Эти ведьмы-целительницы, т. е. снимавшие чары другой ведьмы, расплодились одно время в Германии во множестве и имели обширную и доходную практику. Но она была небезопасна, ибо сами-то они были все же ведьмы и орудовать могли не иначе, как с помощью дьявола; притом, например, при болезни они не могли просто вылечить человека или скотину, а должны были непременно снять болезнь с одного человека или животного и передать ее другому живому существу. Мы говорили уже о таком переносе и привели примеры (стр. 129–130). Эти лекарки и лекаря, как мы сейчас сказали, пользовались хорошим доходом. В Рейхсгофене такой лекарь жил в имении одного помещика, который, сообразив величину его дохода, порешил обложить его особою пошлиною с каждого обращавшегося к нему. В Этингене был некто Хенгст, к которому за врачебно-волшебною помощью ходило гораздо больше народа, нежели в самые знаменитые тогдашние места богомолья. Сохранилось предание, что зимою, когда везде лежали сугробы снега, дорога к дому этого Хенгста была вся плотно утоптана и выровнена стопами его посетителей. Эта громадная практика контр-ведьм показывает нам с наглядностью, до какой степени вера в ведьм укоренилась в народе. И в самом деле, в XV и XVI веках малейшее, даже самое обыкновенное, происшествие, болезнь, какой-нибудь случай со скотиной, пропажа, какой-нибудь червь на капусте, не говоря уже о крупных градобитиях, пожарах, эпидемиях, падежах скота — все это без обиняков и рассуждений приписывалось ведьмам. Подозрение падало обычно на какую-нибудь сварливую старуху. Само собою разумеется, что злобный нрав старушки побуждал ее многократно обращаться к людям с угрозами, вроде: «Я тебе покажу!», «Ты меня будешь помнить!» и т. п. И этих изречений было вполне достаточно, чтобы старуху заподозрить и на нее донести местному инквизитору. Старуху немедленно хватали и начинали судить по свидетельским показаниям и ходячим слухам. Если инквизитору эти слухи казались убедительными, он без церемонии растягивал старушонку на козлах и убеждал во всем «признаться» и, конечно, добивался признания. Случалось, что после того как старушонку сжигали, несчастья не только не прекращались, а еще больше ужесточались. Тогда наставала настоящая паника. Усугубление зла приписывали, конечно, мести других колдунов, и надо было, значит, их разыскать и истребить. И бывали случаи, когда при подобных обстоятельствах около половины населения какой-нибудь глухой деревеньки шло на костер, и чем больше людей истребляли на костре, тем больше обезумевали остальные. Это было повсеместное эпидемическое безумие, причинившее тогда европейскому населению столько страданий, сколько не причиняли ему ни тогдашние дикие войны, ни чума.
Созерцая это чудище, это детище умственного блуждания, невольно поражаешься одним нелепым противоречием, которое сразу бросается в глаза. Коли ведьмы были так могучи и имели за собою помощь самого сатаны, то как же могло быть, что их хватали, мучили, жгли, и вся их собственная и демонская сила оказывалась недостаточною для такой пустяковой вещи — самозащиты? В самом деле, положим, пришли арестовать ведьму. Почему же она не сделается невидимою и не выскользнет из рук своих конвойных, не ослепит их, вообще ничего не делает ни она сама, ни дьявол, ее союзник и покровитель, чтобы ее спасти? Взяли ее в тюрьму; почему же она не превратится в муху или в таракана, клопа, мышь и не уйдет из камеры? Все это было загадочно до невероятности. Средневековые казуисты это сознавали и старались эту нелепость объяснить, превратить ее в кажущуюся бессмыслицу. Впрочем, объяснение это было чрезвычайно произвольное, блещущее более решительностью, нежели логикою. Была именно принята гипотеза, что, как только лица, облеченные правосудием, налагали на ведьму руку, она немедленно лишалась всей своей волшебной силы. Предполагалось, что таково непременно должно было быть божественное произволение. И это, конечно, необходимо было установить ради устранения огромных затруднений чисто практического свойства. В самом деле, сохраняй ведьма всю свою силу, где же бы тогда инквизиция набралась таких смельчаков, которые решились бы идти к ней в ее берлогу брать ее, вести, сажать в тюрьму, сторожить, рискуя тысячами смертей и опасностей, совершенно внезапных и неожиданных, на каждом шагу? Только будучи спокойны, что сила ведьмы ослабевает перед лицом правосудия и его слуг, люди и могли решиться хватать ее.
Несколько сбивало с толку то обстоятельство, что иные ведьмы с поразительною стойкостью выносили пытку. Кто подкреплял их силы в эти мучительные мгновения? Очевидно, дьявол. Но ведь с арестом ведьмы его власть потухала? Казус был опять-таки затруднительный; но чего ни объяснит, коли захочет, свободный в своем полете человеческий разум. Ясное дело, что в иных случаях дьявол сохранял часть своей власти и пользовался ею, чтобы облегчить страдания своей верной союзницы; или давал ей, как тогда выражались, «дар безмолвия»; ее мучили и допрашивали, а она молчала. Во всяком случае это был тревожный прецедент. Невольно напрашивалось соображение, что если дьявол сохраняет часть своей силы после ареста, то ведь это вопрос — как, когда и в какой момент он ее употребит. Надо было держать ухо остро. Агентам инквизиционного судилища (так называемым familiares) было строго внушено при арестовании ведьмы отнюдь не дозволять ей входить под каким бы то ни было предлогом в свою комнату и вообще ни на миг не спускать с нее глаз, чтобы она не захватила с собою какой-нибудь заколдованной вещи. С этою же целью ведьму немедленно после ареста подвергали самому строжайшему и мелочному досмотру, отложив в сторону всякие вопросы скромности и приличия.
Несмотря на всяческие меры и предосторожности, все-таки демону удавалось выкидывать штуки потрясающие. Так, однажды в Регенсбурге присудили к сожжению несколько еретиков. Возвели их на костры и зажгли их; они скрываются в нем, а стоят целы и невредимы. Охваченные ужасом власти сняли их с костров, окунули в реку, потом опять начали жечь, а они все целы! Оставалось предположить, что такая напасть послана на город самим небом в возмездие за грехи, а посему было постановлено — всему населению три дня провести в посте и молитве. И тогда только, по искуплении грехов, удалось открыть, что еретики все были снабжены крошечными талисманами, которые были спрятаны у них под кожею; и как только вынули эти талисманы, злодеи немедленно были испепелены огнем. Но всего ужаснее было то, что подобные талисманы могли действовать на расстоянии. Так, например, в Инсбруке, в Тироле, одна ведьма хвасталась, что может так сделать, что человек совсем не будет чувствовать пытки, и хотя бы его замучили до смерти, не скажет ни слова. Для этого она требовала только, чтобы из ткани одежды того человека ей дали одну нитку. Бывали вообще разные случаи с ведьмами, иногда совсем особенные, зависящие от совпадения экстренных обстоятельств. Так, например, однажды бились с какою-то ведьмою два дня подряд, подвергая ее самым изысканным и разнообразным пыткам, и она не вымолвила ни слова: дьявол подбодрял ее. Но на третий день как раз случился какой-то праздник Богоматери, и вот во время торжественной службы демон был лишен своей силы, отступился от ведьмы, и она немедленно принесла повинную.
Иногда, чтобы развязать язык ведьме, которой демон сообщил дар безмолвия, прибегали к разным магическим приемам, в которых религиозные обряды самым наивным образом сочетались с разными глупостями; так, например, брали полосу бумаги длиною в тело человека, писали на ней семь слов Спасителя, произнесенных им на кресте, потом в ближайший праздничный день во время обедни обертывали эту полосу бумаги, вложив в нее частицу мощей, вокруг тела ведьмы, поили ее святой водой, и в таком снаряжении уже растягивали на козлах и начинали пытать.
Иные инквизиторы сами так боялись ведьм, что предписывали своим familiares немедленно после того, как ведьма будет схвачена, сажать ее в корзину и нести, а не вести в тюрьму. Предполагалось, что если дать ей ступить на землю, то она может еще на мгновение овладеть своею силою, разметать в стороны стражу и убежать.
