— Хью, хватит, — сказала Киттредж.

— Дорогая моя, я чувствую этот запах, — сказал Хью, блестя очками, в которых отражался свет свечей.

— Какое-то время это было, наверно, ужасное место, — признала Киттредж. — Полно борделей и дифтерии.

Я сразу заметил, как вздрючился лорд Роберт. Лошади, сдохшие сто лет тому назад, не вызывали особого аппетита, а вот старые бордели — другое дело!

— Так или иначе, это был процветающий городок, — продолжал Хью, — где полно было мукомолен и фабрик по обработке кукурузы, где стучали молотки в мастерских бондарей, а это приятный звук.

— Приятный, — согласился лорд Роберт.

— Визжали, распиливая доски, пилы, — рассказывал Хью, — грохотали наковальни. Вот так-то. В тихие ночи я слышу эхо этого грохота. Драки между хозяевами барж. Шумные бары. Некоторые из тех таверн дожили до наших дней, и ребята, работающие вроде Херрика на правительство, ходят туда выпить.

— Как, Хью сказал, тебя зовут? — переспросил лорд Роберт.

— Херрик Хаббард, сэр.

— Его отец — Кэл Хаббард, — подсказал Проститутка.

— Да, твой отец — человек, твердо придерживающийся своих взглядов, — произнес лорд Роберт так, словно лишь немногие способны были донести свое мнение до семи дюймов шести футов, на которые он возвышался над землей.

— Хью изобразил все не так, — сказала Киттредж. — Джорджтаун был совершенно прелестным местом. Дома были с портиками и слуховыми окнами под черепичной крышей. Позолота под карнизами.

— Киттредж, ты упускаешь главное, — упрекнул ее муж.

— В самом деле?

Два ярких пятна гнева вспыхнули на ее щеках. Я впервые видел ее такой резкой. Это подсказало мне причину, по которой они не приглашали меня ночевать: если они вздумают ссориться, им нужно свободное пространство, чтобы иметь возможность повысить голос.

Хью, однако, не собирался вступать в войну при генерале и при мне в качестве судьи на поле.

— Мы оба правы, — сказал он, — и она, и я. Просто мы говорим о разных концах города.

— Любой город имеет свою верхнюю и свою нижнюю часть, — заметил лорд Роберт.

— Да. Забавная история. Я вычитал ее вчера вечером в книге по истории этих мест, — начал Хью и рассмеялся. Судя по его громкому смеху, изрядное количество злости было заткнуто внутрь. — Там приводится статья из газеты тысяча восемьсот семьдесят первого года. Однажды мартовским утром житель этого города, Тадеуш Этуотер, шел по Кью-стрит, поскользнулся на льду и упал. У него из руки вылетела трость и ударила по шедшей по улице свинье. — Тут он взглянул на Киттредж, а она высунула ему язык и тотчас спрятала, да так быстро, что генерал, если и видел это, наверняка решил, что зрение сыграло с ним шутку. — Свинья взревела как бык и нырнула в ближайший открытый подвал. Это оказалась плотницкая, где пол был завален стружками. Там, конечно, чертовски темно, и рабочие поставили свечу, которую животное опрокинуло, и начался грандиозный пожар. На место действия является Красная Шапка…

— Красная Шапка? — переспросил лорд Роберт.

— Местная пожарная лошадь. Конь-гигант. Он возил пожарную машину Генри Эдисона в паре с Девчонкой Дорой. Пожарные запускали кишку в ближний ручей, начинали качать воду и тушили огонь, а по пути заливали Кью-стрит, которая вскоре превращалась в замерзший пруд. Вечером жители города выходили кататься по ней на коньках. Нравится мне то время, — сказал Проститутка.

— Да, — сказал я. — По-моему, события тогда были больше взаимосвязаны.

— Да, — согласился Хью, — а ты малый не тупой, верно? Улавливаешь метаморфозы.

— Вот именно: метаморфозы, — подтвердил лорд Роберт. Казалось, он начал медленно выходить из транса, в который вогнала его история, рассказанная Хью. — Слыхали, говорят, Филби собираются послать в Бейрут. Будет выполнять там журналистскую работу.

— Ох, только не это, — вырвалось у Хью. — Тут у нас ужас что начнется. Сделайте все возможное, чтобы это остановить. И так трудно удерживать ФБР от схваток с МИ-6, а тут ваши люди собираются дать Филби такой лакомый кусок.

— Для вас лично это будет плохо, да?

— Нет, — сказал Проститутка, — все прощено.

— Надеюсь. Я в свое время думал, что это будет вашим Ватерлоо.

— Ни в коем случае, — сказала Киттредж. — Слишком они нуждаются в Хью.

— Приятно это слышать.

— Великий человек и ошибки совершает великие, — заявила Киттредж.

— Ну ладно, к черту Филби, — сказал лорд Роберт. — Выпьем за то, чтоб он сгинул.

— За Филби, — сказал Проститутка, поднимая бокал. — Чтоб он навеки сгинул.

Я понятия не имел, о ком шла речь. Однако по атмосфере чувствовалось, что речь идет о чем-то важном. Тень недосказанного омрачала наш вечер. Я снова подумал, как хорошо, что я выбрал такую профессию, которая несет с собой столько нераскрытых тайн. Филби… Меня взволновало даже то, как они произносили это имя — так можно было бы говорить о старом форте, взятие которого стоило больших потерь.

Однажды вечером за ужином присутствовал маленький господин по имени доктор Шнайдер, который, как мне сказали, добился известного признания в Европе, концертируя как пианист. Он решительно не хотел уточнять, австриец он или немец, зато поспешил выразить свои крайне монархистские взгляды: Гитлер, утверждал он, мог бы выиграть войну, если бы у него хватило ума восстановить на престоле Гогенцоллернов.

— В конце концов, — сказал доктор Шнайдер, — монархия могла бы подписаться под крестовым походом против большевизма.

Доктор Шнайдер носил темные очки, и у него были большие, торчащие уши. Маской ему служили густые седые усы. Он был совсем седой, и на вид ему было за шестьдесят. По окончании войны он побывал в весьма странных для человека его взглядов местах: он рассказал, что давал концерты в советских зонах в Германии и в Австрии. Я подумал, не выполнял ли он шпионских заданий для Проститутки. Так или иначе, он показался мне препротивным, и я не понимал, почему супруги Монтегю относятся к нему с таким уважением. Присмотревшись к доктору Шнайдеру повнимательнее, я обнаружил, что на нем дорогой, хорошо подогнанный парик — у меня был глаз моей матушки на маскировку, — и меня заинтриговало, почему доктор Шнайдер хочет казаться старше своих лет. Едва ли я знал, как бы я отнесся к тому, что сижу за одним столом со скрытым нацистом.

После ужина Проститутка сел сыграть с доктором Шнайдером в шахматы, и я решил, что Хью, общаясь с людьми, любит получать удовольствие от соприкосновения с разными их ипостасями.

— Понаблюдай за игрой, — сказал он мне потихоньку. — Шнайдер феноменален в эндшпиле. Случается, он допускает ошибки вначале, но если к середине игры не удастся опередить его на две пешки, удача мне не светит.

Пианист то потирал руки, а то что-то мурлыкал или вздыхал — в зависимости от того, какой ход делал Проститутка.

— О, вы настоящий дьявол, мистер Монтегю, вы чертовски умны, какой хитрец, о-о-о, вы меня погубите, да, сэр. — После чего, кивая и продолжая бурчать, он говорил: — Пункт[17], — и передвигал пешку.

Как и предсказывал Проститутка, доктор Шнайдер хорошо провел эндшпиль и сумел выиграть. Я тогда в первый и в последний раз видел его в Конюшне.

После того как он ушел — а я заметил, что они с Проституткой обменялись у двери рукопожатиями, — Хью попросил меня остаться. Пока Киттредж мыла посуду (обычно я помогал ей, но в тот вечер по настоянию Проститутки не пошел на кухню), он провел меня в свой кабинет, усадил на стул напротив своего кафедрального чиппендейла и впервые с того вечера, когда посоветовал мне не заниматься больше скалолазанием, достаточно откровенно излил душу.

Мне хотелось поговорить с ним о том, как неудачно складываются у меня дела на работе (о чем он ни разу меня не спросил), но я не посмел. А что, если ему это неинтересно?

Тут он вдруг сказал:

— Твой отец возвращается. Мы пойдем ужинать — втроем.

— Вот будет здорово! — Я удержался и не спросил, где пропадал мой отец. Многие месяцы от него не было вестей, поэтому я не знал, имею ли право спрашивать.