Неохотно оторвавшись от бумаг, он с укором взглянул на Артема. Больше всего ему хотелось, чтобы его оставили в покое, отцепившись с этой треклятой историей. С досадой причмокнув губами, он жалобно попросил:

— Ребят, может, вы без меня разберетесь, а? Пьяный я был, толком и вспомнить не могу, чего было, чего не было, а вы туда же — судьей! Какой из меня судья? — промямлил Витюня и, довольный своей находчивостью, ласково улыбнулся.

— Подожди, так дело не пойдет, — уперся Артем, и, точно сдувшийся воздушный шарик, Витюня потускнел, сгорбился, став в один момент снова маленьким и серым.

Улыбка постепенно исчезала с его лица, уступая место несчастной гримасе. Первыми дрогнули и опустились уголки губ. Открытый лоб Витюни прорезали горизонтальные полосы, доходящие почти до высоких скользких залысин. Страдальчески сморщившись, поползли к переносице углы толстых мохнатых бровей. И в несколько мгновений от улыбки довольного своей находчивостью человека не осталось даже воспоминания.

— Что значит, ты ничего не помнишь? — наседал Артем. — У тебя что, память отказала?

— Нет, с памятью у меня все в порядке, — помрачнел еще больше Витюня. От природы слабохарактерный и мягкий, он не переносил никакого давления. Едва почувствовав на себе чей-то нажим, он сдавался, предпочитая доброй войне худой мир и ретируясь с поля боя как можно скорее. — Нет, с памятью у меня все хорошо, — повторил он, невольно сжимаясь под натиском Артема. — Я помню даже то, что порядочный человек на моем месте уже давно бы выбросил из головы, и то, что я помню, мне не нравится, — тихо закончил он, отводя глаза в сторону.

— Значит, ты помнишь, что Меркулов похвалялся, как за месяц преуспеет на любовном фронте? — гнул свое Обручев.

Опустив глаза к бумагам, Витюня подавленно молчал.

— Так помнишь или нет?! — повысил голос Артем, сверля Витюню жестким взглядом.

— Помню, — чуть слышно прошептал Витюня, поднимая на Обручева умоляющие глаза и нервно дергая губами.

Не обращая внимания на его немой крик, Артем продолжал:

— Ты можешь подтвердить, что спор заключен на месяц?

— Прости, — Виктор виновато посмотрел на Дмитрия.

— Так да или нет?! — почти крикнул Обручев.

— Да! — с силой выдохнул Витюня и, сжав ладонями виски, закрыл глаза.

— Слушай, отстань от Витьки, — бросил Дмитрий, — наши старые счеты его не касаются. Его вообще тогда под козырьком не было!

— Под каким козырьком? — прохрипел Голубев.

— Думаешь, я не знаю, для чего ты все это затеял?! — вздыбился Меркулов.

— А знаешь, так и нечего ваньку валять, — отрезал тот. — Что, ты хочешь, чтобы я тебя пожалел? Ты меня много жалел, когда перед Зинкой последним негодяем выставлял?

— Какая Зинка? Какой козырек? Объясните, в конце концов, что все это значит?! — жалобно взвыл Витюня, снимая очки и с силой нажимая ладонями на глаза. — Я не понимаю, что здесь происходит!

— Сухим ты у меня из этой истории не вылезешь, — вдруг тихо произнес Артем. — Это я тебе пообещать могу твердо.

— Да пошел ты к черту! — вяло огрызнулся Дмитрий.

— Я бы не советовал тебе говорить со мной в таком тоне.

— Что ты мне можешь сделать, ну что? — от напряжения Дмитрий слегка вытянул шею и выставил подбородок вперед.

— Я думаю, твоей Светлане будет интересно послушать, как ты спорил на нее, делая ставки, словно на лошадь на ипподроме, — язвительно улыбаясь, процедил Артем, и губы его вытянулись в длинную острую полоску.

— Ты даже не знаешь, кто она и где живет, чего зря языком мелешь? — побледнел Дмитрий.

— Где, говоришь, ее телефончик? В редакционной книжечке, должно быть, записан. А как же ему, родимому, там не быть, если эта самая Светлана — победитель конкурса. Нет? — неожиданно затих он. — Ах, его там нет, — изображая обеспокоенность, нахмурился Артем, — потерялся, должно быть, наш телефончик. У Меркулова спрашивать бесполезно, он сам не знает, куда бы это номерок мог подеваться, — издевательски морщась, продолжал Обручев, — остается… А что же тогда бедному червячку остается? Наверное, придется зайти в бухгалтерию и спросить адресок, по которому был отправлен ценный выигрыш аж в десять тысяч рублей. И что же наша бухгалтерия? А у нашей бухгалтерии мышь мимо не проскользнет, у них любая бумажка найдется, начиная с правления Петра Великого, — торжественно подвел итог Артем.

— Ты же обещал, что эта история за нас троих не выйдет? — холодея, прошептал Дмитрий.

— Ты тоже много чего обещал, — жестко возразил тот, — однако не очень торопишься исполнять обещанное.

— Что ты от меня хочешь? — устало проведя ладонью по лицу, спросил Меркулов.

— Я хочу, чтобы наш уговор остался в силе, только и всего, — легко проговорил Обручев, и его улыбка снова стала доброй и приветливой. Из-за чего ты так раскипятился? — мотнул головой он в сторону Дмитрия.

— Правда, Дормидонт! — чувствуя, что неприятный разговор подходит к концу, засуетился Витюня.

— Я, пожалуй, пойду, в случае чего прикройте, скажите, что у клиента, или придумайте еще что-нибудь, — проговорил Меркулов.

— Не волнуйся, все сделаем — комар носа не подточит, — поспешил заверить его Витюня. — Ведь на то и существуют друзья, правда, Тем?

— Дружба — это страшная сила, — согласился тот, и на его лице проступила кривая ухмылка.

При этих словах Дмитрий невольно вздрогнул и посмотрел на Обручева.

— Иногда слишком страшная, — тихо проговорил он и, не прощаясь, вышел.

Скудное мартовское солнышко роняло тонкие ниточки чахоточных негреющих лучиков сквозь редкие окошки светлой льняной холстины неба. Хмурый ветер, упав на колени, наклонял свою кучерявую голову к самой земле и что есть силы раздувал пухлые снежные наносы. Взметнувшись ввысь, снежинки летели куда-то по диагонали наверх, расчерчивая воздух причудливыми искривленными зигзагами ломаных линий, и плавно возвращались обратно, ложась на утрамбованный снег разлапистыми перьями куриного пуха.

Изо дня в день, скребя широченными лопатами по неровной поверхности исковерканного асфальта, дворники множили этажи лежалых сугробов, скрывая под ними ограды газонов, сгорбленные, полуразвалившиеся чугунные боковины скамеек сквера, обломанные почти до земли черные стволы сухой сирени.

Светлана стояла у стелы, напоминавшей не то раскрытый на ветру парус, не то хвост взмывшей в небо ракеты, и смотрела в ту сторону, откуда должна была показаться машина Дмитрия. Если бы не пронизывающий ветер, от прогулки можно было бы получить удовольствие, но ледяные секущие струи, проникающие сквозь несколько слоев материи, портили всю картину. Застывшие до красноты пальцы рук горели под тонким слоем кожаных перчаток, а изящные подошвы итальянских сапог задубели на снегу настолько, что стали напоминать монолитную ледяную пластину. Наконец в потоке машин показалась знакомая изумрудная «девятка» и Светлана вздохнула с облегчением.

— Димушка, что случилось? Ты почему так долго добирался? Я думала, что превращусь в Снегурочку, до того замерзла, — она захлопнула дверку поплотнее и, сняв перчатки, подула на окоченевшие пальцы.

— Светик, ты в кого хочешь превращайся, ты мне всякая нравишься, только не в Снегурочку, — улыбнулся Дмитрий. Увидев удивленный взгляд Светланы, он со всей серьезностью, на которую был способен, добавил: — Снегурочка плохо закончила, раз — и испарилась. Я всегда эту сказку терпеть не мог. Ну скажи, за что наказывать бедных стариков, отнимая у них последнюю радость в жизни?

— Может, ты и прав, — улыбнулась она в ответ, — я об этом не задумывалась.

— Куда поедем? — Дима посмотрел на Светлану, ожидая ее решения.

Оправдываться за опоздание ему не хотелось. Можно было, конечно, свалить все на пробки, но врать не поворачивался язык, тем более что на дороге машин было не особенно много, а сказать правду он не решился бы ни за какие деньги. При одном воспоминании о сегодняшнем разговоре с Артемом становилось настолько гадко и мерзко, что хотелось вымыть руки.