– Кто берет интервью? – спросил Шаса, с любопытством оглядываясь.

– Режиссер, – ответила Джил Энсти, – она с вами поговорит.

Ему потребовалось несколько мгновений, чтобы понять, что речь идет о девушке, но тут он заметил, что эта девушка руководит постановкой мизансцены, то словом, то жестом задавая направление камеры или угол освещения.

– Да она ребенок, – протестующе сказал Шаса.

– Ей двадцать пять, и она шустрая, как стая макак, – предупредила Джил Энсти. – Пусть ее внешность маленькой девочки вас не обманывает. Она профессионалка, очень многообещающий режиссер и уже страшно популярна в Штатах. Она взяла невероятное интервью у Джомо Кеньятты, террориста из движения «мау-мау», не говоря уже о знаменитой передаче «Мост разбитых сердец» из Кореи. Говорят, за эту передачу она получит «Эмми».

В Южной Африке телевидения не было, но в Лондоне Шаса видел на Би-би-си передачу «Мост разбитых сердец», очень смелый и увлекательный комментарий к Корейской войне, и теперь с трудом мог поверить, что его сделала эта девочка. Но вот она повернулась, направилась к нему и откровенно протянула руку – наивная, со свежим молодым лицом.

– Здравствуйте, мистер Кортни. Меня зовут Китти Годольфин.

У нее был очаровательный южный акцент и мелкие золотые веснушки на щеках и курносом носике, но Шаса видел, что у нее лицо отличной лепки, очень фотогеничное.

– Мистер Кортни, – продолжала она, – вы так хорошо говорите, что я не могу противиться искушению снять вас для передачи. Надеюсь, я не прошу слишком много.

Она улыбнулась милой привлекательной улыбкой, но он видел в ее взгляде жесткий, как у лучших алмазов шахты Х’ани, блеск; этот взгляд выдавал острый, циничный ум и безжалостное честолюбие. Это было неожиданно и интриговало.

«На билет на это шоу денег не жалко», – подумал Шаса, глядя на нее сверху вниз. Грудь у нее маленькая – он любит более пышные формы, но бюстгальтера нет, он видел под блузкой, что она очень изящна.

Китти провела его к кожаному креслу, установленному так, чтобы они сидели лицом друг к другу.

– Если вы сядете сюда, мы немедленно начнем. Вступление я запишу позже. Не хочу задерживать вас дольше, чем необходимо.

– Задерживайте, сколько угодно.

– О, я знаю, что у вас полно очень важных гостей. – Китти оглядела свою команду, и один из молодых людей поднял большой палец. Она снова посмотрела на Шасу. – Американская публика очень мало знает о Южной Африке, – объяснила она. – Я хочу дать срез вашего общества и показать, как оно устроено. Я представлю вас как политика, шахтного магната и финансиста и расскажу зрителям о вашей новой замечательной шахте. Потом мы вставим ваше выступление. Годится?

– Годится! – Он легко улыбнулся. – Действуйте.

Помощник режиссера хлопнул перед его лицом дощечкой, кто-то спросил: «Звук?», кто-то другой ответил: «Идет», и потом: «Мотор!».

– Мистер Шаса Кортни, вы только что объявили своим акционерам, что новая золотая шахта станет, вероятно, одной из пяти богатейших в Южной Африке, а значит, и во всем мире. Можете ли вы сказать нашим зрителям, сколько из этих сказочных богатств вернется к тем людям, у кого они украдены? – спросила она с обескураживающей искренностью. – Я, конечно, имею в виду черные племена, которые когда-то владели этой землей.

Шаса растерялся лишь на мгновение и тут же понял: предстоит схватка. И спокойно ответил:

– Черные племена, владевшие землей, на которой расположена шахта «Серебряная река», все до единого – в том числе женщины и дети – в 20-е годы девятнадцатого столетия были уничтожены отрядами королей Чаки и Мзиликази, этими двумя милосердными зулусскими монархами, которые вдвоем умудрились вполовину сократить население Южной Африки, – сказал он. – Когда белые поселенцы двинулись на север, они нашли безлюдную землю. Эта земля была свободна, они ни у кого ее не отняли. А я приобрел эту землю у тех, кто обладал неоспоримыми правами на нее.

Он увидел тень уважения в ее взгляде, но Китти опомнилась так же быстро, как и он. Проиграв очко, она готова была сражаться дальше.

– Конечно, исторические факты очень интересны, но вернемся к настоящему. Скажите, мистер Кортни, будь вы цветным, скажем, черным или бизнесменом азиатского происхождения, вам позволили бы купить концессию на «Серебряную реку»?

– Вопрос из области предположений, мисс Годольфин.

– Я так не думаю, – отрезала она ему пути к отступлению. – Или я ошибаюсь, полагая, что закон о групповых территориях, принятый недавно парламентом, членом которого, кстати, вы являетесь, запрещает небелым индивидам и компаниям, принадлежащим черным, покупать права на землю или на полезные ископаемые где бы то ни было в их собственной стране?

– Я голосовал против этого закона, – мрачно ответил Шаса. – Но вы правы, закон о групповых территориях не позволил бы цветному купить права на шахту «Серебряная река», – заключил он.

Слишком умная, чтобы удовлетвориться заработанным очком, она стремительно двинулась дальше.

– Сколько черных работает на многочисленных предприятиях «Горно-финансовой компании Кортни»? – спросила она с милой открытой улыбкой.

– В своих восемнадцати дочерних компаниях мы предоставляем работу примерно двум тысячам белых и тридцати тысячам черных.

– Великолепное достижение, мистер Кортни, вы, должно быть, им очень гордитесь. – Она была поразительно женственной. – А сколько черных представлено в советах директоров этих восемнадцати компаний?

Снова он попался! Шаса решил не отвечать на вопрос прямо.

– Мы считаем, что обязаны платить своим рабочим больше, чем получают за такую работу в других компаниях; мы предоставляем им и другие льготы…

Китти энергично кивала, позволяя ему говорить, понимая, что сможет вырезать весь этот ненужный материал, но, как только он закончил, снова перешла в нападение:

– Значит, в советах директоров компаний Кортни нет черных. А можете ли вы сказать, сколько у вас работает черных менеджеров?

Когда-то, давным-давно, когда Шаса охотился на буйволов на берегах реки Замбези, на него напал рой разъяренных полуденной жарой черных африканских пчел. От них не было защиты, и он спасся, только нырнув в населенную крокодилами реку. Сейчас, когда Китти жужжала у него над ухом, искусно избегая попыток сбить ее и болезненно жаля, когда хотела, он чувствовал ту же гневную беспомощность.

– На вас работает тридцать тысяч черных, но в совете директоров или среди управляющих нет ни одного черного, – наивно удивлялась она. – Вы можете объяснить, почему?

– Черное сообщество этой страны представлено преимущественно сельским населением. Эти люди приходят в города необученными и неподготовленными…

– Разве у вас нет подготовительных программ?

Шаса увидел возможный выход из положения.

– У группы Кортни разнообразные и насыщенные подготовительные программы. В прошлом году мы потратили два с половиной миллиона фунтов на обучение и подготовку своих наемных работников.

– И сколько времени осуществляются эти программы, мистер Кортни?

– Семь лет – с тех пор, как я стал председателем.

– За семь лет, после того как вы потратили столько денег на обучение, ни один черный не стал менеджером? Потому что ни один черный не оказался на это способен или потому что ваша политика ограничения работы и запретов не позволяет черному, как бы хорош он ни был…

Его неумолимо теснили, и он в ярости перешел к обороне:

– Если вы ищете расовую дискриминацию, почему уехали из Америки? – спросил он, холодно улыбаясь. – Я уверен, ваш Мартин Лютер Кинг смог бы вам помочь лучше, чем я.

– В моей стране существует фанатизм, – кивнула она. – Мы это понимаем и стараемся изменить, просвещаем народ, меняем законы. А вот вы, насколько я могу судить, воспитываете своих детей в рамках политики, которую называете апартеидом, и создаете монументальную законодательную крепость вроде закона о групповых территориях или закона о регистрации населения, которые классифицируют людей исключительно на основании цвета их кожи.