– А найдете вы на море эти зеленые султаны деревьев, благословенную тишину и пьянящий запах листьев и все это зеленое очарование? Найдете вы чтолибо подобное на море, дядюшка?
– Вздор, Магни! Кабы ты хоть чтонибудь смыслила, ты знала бы, что зеленая вода – проклятье для матроса! Все равно что зеленый новичок на вахте.
– Но при чем же тут зеленые деревья? Чшшш! Слышите? Это ветерок дышит в листве.
– Уж если тебе нравится ветер, девочка, послушала бы ты, как воет в снастях нордвест! А где у вас тут штормы и ураганы, где муссоны и пассаты¹ в этой богоспасаемой лесной стороне? Я уж не говорю про рыбу, – ее здесь и в помине нет.
[¹Муссоны— сезонные ветры, зимой дующие с суши на море, а летом — с моря на сушу. Пассаты — ветры, постоянно дующие в близких к экватору частях океана.]
– Что ж, здесь тоже бывают нешуточные бури, это видно с первого взгляда. А лесные звери – разве их сравнить с рыбами!
– Это как сказать, – заявил дядюшка с непререкаемой авторитетностью бывалого матроса. – Чего нам не порассказали в Олбани¹ про хищных зверей и что будто мы с ними столкнемся, а ведь нам не попалось ничего такого, что испугало бы даже тюленя. Я так полагаю, что никакие дикие звери не могут сравниться с акулой южных широт.
[¹Олбани — один из старейших городов Северной Америки (сейчас административный центр штата Нью-Йорк).]
– Посмотритека, дядюшка!– воскликнула племянница, которую больше занимала величественная красота бескрайнего леса, чем доводы ее почтенного родственника.– Вон там, над верхушками деревьев, вьется легкий дымок. Неужто здесь люди живут?
– А ведь верно!– подтвердил старый моряк.– Дым говорит о присутствии людей, а это стоит тысячи деревьев. Надо показать его Разящей Стреле – с такого дикаря еще станется: проскочит мимо гавани, так ее и не заметив. Там, где дымок, должен быть и камбуз¹.
[¹Камбуз — корабельная кухня.]
И дядюшка, вынув руку из кармана, тронул стоявшего рядом индейца за плечо и показал ему на чуть заметный виток дыма, который вырывался из лесной чащи примерно за милю от них и, расплываясь почти невидимыми струйками, бесследно исчезал в дрожащем воздухе.
Тускарора был одним из тех внушительного вида воинов, которые чаще встречались среди коренного населения страны в прошлом веке, нежели в нынешнем; он достаточно терся среди колонистов, чтобы познакомиться с их обычаями и даже языком, но почти не утратил первобытной величавости и естественного достоинства,присущих вождям индейского племени. К старому моряку он относился дружелюбно, но с заметной сдержанностью, ибо индеец, встречавшийся с офицерами на военных постах, где бывал частым гостем, не мог не понимать, что перед ним лицо подначальное. От невозмутимой замкнутости тускароры веяло таким сознанием своего достоинства, что Чарльз Кэп – ибо так звали нашего моряка – не решался даже в минуты безудержного бахвальства обращаться с индейцем запанибрата, хоть их путешествие длилось уже больше недели. Но сейчас этот дымок, курившийся над лесной глухоманью, так же взволновал моряка, как, бывало, внезапное появление паруса в море, и впервые за время их знакомства он отважился тронуть индейца за плечо.
Зоркий глаз тускароры сразу же различил в воздухе колечки дыма. С минуту он стоял, слегка привстав на носки и раздувая ноздри – точьвточь олень, почуявшии в воздухе смутную угрозу, – и вперив в пространство недвижный взгляд, словно ученый пойнтер, ждущий хозяйского выстрела. Потом, опустившись на пятки, издал чуть слышное восклицание, столь же характерное для индейца, как и его воинственные вопли; больше он ничем не выдал своего волнения. Лицо его сохраняло неподвижность маски, и только быстрые черные орлиные глаза внимательно обшаривали лиственную панораму, точно стараясь не упустить ничего заслуживающего внимания. И дядя и племянница понимали всю опасность предпринятого ими путешествия по нехоженым, диким местам, но ни он, ни она не могли судить, добро или зло вещает им эта неожиданная близость человека.
– Гдето здесь охотятся онеиды или тускароры, Разящая Стрела,– сказал Кэп, называя своего спутникаиндейца его английским именем. – Неплохо бы к ним присоединиться. Эх, соснуть бы ночку на удобной койке!
– Вигвам нет,– ответил Разящая Стрела с обычной невозмутимостью. – Слишком много дерево,
– Но должны же здесь быть индейцы. Может, кто из ваших старых земляков, мастер Разящая Стрела?
– Не тускарора, не онеида, не мохок– бледнолицый!
– Черта с два! Ну, знаешь, Магни, такое даже моряку не сморозить. Мы, старые морские волки, носом отличаем дух матросского табачка от солдатской люльки или логово неопытного новичка от койки заправского матроса; но даже старейшему адмиралу во флоте его величества не отличить по дыму из камбуза королевское судно от простого угольщика.
Мысль, что гдето по соседству в этой глуши находятся человеческие существа, взволновала его прелестную спутницу; румянец еще живей заиграл на ее свежих щечках и глаза заблестели; но и она растерянно повернулась к своему родичу и сказала нерешительно(обоим им не раз приходилось дивиться необыкновенным познаниям тускароры, его, можно сказать, вещему Инстинкту):
– Огонь бледнолицего! Но он не может этого знать, дядюшка!
– Десять дней назад, дорогая, я бы в этом поклялся, а сейчас уже не поручусь. А дозвольте вас спросить, Разящая Стрела, с чего вы взяли, будто это дым бледнолицего, а не краснокожего?
– Сырой дрова, – ответил воин наставительно, словно учитель, объясняющий арифметическую задачу бестолковому ученику. – Много сырость – дым большой; много вода – дым черный.
– Но разрешите заметить, мастер Разящая Стрела, дым ничуть не черный и совсем его даже не много. На мой взгляд, к примеру сказать, это такой же легкий кудрявый дымок, какой вьется над капитанским чайником, когда за неимением ничего другого кипятишь его на старой стружке, которой устилают трюм.
– Много вода, – повторил индеец, выразительно кивая головой. – Тускарора хитрый – не разводи огонь из вода. Бледнолицый слишком читай книга, он что хочешь жги. Много книга, ничего не знай.
– Что ж, это он правильно сказал, я с ним согласен, – подтвердил Кэп, не видевший в учености большого проку. – Он в тебя метит, Магни, в твои книжки. Вождь посвоему неглупый малый… А далеко ли еще, Разящая Стрела, по вашим расчетам, до этой лужицы, под названием Великое Озеро? Мы уже который день к ней пробираемся, а все конца не видно!
Тускарора посмотрел на моряка с видом спокойного превосходства.
– Онтарио что небо, – сказал он, – одно солнце, и великий путешественник его увидай.
– Что ж, я и есть великий путешественник, не стану отпираться, но из всех моих путешествий это самое нудное и бестолковое. И добро бы оно к морю вело, а ведь мы в обратную сторону плетемся. Нет, ежели бы эта шайка пресной воды была под самым нашим боком да так она велика – уж пара зорких глаз должна бы ее увидеть, ведь с этого наблюдательного пункта видимость на добрых тридцать миль.
– Гляди, – сказал Разящая Стрела, с величавой грацией простирая вперед руку, – Онтарио!
– Дядюшка! Вас научили кричать: «Земля!», а не «Вода!» – вот вы ее и не замечаете! – воскликнула племянница, смеясь, как смеются школьницы своим задорным шуткам.
– Полно, Мэйбл! Неужто бы я не узнал свою родную стихию, если бы приметил ее на горизонте?
– Так ведь Онтарио не ваша стихия, дядюшка, вас тянет на соленую воду, а это пресная.
– Я же тебе не какойнибудь молокосос юнга, а старый закаленный моряк! Я узнаю воду, даже если увижу ее в Китае!
– Онтарио! – горделиво повторил Разящая Стрела, опять показывая рукой на северовосток.
Кэп впервые за время их знакомства посмотрел на тускарору с легким презрением, однако проследил взглядом за рукой и глазами индейца, устремленными на то, что казалось лишь клочком пустого неба, чуть повыше лиственной равнины.
– Вотвот, этогото я и ожидал,когда уходил с побережья на поиски какойто пресноводной лужи!– снова заворчал Кэп, пожимая плечами, словно человек, окончательно пришедший к какомуто выводу и не желающий тратить слова попусту.– Возможно, это и есть Онтарио, но оно с таким же успехом уместилось бы у меня в кармане. Надеюсь, когда мы до него доберемся, нам можно будет развернуться там на нашей лодке… Однако, Разящая Стрела, если гдето рядом есть бледнолицые, не мешало бы нам с ними повидаться.
