— Я перенеслась через моря. Я в итальянском городе у подошвы вулкана. (Пейзина жил в Неаполе.) Я вижу человека, сидящего в своей комнате. Он пишет. На нем надета просторная красная рубашка. Он запечатывает письмо. Он пишет адрес на конверте. Он встает. Часы, которые стоят на камине в его комнате, показывают четыре часа пополудни.
Батайль попросил ясновидящую прочитать адрес на конверте, и она сейчас же проговорила:
— Cavaliere Vincenzo Jngoglia, Castelvetrano, Sicilia.
Впоследствии Батайль имел возможность проверить все сказанное Индрою. Все это оказалось верно и точно: время, адрес, красная рубашка и т. д.
После того все перешли в последний храм, называвшийся храмом Огня. По наружному виду он отличался от первых шести храмов тем, что на его кровле возвышалась громадная труба, из которой в те ночи, когда в храме совершалась служба, поднималось вверх длинное пламя. Внутренние стены храма были выкрашены в кроваво-красный цвет. Вся средняя часть помещения была занята громаднейшею печью конической формы, вершина которой и выставлялась над крышею храма. Печь имела в поперечнике около 2,5 сажени. С одной стороны в ней сделано было отверстие шириною не менее сажени. Сквозь это отверстие виднелась поставленная посреди печи чудовищная гранитная статуя Бафомета.
Когда вся публика прибыла в этот храм, в печи уже был разведен огонь. Пламя было громадное, и его языки со всех сторон охватывали гранитную статую Бафомета. Истопники то и дело подбрасывали в огонь свежее топливо, а по временам для оживления пламени плескали в него горючие жидкости: смолу, скипидар и т. п. Поэтому из жерла печи распространялся адский жар. Не только статуя Бафомета, но даже толстые стены печи были накалены докрасна. Не было никакой возможности приблизиться к ней, и публика поневоле держалась в почтительном расстоянии от ее жерла, около открытых дверей храма, сквозь которые притекала струя свежего ночного воздуха.
По-видимому, существенною частью церемонии в этом храме служил адский шум. По знаку Великого Мастера все присутствовавшие подняли неистовые крики, словно это была толпа сумасшедших. Многие били в гонги, повешенные йа колоннах храма. Пламя высоко поднималось из трубы и, вероятно, было заметно на весьма дальнем расстоянии, если принять в расчет расположение храма на вершине очень высокой скалы.
Батайль замечает, что он нашел такое огненное торжество только у индейских демонопоклонников и нигде в другом месте его не встречал.
А между тем топливо в печь все подбрасывали да подбрасывали, и пламя в ней, вероятно, достигло не меньшей силы, чем в той знаменитой печи, в которую были ввержены известные три библейских отрока. Громадное пламя, вырывавшееся через трубу (дело происходило в темное время, почти ночью), привлекло массу диких животных. Мы уже сказали выше, вся та равнина, на которой была расположена скала с храмами, служила кладбищем, на котором валялись тысячи трупов. Напомним еще здесь, кстати, что, по поверью индусов, по этой равнине бродили души умерших, которые вследствие неправильного погребения не находили себе упокоения и никак не могли устроиться подобающим образом в своей загробной жизни. Души эти являлись таким образом как бы вакантными, свободными, которые могли поступить и в рай, и в ад; и к Богу, и к дьяволу. И вот, между прочим, одною из задач демонопоклонников, построивших описываемые храмы, и являлось стяжание этих душ, т. е. приобретение их во власть сатаны. Как именно совершается обряд этого приобщения душ сатане — этому и был свидетелем Батайль. Вот как это происходило.
Долго ли, коротко ли, люди ревели, вопили и стучали в гонги, но, наконец, по знаку Великого Мастера, остановились. Настала полная тишина. В эту минуту вдруг посреди храма появилось какое-то черное существо. Оно ходило, бегало, прыгало кругом печки, потом остановилось, и тогда все рассмотрели, что это была большая черная дикая кошка. Ее, очевидно, привлек огонь, и она вошла в храм через открытую дверь. Остановившись среди храма, она принялась жалобно мяукать. И тотчас же в толпе присутствовавших раздались голоса: «Душа!»
Суеверные индусы совершенно искренне и простодушно верили, что в этой кошке воплотилась одна из тех бесчисленных душ, которые, по общему верованию, бродят среди этой равнины.
Великий Мастер сейчас же направился к заблудившейся кошке, которая, усмотрев в нем врага, ощетинилась и зафыркала. Тогда Великий Мастер обратился к кошке с воззванием:
— Во имя Молоха, Астарота, Вельзевула и Люцифера! Если ты — кошка, то оставайся кошкою, но если ты — воплотившаяся душа, то стань свободною. Священный огонь ожидает тебя и навеки тебя воссоединит с нашим божеством.
Но кошка продолжала так грозно фыркать, что Великий Мастер даже отступил от нее. Протянув к животному руку, он пробормотал какие-то магические слова, но это заклинание нисколько не изменило настроения кошки. Тогда, по знаку Мастера, на кошку самоотверженно бросился один из присутствовавших индусов. Кошка была здоровенная и сильная. И индусу удалось ею овладеть только после того как руки его сплошь покрылись глубокими кровавыми царапинами. Тогда Великий Мастер схватил страшного зверя за шкуру на затылке и на крупе и, раскачав его, с размаха ввергнул в печь. Несчастное животное успело испустить только задавленный вопль. Адское пламя буквально пожрало его в одно мгновение. После того Великий Мастер некоторое время подождал, осматриваясь вокруг, не явится ли еще какая-нибудь душа, алчущая огненного воссоединения с сатаною. Но в храме не видно было никакого другого животного, и эта часть церемонии окончилась. Началась вторая ее часть — гораздо более нелепая и страшная.
Все вышли из храма, оставив огонь догорать. Вся компания направилась на равнину Даппах, о которой мы выше упоминали. На эту равнину из Калькутты свозят всякую падаль и нечисть, а индусы относят туда и своих покойников. Эта равнина в особенности поражает два чувства — зрение и обоняние. Глаз поражается этим необычайным обилием гниющих трупов и всякой нечисти, а нос в такой же, если не большей, степени поражается нестерпимым смрадом, издаваемым этой гнилью. И вот на эту-то смрадную равнину и направилась вся публика из храма огня. Была ночь, и для освещения дороги люди несли в руках зажженные факелы. Шли долго и отошли на довольно значительное расстояние от храмов. Ночь была ветреная и грозовая, и при свете молнии Батайль видел по сторонам белые скелеты людей и животных. Смрад был до такой степени невыносим, что Батайль невольно зажимал себе нос и задыхался. Но ему бросилось в глаза, что задыхался только он один — все же его спутники не обнаруживали ни малейшего отвращения к этому зачумленному воздуху; многие из них оживленно и даже весело разговаривали, очевидно, привыкнув к падали, как к ней привыкают вороны и гиены.
Компания продвигалась посреди груды трупов, которых становилось все больше и больше, так что в конце концов приходилось шагать прямо по ним и через них. Наконец дошли до места, где обычно совершается таинство приобщения душ к сатане. Тут был небольшой холмик, на верхушке которого из осколков камней была сложена груда, представлявшая что-то вроде алтаря, вершина которого увенчивалась большою плоскою каменною плитою. Здесь все остановились. Факелы были воткнуты в песок, так что из них образовался круг около алтаря. Перед началом церемонии между Великим Мастером и его помощником произошел следующий обрядовый обмен речей. Великий Мастер сказал:
— Мы пришли на священное место наших последних таинств. Скажи мне, великий помощник, который теперь час?
— Одиннадцать часов, — отвечал помощник.
На самом деле было уже далеко за полночь, но, как припомнят читатели, одиннадцать — священное число у демонопоклонников.
— Какая ревность одушевляет тебя?
— Я горю священным огнем.
— Откуда ты?
— Из вечного пламени.
— Куда направляешься?
— В вечное пламя.
— Что это за священный огонь, которым горит твоя душа?
— Это божественное пламя, пламя — дающее жизнь живым существам и которое возрождает все сущее.
