В Риме с первых лет республики общественное мнение побудило правительство издать строжайшие законы против колдовства. Впоследствии, когда в Рим проникла утонченная греческая культура, вместе с ней туда проникли и тайные науки с Востока, гораздо лучше разработанные, нежели грубое колдовство древней Италии. Общественное мнение и правительство были этим очень обеспокоены. В 184 году до P. X. расправа с колдунами и вообще всякого рода практикантами тайных наук была поручена претору Невиусу. Он поднял множество дел о колдовстве, арестовал целую кучу колдунов и колдуний и учинил над ними суд и расправу. Судя по оставшимся сведениям, проворный претор проявил чрезвычайно усердную деятельность в исполнении своей задачи. Месяца в четыре с небольшим он осудил до двух тысяч колдунов и колдуний.
Во времена империи продолжались суровые гонения всякого рода кудесников, против которых то и дело издавались новые постановления и законы. Преследование их шло с возраставшим ожесточением. Очень часто обвинению в колдовстве подвергались высокопоставленные лица, а в особенности люди богатые. Это последнее обстоятельство напоминает нам времена средневековой инквизиции. И тогда точно так же инквизиторы особенно охотно брались за богатых и знатных, просто-напросто потому, что от них было чем поживиться. Можно заключить, что в эти две столь отдаленные друг от друга эпохи побуждения у ревнителей порядка и благочестия были одинаковы или, по крайней мере, очень сходны.
Особенным усердием в преследовании колдунов отличился незабвенный Нерон. Этому, можно сказать, везде чудились колдуны, так что у него в число их попало несколько известных философов. Вообще внешность в определении признаков волшебного звания приобрела тогда большое значение. Так, например, в то время мудрецы любили драпироваться в греческие плащи, по которым их и различали, как военного по мундиру. И вот при Нероне нередко случалось, что один злополучный греческий плащ приводил того, кто надел его, в судилище по обвинению в колдовстве. Таким путем попал в тюрьму известный Музониус; без сомнения, он и погиб бы в тюрьме, если бы природа не оделила его исключительно крепким здоровьем.
Каракалла оказался еще свирепее и придирчивее Нерона. При нем хватали и сажали в тюрьмы людей, носивших на шее ладанки, предохранявшие от разных болезней. Что же касается до изобличенных в колдовстве, то с ними обходились без всякой пощады. Тех, кого изобличали в разных ночных волхвованиях, имевших целью кого-нибудь околдовать, приговаривали к самым свирепым казням того времени — распятию на кресте или отдаче диким зверям в цирке. Лица, изобличенные в пособничестве колдунам или в пользовании их услугами, подвергались той же участи. Изобличенные колдуны, давно занимающиеся практикой, сжигались на кострах.
Мы видели расправу с кудесниками в древнем Египте и отметили ту особенность египетского законодательства, что оно самое занятие волшебством вовсе не считало преступным, а преследовало только преступление, совершаемое колдунами, как обыкновенное преступление, причем колдовство не вменялось даже в обстоятельство, усиливавшее вину. В императорском Риме мы видим совсем другое отношение. Там самое занятие магией считалось преступлением. Было запрещено изучать магию, и у кого находили книги, по которым она изучалась, их немедленно отбирали и предавали сожжению, а тех, у кого их нашли, смотря по степени вины и общественному положению виновного, либо подвергали изгнанию, либо предавали смерти. Очень долгое время еще при язычестве колдунов распинали на кресте, но затем, когда распространилось христианство, крест, разумеется, сделался священной эмблемой, и распятия прекратились; равным образом вышли из употребления и цирковые зрелища с дикими зверями, терзавшими жертвы на глазах у публики. Но зато постепенно все более и более распространялись костры, на которых грешники искупали свои прегрешения. Это свирепое наследие классического языческого мира так и перешло потом в христианскую Европу.
Между тем христианство мало-помалу распространялось в Риме и Византии. Горячие и умные проповедники новой религии сумели привлекать к ней лиц, стоявших во главе государственного правления. Христианские проповедники сразу устремили все свое внимание на магию во всех ее разветвлениях и признали ее одним из вреднейших устоев язычества, который надлежало искоренять с неослабным усердием. Были составлены длинные списки всякого рода мельчайших суеверий и обрядностей, чрезвычайно прочно укоренившихся в обиходе языческой жизни. Христианство все это рассматривало как факты служения демону. Тогда мало-помалу началась отчаянная схватка между представителями старого язычества, его жрецами, и провозвестниками новой веры. Народ не без волнения присутствовал при этой схватке и мучительно колебался, не зная, к которой стороне пристать, какие боги сильнее — старые ли дедовские Юпитеры, Минервы, Аполлоны и т. д., или же новый неведомый Бог, проповедь которого принесли христиане. В это время разыгрывались, как можно себе представить, чрезвычайно бурные сцены. Случалось, например, что в какой-нибудь местности начиналась засуха с ее обычными печальными последствиями. Тогда народ обращался к небу с молениями о ниспослании влаги. Языческие жрецы обращались с этими мольбами к Юпитеру, а христианское духовенство к своему Богу. И вот небеса разверзались и посылали на землю благодатный дождь. Спрашивается: кто умолил небо об этой милости, кто услышал мольбы, кто пришел на помощь людям, Юпитер или Бог христиан? Жрецы Юпитера приписывали всю заслугу себе, а христианское духовенство — себе. И народу в его мучительном колебании надо было решить, кто же из них прав, кто был услышан божеством, на чьей стороне сила, за кем следовать, кому и чему веровать. Между представителями духовенства начались своего рода состязания. Сохранилось, например, предание (в числе бесчисленного множества других подобных) об одном карфагенском священнике-христианине, который бросил языческим жрецам такого рода вызов: он привел к ним одержимого бесом, и тот в их присутствии признал себя одержимым, т. е. сидевший в нем бес его устами объявил и подтвердил, что он действительно овладел этим человеком. Напомним еще известную борьбу между святым Петром и Симоном Волхвом; этот последний кудесник поднялся на воздух и летал, орудуя при этом, разумеется, силой нечистого духа, и вот молитвами Петра кудесник был остановлен в своем воздушном полете и повержен на землю, причем переломал себе кости. При виде таких чудес, естественно, совершался переворот в общественном мнении в пользу новой веры, и христианство стало неудержимо распространяться среди древнего языческого мира. Чудеса, подобные упомянутому, производили чрезвычайное впечатление даже и на самих кудесников. Так, в «Деяниях апостольских» (XIX, 19) упоминается о том, как иудейские волшебники были поражены смущением при виде чудес, совершаемых христианскими проповедниками, и собрали все свои волшебные книги, сложили их в кучу и публично сожгли; при этом упоминается, что ценность сожженных книг доходила до 50 тысяч сребреников.
Одно из самых громких чудес, оказавших огромное действие на население, случилось во время войны Марка Аврелия против маркоманов. Одно время обе армии очутились в совершенно безводной местности и страшно страдали от жажды. Марк Аврелий вовсе не был другом христиан, но в этой крайности ему кто-то посоветовал обратиться к содействию христианских жрецов. И вот по молитвам, которые они совершили в присутствии императора, вдруг поднялась страшная гроза, которая доставила армии императора обильное количество воды, а армию его врагов начала разить громами и молниями и привела в такое замешательство, что Марк Аврелий без труда одержал над врагом победу. Затем не менее блестящее торжество христианству доставила известная победа Константина над Лицинием. Константин в то время держал при своей армии как святыню крестообразный символ, так называемый Labarum. Лициний в свою очередь совершал усердное жертвоприношение языческим божествам, а египетские маги, сопровождавшие его в походе, усердно колдовали, хлопоча изо всех сил о привлечении победы воинству Лициния. Но крест победил. Во время решительного боя Константин приказал носить его по полю битвы, и всюду, где он являлся, язычники бежали перед ним. Тогда вера в могущество христианского Бога быстро утвердилась в народе, и, как известно, уже при Константине христианство сделалось почти государственной религией.
