— Ты пропустила поистине великолепную сцену, — сказала Эмма Рэй. — Хотя, как я слышала, ты тоже неплохо повеселилась.
— А где божья коровка? — забеспокоилась Грейс, подумав, что Каролина осталась одна в доме Эммы Рэй.
Эмма указала на потолок:
— Наверху.
Если не считать, что все сидели странно притихшие, сцена почти ничем не отличалась от обычной. В противовес безумству Вилли, Джорджия казалась лишь очень уставшей, но собранной. У Грейс ровнее забилось сердце.
— Мама, пожалуйста, — произнесла она, быстро пересекая комнату и подходя к столу, где сидела мать. — Я...
Джорджия приложила палец к губам дочери и покачала головой: не надо никаких извинений. Грейс уставилась на мать, восхищаясь ее способностью прощать. Преисполненная любви, она прижала пальцы Джорджии к своим губам и поцеловала их. Они безмолвно сообщили друг другу, что как-нибудь вместе переживут и этот кризис.
— Он все еще бродит по двору? — поинтересовалась тетя Рэй.
Грейс кивнула:
— Ага.
Ула поставила чашки для чая.
— В такие моменты по-настоящему ценишь свое одиночество, — сказала она.
— Почему бы ему не отправиться в мотель? — спросила Джорджия.
— Он, наверное, писает на деревья, — отозвалась Эмма Рэй.
Джорджия собралась упрекнуть ее за такую грубость, но внезапно передумала. Тетя Рэй и Ула захихикали. Затем безумно захохотала Эмма Рэй, а вслед за ней и Грейс. Вскоре даже Джорджия сдавленно хихикнула, а потом они уже не могли остановиться. Они стучали по столу, хватались за бока и судорожно ловили воздух. Ничто больше не казалось таким ужасным, потому что им было с кем посмеяться.
Засвистел чайник. Ничего, они переживут и это.
ГЛАВА 7
Зимние соревнования были трехдневным праздником для всей страны. На фермах Кинга царила атмосфера, какая бывает в цирке. Джорджия считала этот уик-энд почти таким же важным событием, как Рождество, Пасху и 4 июля — День провозглашения независимости США. От нее зависело, чтобы гости смогли полюбоваться обычаями и ритуалами. И Джорджия не собиралась разочаровывать людей только из-за того, что выставила мужа из дома, а ее зять все еще лечил свой желудок.
Соревнования служили ей прекрасным поводом, чтобы приодеться и похвастаться фермой. Конюшни сияли свежей краской, каждая клумба пестрела цветами. Поскольку их дом находился всего в шести милях от места проведения соревнований, Джорджия и Вилли всегда приглашали их участников к себе. Даже в отсутствие Вилли традиция соблюдалась, и к утру четверга все владения Кингов временно превратились в место парковки трейлеров для перевозки лошадей.
Все пространство вокруг заполнили владельцы лошадей и тренеры со всей страны. Люди работали со своими лошадьми на арене, на подъездной дорожке, на полях — везде, где находилось достаточно места, чтобы проехать рысью, потренировать прыжки или просто выгулять лошадей. Вокруг вертелись и просто любители, ловящие момент, чтобы посплетничать, и люди, спешащие продать информацию, возможно, даже заключить сделку. Настоящее событие, ради которого все собрались, начиналось завтра, а заканчивалось в субботу престижными состязаниями за Главный приз, после которого Джорджия с Вилли устраивали ежегодный прием. А до этого предстояло упаковать безумное количество оборудования и перевезти к месту соревнований. Хэнк взял на себя заботу о лошадях. Даб с остальными конюхами методично грузили все — от брезентовых навесов и латунных табличек с кличками лошадей до мебели и вешалок для одежды — на трейлеры фермы Кинга.
В обязанности Грейс входило проследить, чтобы в этой суматохе не потерялись регистрационные бумаги, номера наездников и прочие документы. Однажды, задолго до того, как она стала управляющей конюшнями, каким-то образом исчезли номера наездников. Они перевернули всю конюшню вверх дном, ища в кабинете, в стойлах, даже в доме исчезнувшие бумаги, но нигде не могли их найти. Вилли неистовствовал и грозился наказать виновного, засунувшего куда-то номера, все лишились сна, опасаясь, что их заявки будут аннулированы судьями.
Номера нашлись в последний момент, вечером накануне первых заездов. Чарли Меданс, владелец трактира, куда чаще всего заходил Вилли со своими друзьями, нашел их в темном углу за баром, именно там, куда их понадежнее запрятал Вилли.
Грейс и Эмма Рэй до сих пор смеялись, вспоминая смущенное выражение лица Вилли после того, как Джорджия передала ему записку от Чарли. Но урок не прошел даром, и Грейс теперь лично сложила все коробки с важными документами в машину Эммы Рэй. Ей пришлось сделать две ездки. По пути обратно в свой кабинет она поприветствовала Джеми, загружавшего в свой грузовик ящики с гвоздями. Они оба были так заняты, что почти не виделись с той ночи у Эммы Рэй. Грейс решила, что Джеми, должно быть, уже прослышал об Эдди, и теперь ее интересовало, что он думает о женщине, способной чуть ли не убить своего мужа.
Эдди... Грейс вздохнула. Он уже выписался из больницы, и Каролина сообщила, что ему уже лучше. Но она сама не разговаривала с ним и не осмеливалась позвонить ему. За работой и волнениями, связанными с подготовкой соревнований, она не особенно задумывалась о его прощальных словах в больнице. И так было слишком много поводов для беспокойств.
Грейс вошла в конюшню и застала Каролину в стойле Опоссума, нежно нашептывающую что-то ему на ухо и угощающую его морковкой. Джорджия упоминала, что Каролина все еще лелеет мечту, что будет выступать на Опоссуме вместо Мисс Лили. Рассердившись, Грейс подняла ее со стремянки и выгнала из конюшни. Если Каролине нечего делать, пусть помогает бабушке. Напоследок Грейс напомнила дочери, что та не будет выступать на Опоссуме. Это окончательно.
Часом позже караван грузовиков, трейлеров и машин тронулся в путь и выехал на дорогу. Надувшаяся Каролина заявила, что поедет с бабушкой, что вполне устраивало Грейс. Они с Эммой Рэй могли застрять в «пробке», которая всегда образовывалась в нескольких милях отсюда, когда все оказывались у въезда к месту соревнований. Меньше всего ей хотелось попасть в этот плен с Каролиной, которая опять начнет приставать с Опоссумом.
Позже она поняла, что болтовня Каролины могла бы отвлечь ее. Эмма Рэй прикладывала все усилия, чтобы поддерживать легкий и веселый разговор. Но вдруг на Грейс, которая впервые за много дней могла расслабиться, сидя в машине с сестрой, нахлынула волна безумной грусти и страстного желания вернуть все то, от чего они с Эдди так безумно отреклись. Она не плакала с той ночи в больнице, но сейчас Грейс отвернулась к окну, слезы катились у нее по лицу, она оплакивала все то, что теперь потеряла, или вовсе никогда не имела.
Навесы натянули у конюшен. Лошадей накормили и поставили в стойла, где повесили латунные таблички с их кличками. Все оборудование разгрузили. Оформительский комитет, в который входили и Грейс, и Джорджия, закончил устанавливать цветы и украшать клумбы возле гостевой трибуны. Грейс рассортировала все документы и устроила временную конторку в шкафчике в раздевалке.
Почти все закончившие обустройство уехали в город. Вечер четверга перед Гран-При традиционно проводили за развлечениями. Даже люди, совершенно не интересующиеся конным спортом, наведывались в тот или иной бар, чтобы повеселиться с участниками соревнований.
В планы Грейс на вечер входило лишь желание добраться до дома и лечь спать. Уставшая, наслаждаясь тишиной, она растянулась в кресле, желая отдохнуть и набраться сил. Грейс почти задремала, когда Эмма Рэй влетела в раздевалку с выражением на лице, означавшим, что она не примет отрицательного ответа.
— Пошли, — сказала она. — Вставай. Ты едешь со мной.
В баре было многолюдно и накурено. Едва войдя, Грейс поняла, что совершила ошибку, но Эмма Рэй не оставила ей выбора. Она стала прокладывать путь через толпы людей, пока наконец не нашла свободного столика на двоих в конце зала. Пока Эмма покупала им напитки, Грейс здоровалась со старыми друзьями, приехавшими сюда на уик-энд, и постаралась выглядеть так, как будто не была самой несчастной женщиной Юга.
