В кабинете имелись окна со шторами и занавесками. Паркер задернул шторы, зажег фонарик, положил его на пол, прикрыв сверху листом бумаги, найденным на столе. Свет получился тусклым, но его хватало, чтобы привести себя в порядок.

Рядом с кабинетом находилась ванная комната, там на стене висел большой рулон бумажных полотенец. Паркер снял его, разделся и насухо вытер тело. В комнате было почти так же холодно, как на улице, но когда он обсох, дрожь унялась, и Паркер смог разжать челюсти — зубы больше не стучали.

Паркер достал принесенные летние вещи, надел три пары носков, двое брюк, две тенниски и одну из полотняных курток. Свои собственные вещи он развесил сохнуть на стульях и дверных ручках. И вот тут он заметил, что его пистолет… исчез. Внутри у Паркера все оборвалось, когда его рука нащупала пустоту в кармане куртки. У него было четыре патрона, а теперь — ничего!

Паркер подобрал с пола фонарик, выключил его и подошел к окну. Слегка отодвинув штору, он выглянул на улицу — никого не было видно. Может быть, охоту отложили до рассвета?

Паркер хотел уже выйти и поискать их, но это было невозможно: он не мог обуть свои ботинки. Новая одежда не грела даже в помещении, а снаружи ведь гораздо холоднее. Купание в ледяной воде отняло у него слишком много сил и энергии. Паркера еще время от времени бил такой озноб, что он еле стоял на ногах. Руки и ноги казались тяжелыми, он с трудом мог собраться с мыслями. Нет, ему нужно было подождать, восстановить силы, и он тешил себя мыслью, что враги собрались у ворот в ожидании рассвета.

Минут пять Паркер наблюдал в окно, но ничего не заметил. Если его по-прежнему искали, мелькал бы свет фонариков, загорался бы свет в павильонах, которые они обыскивали. Теперь бандиты должны насторожиться, попав в ловушку в туннеле «Флибустьеры». Он не знал, умер ли тот тип, который там орал от боли при ударе током. Даже если он и остался в живых, в охоте участвовать уже не сможет. Значит, из семи их осталось пять. Все вооружены, внимательны и предпочитают дождаться рассвета, чтобы продолжить охоту.

Эта передышка была Паркеру необходима. Когда рассветет, он что-нибудь придумает. Паркер отошел от окна и спустился в магазин. Там хлопчатобумажные шторы и драпировка веселых расцветок украшали стены. Паркер поснимал ткань со стен и окон и отнес наверх. Ему пришлось спускаться несколько раз. Паркер прикрыл дверь-зеркало и поставил рядом стул, на стул — корзину. Если кто-нибудь попытается войти сюда, стул и корзина с грохотом упадут.

Паркер утеплил оба окна дополнительными шторами, прикрепив их к стенам найденными в письменном столе кнопками, затем зажег фонарик и стал обшаривать кабинет. В одном из ящиков стола за стопкой конвертов он обнаружил бутылку виски, в которой оставалось еще три четверти содержимого. Что могло быть для него полезнее в эту минуту? На полу лежал ковер. Паркер уселся на него и завернулся в две оставшиеся шторы, такие пыльные, что он начал беспрерывно чихать.

Паркер открыл бутылку и выключил фонарик. Сидя в темноте, завернувшись, как индейский воин, в яркие накидки, он отхлебывал виски. Когда бутылка опустела, Паркер поставил ее на пол, лег, закрыл глаза и заснул.

Глава 20

– Ты слышишь?

Это был один из его снов, и Паркер точно знал: все, что он видит, происходит с ним не наяву. Это во сне он обычно стоял у подножия обрывистой скалы, а человек на самом верхнем уступе наклонялся и спрашивал его, находясь так далеко, что черты лица никогда не удавалось рассмотреть. Произносимые же слова были хорошо слышны и понятны:

– Надеюсь, ты меня слышишь? Ты слышишь все, что я тебе говорю? Ибо я хочу, чтобы ты знал, что с тобой сделают, почему и от чьего имени.

У Паркера болела спина, и он подумал: мне это снится, потому что я лежу в неудобной позе…

– Меня зовут Лозини. Это имя тебе что-нибудь говорит?

Паркер открыл глаза и посмотрел на потолок. Пробивавшиеся солнечные блики были неясными и расплывчатыми, словно он находился на дне аквариума. Паркер повернул голову и увидел висящие на окнах куски материи,

сквозь которые чуть брезжил свет. Но там, на улице, должно быть, совсем рассвело.

– Лозини. Ты должен знать это имя, потому что этот город принадлежит мне. Это мой город. Ты затеял это дело в моем городе, даже не поставив меня в известность.

Паркер привстал. Он был укутан в шторы, а одежда висела по спинкам стульев и на дверных ручках. Отбросив шторы, Паркер встал. Спина и затылок занемели, болели все кости, а мышцы отказывались слушаться.

– Но не поэтому я здесь! Не поэтому я займусь тобой! И не поэтому мои люди получили приказ не убивать тебя, пока ты не попадешь ко мне в руки!

Прихрамывая, Паркер подошел к окну, из которого просматривалась центральная часть парка, с трудом встал на колени и отодвинул край шторы. Человек пятнадцать — двадцать толпились у фонтана. Ярко светило солнце, по-утреннему холодное и ясное, отбрасывая длинные тени на заснеженную землю. Все эти люди смотрели на своего главаря, коренастого типа с седыми волосами, одетого в черное пальто. Он стоял чуть впереди остальных и держал мегафон. Оба полицейских стояли рядом, в безупречно подогнанной форме, высоких сапогах, лихо сдвинутых фуражках, темных очках с поляроидными стеклами, напоминая личную охрану Муссолини в миниатюре. Они тоже не отрывали глаз от старика, но казались не столь невозмутимыми, как остальные — переминались с ноги на ногу, смотрели направо и налево, теребили перчатки в руках. Одному из них, похоже, не терпелось начать охоту за человеком. Не тот ли это тип, с которым Паркер сцепился прошлой ночью? Второй, помоложе и постройнее, казалось, мучился сомнениями. Может, этот полицейский ему и пригодится?

Старик вновь принялся вопить в мегафон:

– Я скажу, почему я сведу с тобой счеты. Вчера вечером ты застрелил человека, которого я любил, как своего собственного сына. Ты застрелил человека в тысячу раз лучше тебя. Я отомщу за него. Я заставлю тебя заплатить за его смерть. Если у тебя остались патроны, то лучше тебе самому пустить себе пулю в лоб. Это будет более легкая и быстрая смерть…

Вступительная часть спектакля закончилась. Старик опустил мегафон и бросил его одному из полицейских.

Тот поймал его на лету. Старик встал посреди своих подручных, словно футбольный тренер перед началом матча, и стал приказывать. Паркер видел, как он размахивает руками, вскидывает голову, указывая на то или иное место парка. А те невозмутимо слушали, время от времени кивая головой. Паркер задернул штору и занавеску, встал с колен. Предстоящий денек не предвещал ничего хорошего. Вчера за ним охотилось семеро бандитов, а сегодня их уже пятнадцать—двадцать. По всей видимости, старик затеял настоящую вендетту. И если Паркеру каким-то чудом удастся вывести из строя это войско, то старик вызовет по телефону других. Прошлой ночью ему казалось, что единственной верной тактикой было продержаться подольше и уничтожить всех семерых. Теперь его планы рухнули как карточный домик. Нужно было во что бы то ни стало смываться отсюда, и как можно быстрее. Иной возможности выжить у него не было.

Паркер находился в весьма жалком состоянии. После ночного купания в ледяной воде и сна на полу в неотапливаемой комнате у него скрипели суставы, и он с трудом передвигался с места на место, как беспомощный старик.

Паркер пощупал свою одежду: еще не высохла. Но не мог же он торчать здесь целую вечность. Скоро обыщут весь парк, каждое строение, и нельзя позволить, чтобы они застукали его в этом доме с единственной лестницей. С другой стороны, он не мог бегать по парку без ботинок и куртки. Спокойно — у него есть еще несколько минут. Паркер вошел в ванную. Горячей воды, естественно, не было, но холодная из крана бежала. Он умылся и почувствовал себя немного лучше. Выпил воды, но она только растревожила голодный желудок. Вернувшись в кабинет, Паркер натянул ботинки на три пары носков. Так они жали, но ноги будут, по крайней мере, сухими. Затем он надел свою куртку поверх полотняной и теннисок и почувствовал себя неуютно. Влажные и холодные манжеты и воротник липли к рукам и шее, ему снова стало холодно.