На арочном мосту через канал стоял очень старый высокий человек, задумчиво глядя на отражения домов в довольно мутной воде.

Дома в три — четыре этажа теснились один к другому, отличаясь цветом стен, но все с одинаковыми остроконечными крышами и узенькими окнами.

Два дюжих молодца остановились на краю моста, разглядывая старца, его выразительное, изборожденное морщинами лицо, длинную седую бороду и пышные белые волосы. Ветер трепал их, создавая впечатление ореола вокруг величественно поднятой головы.

— Тот самый, другого такого не сыскать! — сказал один другому.

— Как будто бы нарочно нам с тобой попался.

— Попробуем уговорить, — предложил первый.

— А будет упираться, приведем! — решил другой, постарше.

Они подошли к старцу и вежливо поздоровались с ним.

— Любуетесь, ваше преосвященство? — спросил парень.

— Я не служитель Божий, дети.

— Но сутана ваша так нарядна.

— Всего лишь только старый плащ.

— Могли бы обновить его и выбрать не серебряный, а золотой.

— Мне это будет не по средствам.

— Учитель наш заплатит вам изрядно. Ему нужна подобная натура.

— Кому понадобился я?

— Ученику самого Рембрандта ван Рейна. Он пишет дивное полотно.

— Да, по заказу Церкви, — подхватил другой парень, — Моисей идет после свидания с Богом, несет скрижали с десятью заповедью людям. А вы — ну, вылитый Моисей. Учитель вас напишет всем на диво!

— Художнику хочу успеха, но времени мне не найти.

— Вам серебро не нужно, поярче, чем ваш плащ?

— Мне нужно лишь дойти до верфи, где строят чудо — корабли, но как пройти туда, не знаю. У вас дорогу я спрошу.

— Дорога с нами только к мастерской ученика ван Рейна.

— Туда я с вами не пойду, и я сказал уже об этом.

— Учитель никогда нам не простит, ежели мы упустим подобную натуру! — воскликнул тот, что был моложе, толще и румяней.

— Да разве мало стариков в Голландии, людьми богатой?

— Старики, да не те! — хитро сказал парень постарше и повыше ростом. — Ведь Моисей не только с горы скрижали приволок, но и народ свой повел за собой.

— К Земле обетованной, — добавил другой парень.

— Уж нам — то верить можно. Ведь и мы, ученики, вас, Моисея, тоже будем рисовать.

— Друзья мои, напрасны споры. Дорогу к верфи сам найду.

— Нет, погоди! По — нашему ты говоришь уж больно складно слагая строчки и, видно, из другой страны, наш голландский нрав не знаешь. Упорны мы, почтенный дед. В труде и в сраженье, да и в решенье. Так что придется вам идти все же к мастерской! — заявил старший.

С этими словами оба парня подхватили старца под руки.

— Не упирайся, дед, как бы руку не сломать!

— И два дюжих парня потащили глубокого старика по мосту навстречу шумной гурьбе веселых людей, один из которых на голову возвышался над всеми.

— Что за кавардасия? — воскликнул тот. — Два любящих внука тащат деда в баню?

— Проходи мимо, прохожий. У нас свои дела.

— А мы спросим старца, какие у вас тут дела?

— Это Моисей, поймите. Он должен позировать великому художнику, а мы — его помощники.

— Моисей? Вас правда так зовут? — обратился высокий прохожий к старцу.

— Я шел на верфь, чтоб там увидеть плотника Питера Михайлова.

— А я и есть тот плотник, можете смотреть. А парни пусть отпустят старика.

— Он наш натурщик. Вы не имеете права здесь приказывать. Тут не Московия! — заартачился старший из молодых людей.

— Я тебе покажу, где Голландия! — надвинулся на него Михайлов.

— Голландия здесь, — попятился парень.

— А если здесь, то веди себя как европеец, а не как дикарь.

Плотник вплотную подошел к упрямо старательным парням. За поясом у него красовался топор.

— Мы будем жаловаться страже. Иностранец угрожает голландцу топором! — закричал старший.

— Мы пожалуемся бургомистру, — вторил его приятель.

Но старца они отпустили, косясь на заткнутый за пояс топор.

— Я Питер Михайлов из Московии, а вы? Как обращаться к вам?

— Зовусь я Наза Вец.

— Постой, постой! Нос корабля и Жизнь? Такое имя ваше?

— На местных языках звучит так.

— Что кораблю пристало, меня касаемо премного, — заявил плотник. — Так что же вы хотели от меня, «Нос корабля с названьем «ЖИЗНЬ»»?

— Хотел бы я иметь беседу.

— Беседовать пристало за столом, притом с хорошим угощеньем. Дворянские сынки, — обратился он к сопровождающим его людям, — идем в трактир. Я угощаю как на ассамблее. А вас, почтенный, я сочту за гостя.

— Почтенный, возражать опасно, — шепнул старцу один из «дворянских сынков».

— Готов, как пожелает Питер, — согласился старец.

Ученики художника, раздосадованные неудачей, скрылись, а вся ватага Питера Михайлова направилась в ближний трактир с размалеванной вывеской, изображающей морской прибой, разбивающийся о дамбу. Таково и было название трактира — «ДАМБА».

Все уселись за освобожденный трактирщиком стол, к которому придвинули еще один. Толстяк с пышными усами суетился, узнав кого — то в высоком посетителе.

— Итак, любезнейший, по первой чарке? — обратился Михайлов к старцу.

— Простите, Питер, я не пью.

— Когда я пью, то трезвых не люблю! — повысил голос плотник.

— Я из страны такой, поверьте, — убеждал Наза Вец.

— Я понял! Мусульманин! Вам запрещает пить Коран. Но арабы знали только давленый виноград. А о слезе Аллаха не слыхали. Я приглашаю вас в Московию. У нас умеют заставить Аллаха прослезиться. К тому же, верьте мне, что ханы и султаны ту слезу пьют напропалую. У нас за прозрачность зовут ее «вода», «водичка», «водка». Но здесь ее не знают. Пусть пьют ее султаны, а мы поднимем чарку местного вина, вернее ввезенного из Франции прекрасной, где климат благодатен.

— Благодарю за пониманье, — сказал старец, усаживаясь рядом с плотником.

— Зря, отец, вы не пьете. Так с чего же начинать беседу?

— Я росту вашему дивлюсь.

— Чтоб килем вверх все перевернуть, любого роста мало.

— Зачем вам надобно такое?

— Не хуже, чем голландцы, надо быть. А для того мы учимся у них.

— Хотите строить корабли?

— И плавать по морям под парусами! Чтоб ощущать, как ветры люты тебе служат. Водить суда — премудрость бесконечна. Тут математика нужна, чему нас учит Лейбниц, с Ньютоном английским споря, кто из них первый бесконечно малую мышь за хвост ухватил! — И он громко расхохотался. — А спорить — то нечего, потому раньше их обоих франкский математик и поэт Пьер Ферма все это разгадал. Умен мужик. Он Англии объявил войну. Математическую, конечно. Кто раньше прехитрую задачу разрешит: ученые из Франции или англичане. Тому и присудить победу без всяких пушек, ружей, ядер, — и он залпом выпил огромную кружку вина.

— И вам суть спора их понятна?

— Конечно же! Я пробовал решить задачку, да мне не по зубам.

— Мне показалось, что вы плотник.

— О нет, отец мой! Как плотник, я учусь, но шкипером я стану. Когда построим корабли, понадобится шкиперов немало. Я буду первым и смогу по звездам знать, где в океане нахожусь и курс куда держать. К тому же на кораблях должны быть пушки. И надо бы закон полета ядер ведать. Эй, мин херц, трактирщик! Кувшины у тебя дырявые, что ли? Вина совсем не осталось.

Усатый толстяк в кожаном переднике, переваливаясь с ноги на ногу, обнявшись с ним, тащил бочонок вина. Хор восторженных возгласов «дворянских детей» встретил его.

— Эх, жаль, что вы не пьете, мин херц! А то б я вам рассказал, как мы с дворянскими детьми, что математику превозмогают, к Ньютону ездили на острова. Он сам из рыцарского рода, и на щите его, поверьте, герб: на черном поле белый череп с костями, ну, как у пиратов грозных! А ведь он средь знатоков английских первый! Ну, думал, у него узнаю, куда должно лететь ядро. Ведь за яблоком следя, он утвердил законы тяготенья. Так чтоб вы думали, сказал нам лорд? Что эти проблемы его не интересуют! А с Лейбницем все спорят о дифференциальном исчислении, про Ферма забыв. Я б объявил ему по физике войну, да хитрости Ферма мне не хватает! — и он снова оглушительно захохотал.