— Достаточно. Менеджмент?

— Генеральный директор — Броверман. В редакционную политику не вмешивается. Главный редактор — Попов…

Дверь приоткрылась, всунулась девичья мордашка:

— Можно?

Впорхнула молоденькая секретарша с подносом, накрытом крахмальной салфеткой, по знаку Кольцова поставила поднос на журнальный стол рядом с креслом Лозовского. Под салфеткой оказался кофейный сервиз, бутылка «Боржоми», бутылка коньяка «Хеннесси» и тарелка с двумя бутербродами с красной икрой.

Бутерброды были обширные, на белых подрумяненных тостах, в потеках сливочного масла, с густым слоем икры. При виде их Лозовский невольно сглотнул слюну и вспомнил, что с утра ничего не ел. Но рюмка почему-то была только одна и только один фужер.

— Ветчины не было, извините.

— Переживу.

Обернув бутылку «Хеннесси» салфеткой, она хотела наполнить рюмку, но Лозовский решительно возразил:

— Не сюда. Сюда, — показал он на фужер. — А сюда — для вашего шефа.

Секретарша сделала большие глаза и шепотом сообщила:

— Он же не пьет.

— Совсем? — тоже шепотом удивился Лозовский.

— Совсем.

— Это ужасно. Спасибо, деточка. Я привык к самообслуживанию.

С этими словами набуровил треть фужера коньяка, махнул его крупным глотком и занялся бутербродом.

Секретарша выпорхнула.

— Продолжайте, — обратился к референту Кольцов. — О Попове подробней.

— Пятьдесят лет. Образование МГУ, Академия общественных наук. Человек команды, но слишком прямолинеен, тонкостей не улавливает. Отсюда проколы. Летом девяносто девятого года сделал ставку на связку Примаков — Лужков. Ошибку понял, но поздно. «Курьер» — последняя возможность быть на плаву. Готов лечь под кого угодно при условии, что останется главным редактором.

— Положение в редакции?

— Прочное. Имел место конфликт с Лозовским. Сейчас отношения наладились. Года два назад мэр Лужков приказал уволить Попова. Лозовский увольнение заблокировал.

— Следовательно, Попов и Лозовский одна команда?

— Да, шеф. Друзьями они не стали, но у них нет выбора. Когда корабль тонет, все гребут в одну сторону. А их корабль тонет.

— Все?

— Все.

— Спасибо. Вы уволены.

Референт превратился в ошарашенный вопросительный знак.

— Но…

— Идите получите расчет.

— Шеф!

— Свободны.

— Круто! — оценил Лозовский, когда референт, низведенный до многоточия, мелким горохом высыпался из кабинета.

— В бизнесе ошибки недопустимы. Мелкие ошибки недопустимы особенно. Их трудно отследить. Крупные ошибки прогнозируемы. Самые грандиозные проекты рушатся из-за мелких ошибок.

— Вы прямо как мой старшина в учебке, — отметил Лозовский, покончив с одним бутербродом и берясь за второй. — Он всегда говорил: «Рядовой Лозовский, мне до феньки, что пуговица у тебя болтается на сопле. Но сегодня ты потеряешь пуговицу, а завтра затвор от карабина. Два наряда вне очереди!» Он говорил, конечно, не «до феньки», более выразительно, но смысл тот же.

— Ваш старшина был глубоко прав. Я уже понял, что мы неправильно оценили ситуацию. В чем?

— Вы правильно оценили ситуацию. Если бы это была фирма. В журналистике другие приоритеты. Не факт, что все бросаются дружно грести, когда корабль тонет. Бывают случаи, когда лучше дать ему потонуть. Чтобы он не достался врагу. Фразеология советская, но вполне уместная в фирме «Союз». С чего это вы так назвали свою компанию?

— Вернемся к нашим делам, — вновь продемонстрировал Кольцов свою способность слышать только то, что желал слышать. — Господин Попов ввел меня в курс проблем «Российского курьера». Он предложил мне купить у московского правительства контрольный пакет акций «Курьера»…

— И отдать ему в доверительное управление? — предположил Лозовский, наливая кофе в тончайший кузнецовский фарфор.

— Он на это рассчитывает.

— Вы обещали?

— Я не исключил эту возможность. Но позже принял другое решение. Сейчас медиа-бизнес меня не интересует. Я предложил следующий вариант. Я покупаю типографию в Красногорске… Вы слышали о ней?

— Я слышал о ней столько, что уже не верю в ее существование. Это миф, рожденный воспаленным воображением Бровермана.

— Это не миф. Типография существует, покупка ее реальна. Так вот, я покупаю типографию, вы печатаете в ней «Российский курьер» по минимальным расценкам — по символическим. Разумеется, не вечно. До тех пор, пока «Курьер» не выйдет на самоокупаемость.

— Вы только что сказали, что вас не интересует медиа-бизнес.

— Типография — хорошее вложение капитала. При грамотном руководстве это очень прибыльное предприятие. Один мой знакомый, лондонский издатель, говорит так: «Мы печатаем не книги, мы печатаем деньги».

— Сэр, — добавил Лозовский.

— Сэр?

— Так говорит ваш лондонский знакомый. «Мы печатаем не книги, мы печатаем деньги, сэр».

— Вы все время пытаетесь увести разговор в сторону, — заметил Кольцов. — Почему?

— Я расслабился. Бутерброды были хороши, коньяк хорош. А вот кофе не очень. Только не спешите увольнять секретаршу.

Просто пусть сменит сорт. Рекомендую «Амбассадор». — Лозовский промокнул губы и бросил салфетку на поднос. — Я вас внимательно слушаю.

— Такое предложение я сделал господину Попову. Серьезное предложение. Полагаю, вы не будете этого отрицать.

— Оно не просто серьезное. Оно характеризует вас как очень остроумного человека. Одним выстрелом вы убиваете двух зайцев. Удачно размещаете капитал и получаете рычаг давления на «Российский курьер». Что ценно — не афишированный. Сегодня тарифы символические, а завтра очень даже не символические. Финансовая узда. Браво, господин Кольцов. Мысленно аплодирую.

— Вы всегда подозреваете партнеров в задних мыслях?

— Да. А вы?

— Остановимся на том, что мое предложение серьезное. Оно решает сегодняшние финансовые проблемы «Курьера». О том, что будет завтра, будем говорить завтра. В ответ я попросил совсем немного: опровергнуть интервью генерала Морозова в адекватной форме. Господин Попов предложил сделать это в форме очерка о моем бизнесе. Не скажу, что эта идея мне очень понравилась. Реклама никогда не бывает лишней, но лишь в том случае, если реклама умная. Попов уверил меня, что очерк напишете вы. Это была единственная причина, по которой я согласился.

— Если вы спросите, люблю ли я комплименты, честно скажу: да. Продолжайте.

— И что же я узнаю? Вы перепоручили дело местному журналисту. Я ничего не имею против журналиста Степанова. Он произвел на меня хорошее впечатление. Серьезен, обстоятелен. Знает проблему, владеет историей вопроса. В целом мне понравился очерк, который он написал.

— Вы читали очерк?

— Да. Он показал мне первый вариант. Попросил дать свои замечания. Я дал.

— У вас сохранился экземпляр?

— Где-то есть. Ксерокопия. Оригинал я вернул Степанову со своими пометками. Встретиться с ним не смог, так как срочно улетел на переговоры в Лондон. В целом, повторяю, очерк мне понравился. Даже очень понравился…

— Не здесь бы нам вести этот разговор! — резко перебил Лозовский. — Не здесь!

— Где?

— На кладбище. Над могилой журналиста Степанова, очерк которого вам понравился!

— Понимаю ваши чувства, — проговорил, помолчав, Кольцов. — Да, понимаю. В свое оправдание могу сказать лишь одно: я только вчера вернулся из Лондона и узнал, что произошло. Поэтому мы не смогли принять участия в похоронах.

Мы выплатим вдове единовременное пособие, позаботимся о памятнике. Сыну Степанова назначим ежемесячную стипендию в сто долларов. Он будет получать ее до окончания института.

Соответствующие распоряжения мной уже отданы. Поверьте, я искренне сожалею. Но и со Степанова вины не снимаю. Не хочется об этом говорить, но приходится. Мы устроили ему поездку в Нюду, дали вертолет, мой личный вездеход, квалифицированное сопровождение. Главный инженер «Нюда-нефти» бросил все дела и три дня возил его по промыслам. Все показал, все рассказал. Не понимаю, с чего вдруг Степанову взбрело в голову лететь в Нюду еще раз. Никого не предупредил, в вертолет с промысловиками проник, как партизан. В Нюде не пришел к руководству, никому не представился. Никто даже не знал, что он появился в поселке. Как мы могли обеспечить его безопасность? Не понимаю. Появились вопросы — приди, спроси. Нет меня — есть мои заместители.