После совещания члены жюри по очереди стали высказывать свое мнение. Доменеч: «Воздерживаюсь». Гул негодования. Сесилио Пла: «Сеньор Васкес Диас». Гром аплодисментов. Элиас Тормо, председатель жюри: «Сеньор Васкес Диас». Бурная овация. Морено Карбонеро: «Воздерживаюсь». Возмущенный ропот. Симоне: «Воздерживаюсь». Ропот нарастает.
Пошли выкрики, оскорбления, раздался свист. Двум членам жюри, «проголосовавшим правильно», громко аплодировали, остальным устроили обструкцию: испугавшись, «остальные» заперлись в лекционном зале и вызвали полицию, которая не замедлила явиться. Собралась толпа. Кто-то пустил слух о приближении наряда конной полиции. Студенты оповестили об инциденте журналистов, и наутро о нем написали в газетах. В художественной школе запаниковали.
По всей видимости, не сумев найти истинных виновников беспорядков, руководство академии решило вызвать на дисциплинарный совет всех тех, кто не скрывал своего отношения к произошедшему. Дали, направо и налево расхваливавший Васкеса Диаса и ругавший трех его соперников, предстал перед членами дисциплинарного совета первым. Его обвинили в организации акции протеста, вылившейся в массовые беспорядки. Он отрицал это и требовал доказательств.
Потом будет еще один допрос, в ходе которого у Дали потребуют назвать имена других смутьянов. Он откажется, громко протестуя и выкрикивая, что он не «предатель», чем резко настроит против себя членов дисциплинарного совета. «Исключить!» — таков будет их вердикт. Исключить вместе с пятью другими студентами.
Исключенные из академии не пожелают смириться с этим наказанием. Они отправят петицию в Министерство национального образования, в которой напишут, что их наказали за то, что они высказали собственное мнение, отличное от мнения руководства их учебного заведения. Они обратятся в прессу. Бунюэль попытается привлечь к этому делу своего приятеля Барнабаса, учителя гимнастики Альфонса XIII... но все окажется тщетным.
Об отчислении из академии Дали уведомили официальным коммюнике, датированным 22 октября 1923 года и гласившим: «Доводим до вашего сведения, что Дисциплинарный совет, собравшийся по поводу скандала, разыгравшегося во дворе нашей школы днем 17 числа текущего месяца, и оскорблений, коим подверглись двое наших преподавателей, провел проверку данных фактов, показавшую, что вы были среди наиболее активных нарушителей дисциплины, и принял решение применить к вам наказание, предусмотренное пунктом 10 статьи 2 устава нашего учебного заведения, согласно которому вы временно отчисляетесь из школы до конца текущего учебного года и теряете право на сдачу экзаменов по предметам, оценка за которые идет в диплом». Подпись: «Секретарь».
Отец пришел в неописуемую ярость... и успокоился только после того, как в результате предпринятых им демаршей получил заверения в том, что его сын сможет продолжить учебу в следующем году. Вспыльчивый нотариус схватил одного из преподавателей за грудки с намерением встряхнуть его немного, а может быть — как следует. Директор школы сеньор Блаи заявил ему, что его сын «большевик от искусства».
В действительности же молодой Сальвадор так презирал своих преподавателей и вел себя на занятиях в школе так независимо, что пришелся там не ко двору.
Поскольку в Мадриде Дали ничто больше не задерживало, он вернулся в Фигерас. Там его ждало еще одно испытание. Его арестовали и бросили в тюрьму. Правда, на сей раз, видимо, поводом для этого инцидента послужило поведение не его самого, а его отца.
Случилось это в самый разгар правления Примо де Риверы, установившего в стране диктатуру. Поддержавший ее Альфонс XIII прибыл с визитом в Жирону и решил проинспектировать расположенный по соседству — в Фигерасе — военный гарнизон. Власти, знавшие, насколько мало популярен монарх в этом городе, предприняли драконовские меры безопасности: арестовали всех потенциальных зачинщиков беспорядков.
Марксистское и антимонархическое прошлое молодого Дали было хорошо известно на его родине, равно как не был забыт и тот факт, что, еще учась в лицее, он поджег испанский флаг. Но в данном случае метили все-таки в нотариуса.
Навести страх на родителя, подвергнув наказанию его сына, — к этому методу частенько прибегали все диктаторские, а порой и демократические режимы, когда им надо было расправиться с оппозицией.
Нотариус, исполняя свои профессиональные обязанности, не раз выступал в качестве наблюдателя на местных выборах, вскрывал и документировал злоупотребления со стороны правых, но они-то и пришли теперь к власти. В комнате его сына устроили обыск, но не обнаружили ничего предосудительного. Тем не менее 24 мая 1924 года молодого Сальвадора бросили в тюрьму вместе с его приятелем Марти Вильяновой, известным в городе анархистом.
Перед тем как в сентябре 1923 года провозгласить себя диктатором, генерал Примо де Ривера заручился поддержкой каталонских консерваторов, которым пообещал не покушаться на самобытность культуры их провинции. Но, совершив государственный переворот, он ввел множество ограничений в отношении Каталонии, запретив, в частности, ее жителям использовать каталанский язык, в том числе во время церковных служб, а также танцевать сардану. Анархисты, естественно, были взяты под самое пристальное наблюдение.
Сколько времени просидел Дали в тюрьме? По одним источникам — месяц, по другим — неделю, что кажется более вероятным. Сначала его держали в Фигерасе, затем перевели в Жирону.
Дату его освобождения мы можем назвать совершенно точно благодаря ежедневной жиронской газете «Эль Аутономиста», не слишком жаловавшей диктатуру. В ней 1 июня 1924 года писалось: «Вчера во второй половине дня военный судья сеньор Фернандес принял решение о временном освобождении из-под стражи молодого Дали, сына дона Сальвадора, нотариуса из Фигераса и нашего старинного друга».
Итак, он вышел из тюрьмы как раз вовремя — можно провести лето в Кадакесе. Этим летом он по-прежнему пишет множество картин в самых разных манерах. Даже, может быть, в слишком разных. Вот его удивительный «Пьеро с гитарой» (не путать с «Пьеро, играющим на гитаре», которого он напишет в следующем году) в коричневых, синих и серых тонах со странными переходами, порой безупречно ровными, а местами словно оставляющими на полотне борозды, искажающие перспективу, пробивающие ее насквозь и совсем ее уничтожающие. Вот натюрморты: одни во вполне кубистском стиле, другие вообще вне всякого стиля, холодные и плоские, а еще зеленое растение, странно вытянутое вверх, почти гиперреалистическое, завораживающее своей точностью и одновременно размытостью, что вскоре станет отличительной чертой стиля Дали.
Он написал также прелестный натюрморт на холсте размером 125x99 сантиметров. Его мы видим на той фотографии, где Лорка снят в своей комнате в мадридском студенческом городке. На картине изображены две зеленые груши, две пробки и какие-то безделушки, неподдающиеся определению, отбрасывающие свои тени то ли на скатерть, то ли на ковер. Фон, практически одноцветный, испещрен тонкими прямыми линиями, вертикальными и горизонтальными. И опять же все четкое и одновременно размытое. Можно сказать, что здесь чувствуется влияние американских прецизионистов[179] Шилера и Демута (но был ли знаком Дали с их творчеством?) или итальянских «метафизиков» Кирико[180] и Моранди[181]. И уже здесь появляются те самые пятна незаполненного пространства, которые мы будем наблюдать и позже, резкие переходы от света к тени и налет мечтательности. «Сифон для газированной воды и бутылка рома» — такое название получило странное полотно, которое через некоторое время будет выставляться на салонах Общества иберийских художников вместе с «Портретом Луиса Бунюэля» и девятью другими работами, написанными тогда же.
Разбираясь с проблемами своего образования, Дали параллельно начал принимать участие в разных выставках и заявил о себе как о художнике в Мадриде и Барселоне. К его творчеству стала проявлять интерес широкая публика.
