– Когда люди живут вместе, – нарушил Филип повисшее молчание, – они и не замечают, как меняются, а в конце концов теряют друг друга.

– Именно это, старичок, я тебе всегда и твердила. Жизнь вдвоем – штука опасная. Как по-твоему, я потолстела?

– Нет, мне кажется, наоборот. А к чему ты это?

– К нашему разговору. Я изменилась?

– Ты просто выглядишь усталой, Сьюзен, только и всего.

– Значит, изменилась!

– С каких пор тебя стала волновать твоя внешность?

– С тех самых, как я впервые увидела тебя.

Она поглядела на остатки мороженого на дне креманки.

– Мне хочется чего-нибудь горячего!

– Да что с тобой, Сьюзен?

– Должно быть, я нынче забыла принять мои таблетки-«веселушки»!

Она видела, что огорчила его, и уже жалела, что дала волю своему дурному настроению, но полагала, что их близость позволяет ей быть самой собой.

– Ты могла хотя бы сделать усилие!

– Ты о чем?

– Хотя бы притвориться, что рада меня видеть.

Она провела пальцем по его щеке.

– Ясен перец, я рада тебя видеть. Это не имеет никакого отношения к тебе.

– А в чем же дело?

– Трудно возвращаться на родину. Все кажется таким далеким от той жизни, какой я жила. Здесь есть все, ни в чем нет недостатка, а там нет ничего.

– Если у твоей соседки сломана нога, а у тебя только вывихнута лодыжка, твоя боль от этого меньше не станет. Попробуй быть чуть более эгоистичной, и тебе будет гораздо легче.

– Ух ты! Да ты становишься философом, старик!

Филип резко встал, направился к двери, вышел на минутку в коридор и тут же вернулся быстрым шагом. Наклонившись, он поцеловал Сьюзен в шею.

– Привет, я так рад тебя видеть!

– Можно узнать, что за игру ты затеял?

– Никакая это не игра! Я ждал тебя два года, у меня мозоль на пальце от писания писем, потому что письма были единственной возможностью хоть как-то участвовать в твоей жизни. И мне показалось, что наша встреча началась совсем не так, как я ее себе представлял, вот я и начал все сначала!

Сьюзен некоторое время смотрела на него, а потом расхохоталась.

– Ты все такой же чокнутый! И мне тебя очень не хватало!

– Ну так рассказывай!

– Сначала ты. Все-все о вашей жизни в Нью-Йорке!

– А как насчет горячего?

– Ты о чем?

– Ты сказала, что хочешь чего-нибудь горячего. Чего именно?

– Я уже расхотела! Спасибо. Мороженое было отличной идеей.

Оба испытывали странное чувство, не смели в нем признаться и не очень хотели о нем говорить. Время не прошло для них даром, два года они жили в разном ритме. Привязанность осталась прежней, только вот слов уже не хватало. Возможно, потому, что их глубокая, искренняя взаимная привязанность все же пострадала от долгой разлуки, обозначив между ними дистанцию, измеряющуюся не только в километрах?

– Доедай быстрей мороженое и пошли! У меня для тебя сюрприз.

Сьюзен опустила глаза и некоторое время сидела, сосредоточенно разглядывая креманку. Потом подняла глаза.

– Я не успею… Я хочу сказать, что не остаюсь. Я согласилась продлить контракт. Они действительно нуждаются во мне, понимаешь? Прости…

Ему показалось, что земля уходит у него из-под ног. Он вдруг ощутил странное головокружение и почувствовал себя совершенно беспомощным как раз тогда, когда хотел быть особенно собран.

– Будь добр, не делай такое лицо.

Сьюзен положила руку на ладонь Филипа, и он тут же отвернулся, не желая, чтобы она видела тоску и разочарование в его глазах. Чувство одиночества сдавило его сердце. Он погладил пальцем руку Сьюзен. Ее кожа утратила гладкость, появились морщинки, и он старался на них не смотреть.

– Знаю, это трудно, – проговорила она. – Там невозможно сохранить нежную девичью кожу. Видишь, какие у меня ногти, а уж о ногах я вообще молчу. Что ты хотел мне показать?

Филип хотел показать ей свою студию на Манхэттене, ну да ладно, покажет в следующий раз. Он пристально поглядел на нее, и выражение его глаз изменилось. Сьюзен поглядела на часы.

– Сколько у тебя времени?

– Два часа.

– Всего-навсего?!

– Мало, конечно, но ты не представляешь, как мне пришлось изворачиваться, чтобы удрать и сделать этот крюк.

Она вытащила завернутый в коричневую крафтовскую бумагу пакет и положила на стол.

– Отнеси этот пакет по адресу, очень тебя прошу! Это наша контора в Нью-Йорке – и липовый предлог, которым я воспользовалась, чтобы повидаться с тобой.

Филипп даже не взглянул на пакет.

– Я думал, ты работаешь на гуманитарную организацию. Мне и в голову не приходило, что ты в воспитательном лагере.

– Теперь ты знаешь!

– Расскажи поподробнее.

За два года она успела хорошо себя зарекомендовать. Ее направили в Вашингтон дать обоснование запрошенным кредитам, а потом она должна как можно скорее вернуться с медикаментами, перевязочными материалами и непортящимися продуктами.

– А пока они будут все это паковать? У тебя же будет какое-то время.

– Паковать все буду я сама! Для этого я и приехала! Я должна забрать с собой только то, что нам действительно нужно, а не тонну всяческой ерунды, которую они готовы нам спихнуть.

– А что конкретно вам необходимо?

Она сделала вид, что достает из кармана список и читает его:

– Ты идешь по левому проходу, а я – к холодильникам в глубине магазина, встречаемся у касс. Ты все запомнил? Нам нужны школьные принадлежности, триста тетрадок, девятьсот карандашей, шесть классных досок, сто упаковок мела, учебники испанского, пластмассовая посуда, вся, которая найдется на полках, примерно шестьсот тарелок, две тысячи ножей, столько же вилок и вдвое больше ложек, девятьсот одеял, тысяча пеленок, тысяча полотенец, сотня комплектов постельного белья для диспансера…

– Лично мне нужна только ты, Сьюзен.

– …две тысячи компрессов, триста метров хирургической нити, оборудование для стерилизации, стоматологические инструменты, иглы, стерильные тампоны, расширители, зажимы, пенициллин, аспирин, антибиотики широкого действия, анестетики… Извини, это не слишком забавно.

– Ну, не все так плохо! Я могу хотя бы полететь с тобой в Вашингтон?

– Тебя со мной не пустят. И представь себе, в лучшем случае нам дадут лишь двадцатую часть того, что нам нужно.

– Ты уже говоришь «нам», говоря о тех местах?

– Да? Я не заметила.

– Когда ты вернешься?

– Понятия не имею. Думаю, через год.

– Но в следующий раз ты останешься?

– Филип, не делай из этого трагедии. Если бы один из нас уехал учиться в университет на другом конце страны, было бы то же самое, разве нет?

– Нет, каникулы не длятся два часа. Ладно, не буду занудствовать. Мне грустно, и у меня не получается это скрыть. Сьюзен, ты всегда будешь выбирать любые предлоги, лишь бы с тобой этого не произошло?

– Не произошло чего?

– Ты боишься потерять себя, привязавшись к кому-то. Прекрати смотреть на часы!

– Я вижу, что пора сменить тему, Филип!

– Когда ты остановишься?

Она выдернула руку, глаза ее сузились.

– А ты?

– В чем, по-твоему, я должен остановиться?

– В твоей великой карьере, посредственных эскизах, твоей мелочной жизни.

– Теперь ты злишься!

– Нет, просто я, в отличие от тебя, говорю прямо: вопрос лишь в том, какие подобрать слова.

– А я просто скучаю по тебе, Сьюзен, и имею слабость тебе в этом признаваться. Ты и понятия не имеешь, в каком бешенстве я иногда бываю.

– Наверное, это мне нужно было выйти из бара и снова в него войти. Мне действительно очень жаль. Клянусь, я не думала, что говорю.

– Но, если ты так думала, пусть даже и не совсем так, это не меняет дела.

– Но я не хочу останавливаться, Филип. Во всяком случае, сейчас. Я живу трудной жизнью, иногда невыносимо трудной, но мне кажется, что я действительно делаю что-то важное.

– Именно это меня и бесит, именно это я и нахожу абсурдным.

– И что же тебя бесит?