Дело было в том, что прошлым летом, когда был еще жив Ингмар-старший, Хальвор сватался за Карин. Дело тянулось долго, потому что старик находил много препятствий. Вопрос был не в деньгах, — Хальвор был богат, но отец его был пьяница, и боялись, что он унаследовал этот порок. Но, наконец, было решено, что он может жениться на Карин.
День свадьбы был назначен, и пробсту уже было поручено огласить их в церкви. Но перед этим Карин и Хальвор поехали в Фалун купить обручальные кольца и молитвенник. Они провели в поездке три дня, и, вернувшись, Карин объявила отцу, что не может выйти замуж за Хальвора. Она жаловалась, что Хальвор за эти три дня один раз напился пьяным, и боялась, что он пойдет по стопам отца. Ингмар-старший сказал, что не может принуждать дочь, и отказал Хальвору.
Хальвор был вне себя: «Ты позоришь меня, я этого не перенесу, — говорил он Карин. — Что будут думать обо мне люди? Так не поступают с честным человеком».
Но Карин была неумолима; и с тех пор Хальвор ходил грустный и подавленный, потому что не мог забыть обиды, нанесенной ему Ингмарсонами.
А теперь Карин придется встретиться с Хальвором. Что же будет?
Ни о каком примирении не могло быть и речи, потому что еще прошлой осенью Карин вышла замуж за Элиаса Элофа Эрсона. Они с мужем жили в Ингмарсгорде и управляли имением после смерти Ингмара-старшего. Старший Ингмар оставил после себя пять дочерей и сына, но мальчик был еще слишком мал, чтобы управлять имением.
Карин вошла в кухню. Ей было лет двадцать, но она никогда не выглядела молодо. Многие сочли бы ее некрасивой, она унаследовала все черты своего рода: тяжелые веки, рыжеватые волосы и жесткую складку губ. Но семье школьного учителя нравилось, что она похожа на Ингмарсонов.
Увидев Хальвора, Карин даже не поморщилась. Она медленно в спокойно обошла всех присутствующих, здороваясь с ними. Когда она протянула руку Хальвору, тот едва дотронулся до кончиков ее пальцев.
Карин всегда держалась несколько сгорбившись, но, подойдя к Хальвору, она, казалось, опустила голову еще ниже обычного, а Хальвор еще больше выпрямился.
— Вы сегодня вышли погулять, Карин? — спросила матушка Стина, пододвигая ей лучшее кресло.
— Да, — отвечала Карин, — подморозило, и ходить стало легче.
— Да, ночью был сильный мороз, — произнес учитель.
После этого разговор оборвался, и никто не знал, что сказать; молчание длилось несколько минут.
Хальвор вдруг поднялся, и все вздрогнули, словно очнувшись от глубокого сна.
— Мне пора в лавку, — сказал он.
— Разве вам надо так спешить? — спросила матушка Стина.
— Уж не я ли выгоняю Хальвора? — сказала Карин, и в голосе ее прозвучала грусть.
После ухода Хальвора разговор сразу завязался. Учитель посмотрел на мальчика, на которого до сих пор никто не обращал внимания. Мальчуган был, по-видимому, одних лет с Гертрудой. У него было открытое, приятное лицо, но в его выражении было что-то старческое, и сразу было видно, из какого он рода.
— Вы, кажется, привели мне ученика, — сказал учитель.
— Это мой брат, его зовут Ингмар Ингмарсон, — отвечала Карин.
— Он, пожалуй, еще мал для своего имени, — заметил учитель.
— Да, отец умер слишком рано.
— Что правда, то правда, — в один голос сказали учитель с женой.
— Ингмар раньше посещал школу в Фалуне, — сказала Карин. — Поэтому вы и не видели его, учитель.
— Разве вы не хотите, чтобы он опять туда ходил?
Карин опустила свои тяжелые веки, глубоко вздохнула, но ничего не ответила.
— Говорят, он хорошо учился, — сказала она.
— Да, поэтому я и боюсь, что здесь он больше ничему не научится. Он, наверное, знает столько же, сколько и я.
— Ах, что вы, конечно учитель знает гораздо больше, чем маленький мальчик.
Снова наступило молчание, и потом Карин заговорила:
— Я хочу, чтобы он не только ходил к вам в школу, я хотела спросить вас, учитель, и вас, матушка Стина, не возьмете ли вы его к себе жить?
Учитель и жена удивленно переглянулись, и не зная, что и ответить.
— Да ведь у нас тесновато, — сказал, наконец, Сторм.
— Я давала бы вам за это масло, молоко и яйца.
— Ну, не в этом дело…
— Вы сделали бы мне большое одолжение, — сказала крестьянка.
Было понятно, что Карин не обратилась бы к ним с такой необыкновенной просьбой, если бы их помощь не была ей действительно нужна. Поэтому Матушка Стина быстро решила дело.
— Тут и говорить нечего, — сказала она. — Для Ингмарсонов мы сделаем все, что сможем.
— Благодарю вас, — сказала Карин.
Матушка Стина и Карин еще долго разговаривали о том, как устроить Ингмара, а учитель между тем увел мальчика в школу и посадил его рядом с Гертрудой. За весь первый день Ингмар не произнес ни слова.
Целую неделю Тимс-Хальвор не показывался в доме учителя, словно боясь опять встретиться с Карин. Но однажды утром, когда лил дождь и нечего было ждать покупателей, на него напала тоска. «Никуда я не гожусь, и никто меня не уважает», — думал он и терзался мрачными мыслями, которые почти не покидали его с тех пор, как ему отказала Карин.
Наконец он решил отправиться к матушке Стине и поболтать с этой веселой, ласковой женщиной.
Он запер свою пустую лавку, застегнул пальто и, ступая по лужам, отправился в школу, подгоняемый дождем и ветром.
Хальвор чувствовал себя так уютно в школе, что он все еще сидел там, когда раздался звонок на большую перемену, и Сторм с двумя детьми вошел в кухню.
Все трое поздоровались с ним, и Хальвор встал с места перед учителем, но, когда Ингмар хотел протянуть ему руку, он уже опять сел и так оживленно заговорил с матушкой Стиной, что, казалось, и не заметил мальчика. Ингмар спокойно постоял перед ним несколько секунд, затем подошел и сел к столу. Он только вздохнул несколько раз, в точности как его сестра, когда она сидела здесь и вздыхала.
— Хальвор хочет показать нам свои новые часы, — сказала матушка Стина.
Хальвор вынул из кармана новые серебряные часики с позолоченным цветком на крышке. Учитель открыл часы, потом вышел в школу и принес увеличительное стекло. Приставив его к глазу, он в полном восторге рассматривал механизм часов. Ему доставляло громадную радость смотреть, как колесики и шестеренки быстро цепляются друг за друга. Сторм сказал, что никогда еще ему не приходилось видеть такой тонкой работы. Наконец он отдал часы обратно Хальвору, и тот сунул их назад в карман, не показывая ни удовольствия, ни гордости, как бывает обыкновенно с людьми, хвалящими свою покупку.
Ингмар продолжал молча завтракать, но, допив свой кофе, он спросил Сторма, понимает ли он в часах.
— Да, — отвечал учитель, — ты же знаешь, что я во всем понимаю.
Тогда Ингмар вынул из кармана куртки часы — большую крупную серебряную луковицу, некрасивую и старомодную, особенно после хорошеньких часов Хальвора. Цепочка, на которой висели часы, тоже была некрасивая и тяжелая. На крышке не было никаких украшений, и вся она была смята. Вообще часы были в ужасном виде: стекло из них выпало и эмаль на циферблате была попорчена.
— Они стоят, — сказал учитель, поднося их к уху.
— Да, — сказал мальчик, — я хотел только спросить вас, можно ли их починить?
Учитель поднял крышку часов. Колесики непрерывно вертелись во все стороны.
— Ты, должно быть, забивал ими гвозди, — сказал он, — Нет, я не могу их починить.
— А как вы думаете, их может починить часовщик Эрик?
— Не больше моего. Самое лучшее послать их в Фалун, чтобы там сделали новый механизм.
— Я тоже так думал, — сказал Ингмар, пряча часы.
— Что ты сделал с часами? — спросил учитель.
Мальчик молчал, насупившись; казалось, он вот-вот заплачет.
— Это часы моего отца, — сказал он. — Их так попортило бревно, которое его толкнуло.
Все вдруг замолчали и стали внимательно слушать. Ингмар овладел собой и продолжал:
— Это случилось как раз на Пасху, и я был дома. Я первый прибежал на берег, где лежал отец. Он лежал и держал в руках часы. «Мне пришел конец, Ингмар, — сказал отец, — Жаль, что часы разбились; я хотел, чтобы ты передал их от меня вместе с поклоном человеку, которому я нанес большую обиду». Потом он сказал мне, кому я должен передать часы. Но сначала отец велел мне починить их в Фалуне, прежде чем передавать тому человеку, но теперь я никогда туда не езжу и не знаю, что мне делать.
