сына, который продолжит наш род.

— Так будет, если ты выкажешь преданность богу.

Вся церемония сопровождалась игрой флейт и арф; одна из женщин запела эротическую песню, и обе танцовщицы принялись в танце изображать любовные движения. Хилон сильно толкнул один из висящих фаллосов с колокольчиками, тот толкнул другой — и все колокольчики громко зазвенели. Присутствующие предались ласкам с еще большим исступлением, чем до обряда. Пары образовывались, сливались, разъединялись, стоны и вздохи смешивались с музыкой и пением. Нежное тепло разлилось по телу Мессалины, растерянно глядевшей на всех этих обнаженных мужчин, лихорадочно шарящих в туниках и не встречающих долгого сопротивления. Ее охватило острое желание делать то же, что и они, но она не знала, должна ли она это делать. Изумленная и смущенная, она смотрела на голые тела, отдавшиеся во власть инстинктов, и искала мать, чтобы спросить у нее, как ей следует вести себя; однако Лепида, женщина еще более чувственная, чем другие, уже находилась в ловких и усердных руках Помпония Грецина и Анния Винициана, приближенных Калигулы. Мессалина встретилась взглядом с Хилоном, который подошел к ней и неотрывно глядел на нее, словно змея, завораживающая своим взглядом птичку.

— Теперь, когда ты поняла, сколько блага может принести тебе бог Мифилесет, иди за мной, — сказал он ей на ухо.

Он взял ее за руку и неспешно повел к двери в глубине зала, она покорно шла за ним. Они вошли в маленькую комнатку, в одном месте пола плиты были подняты — там начиналась лестница, ведущая вниз. Мессалина очутилась в просторной крипте, ее стены покрывали расшитые ткани, а пол — толстые ковры. Единственной мебелью были низкие столики и тяжелые треножники со светильниками и курильницами, где тлели изысканнейшие арабские благовония.

Хилон пригласил Мессалину сесть на пурпурные подушки, наполнил сладким вином чашу, стоящую на столе вместе с кувшинами и корзинками с фруктами.