— Никого нет дома. — Феликс заглянул в пустую кухню.

— Никого. — Фоби внезапно поняла, что она забывает дышать от возбуждения.

Сумки были брошены у лестницы, ужин забыт.

Она потянулась к его губам, обнимая рукой его за талию, а ее рука скользнула под его пояс, к теплой коже. Он взял в горячие, гладкие ладони ее лицо и притянул ее к себе в восхитительном, жадном поцелуе, которому не было конца. Когда его язык оказался у нее во рту и проскользнул между зубами, он прижался ногой к ее колену. В спальне Феликс, посадил ее на кровать, заваленную чистой одеждой, носками и книгами в бумажной обложке.

— Итак, — он отпрянул, широко улыбаясь, — соблазни меня.

Запыхавшись от поцелуев, Фоби перевернулась на живот и лежала, поддерживая руками подбородок.

Феликс медленно избавился от каждого предмета своей одежды, бросая их на пол и не спуская с нее пристального, веселого взгляда.

Фоби с восторгом укусила себя за мизинец и улыбнулась.

— Покажи мне свои родинки, — прошептала она.

— Мои родинки? — Он выглядел смущенным, когда наклонился, чтобы снять носок.

— Две неудачные родинки, — напомнила она ему.

— Ах, эти, — ухмыльнулся он, выпрямляясь и прижимая палец к губам. — Должен признаться, я поместил их в свою диаграмму из хитрости.

Она приподняла бровь.

— Я знал, что тебе обязательно захочется выяснить, где они находятся, — признался он. — Поэтому я добавил их в свою открытку. Кроме того, ты же видела мою татуировку.

Фоби начала болтать ногами, сбрасывая обувь. Она вытянула руку и коснулась его теплого, обнаженного бедра, чувствуя биение крови под кожей. Он задрожал, когда она провела кончиками пальцев по мягким волоскам на его ноге.

Засмеявшись, она толкнула его на кровать.

Они взвизгивали, хохотали и покусывали друг друга, избавляясь от остальной одежды и отбрасывая ее в сторону, вместе с чистыми вещами и книгами, лежавшими на кровати. Когда Фоби взобралась на Феликса и начала целовать его грудь, чередуя легкие прикосновения языка с игривыми укусами, он взглянул на нее и широко улыбнулся, рассматривая ее прищуренными глазами.

— Меня беспокоят? — засмеялся он.

Она провела ладонями по его ребрам к плечам и по напряженным мускулам рук к запястьям, пока крепко не захватила их. Скрестив руки у него за головой, она удерживала их там, опускаясь с поцелуями все ниже и ниже.

Солнце зашло за стену дома, слабо шевелились занавески, дважды звонил телефон, пока Феликс и Фоби сминали простыни, бросались подушками и атаковали друг друга своими ласками.

Как только он оказался внутри нее, она издала восторженный вздох и сдержала неистовый вопль удовольствия. Ни одна из ее недавних фантазий о Феликсе не подготовила ее к такому удовольствию. Она понятия не имела, что их тела так прекрасно подойдут друг к другу. Когда Фоби прижалась к нему, раздвигая ноги как можно шире, она застонала от блаженства. Когда она оказалась сверху, убирая со лба влажные волосы, то издала восторженный крик.

Даже когда движения бедер Феликса ускорились и перестали поддаваться контролю, в последнем экстазе, Фоби сама не кончила.

— Прости меня, — выдохнул он. Разгоряченный и пресыщенный, он поцеловал ее в живот. — Я больше не мог сдерживаться.

Фоби пробежала пальцами по его плечам и покачала головой.

— Мне понравилось, — честно сказала она, наклонясь, чтобы поцеловать его влажные волосы. — Я наслаждалась каждой секундой.

— Боже, как я хотел, чтобы мы сделали это раньше. — Он подвинулся так, чтобы положить голову ей на живот, и начал нежно поглаживать ее грудь.

Фоби накрутила на палец золотистый локон. Теперь на нем остался самый светлый оттенок рыжего цвета. Ничего особенного не было, подумала она. Никаких акробатических номеров, вспомогательных средств, игрушек, платков или переодеваний, о которых говорила Саския. Не было Феликса, задающего темп и выкрикивающего приказы. Не было стремления превзойти себя, словно в соревновании, участники которого получают очки за разнообразие и оригинальность программы. Был только секс. Хороший, земной, простой, игривый секс.

— Я тоже этого хотела. — Она вытянулась на теплых, мятых простынях и задрожала от безумного счастья, которое окутало ее, словно плотный туман.

Потом они вместе приняли ванну, брызгаясь пеной и наслаждаясь долгими мыльными поцелуями. Щенок грустно скулил за дверью, царапая ее когтями.

— Она хочет войти. — Фоби посмотрела на проем между дверью и полом, в котором на мгновение показался маленький носик.

— Я тоже. — Феликс посмотрел на нее, и его пальцы очень медленно проскользнули между ее ног.

Когда вода начала выплескиваться через края ванны, его пальцы задвигались осторожно и замысловато, изображая сложные иероглифы и рисуя картины, от которых она извивалась, смеялась и плакала, пока с великолепной дрожью не испытала острого наслаждения. После этого они болтали, смеялись и бесились в холодной воде и в лопавшихся пузырьках, пока Феликс не оказался весь в пене от шампуня, а Фоби неожиданно погрузилась под воду, болтая ногами в воздухе.

Когда они выбрались из ванны, Феликс обмотал вокруг нее мягкое темно-синее полотенце. Взяв еще одно, он начал вытирать ее волосы, пока они не встали торчком, как у панка.

— Я умираю от голода, — призналась она, пытаясь быстро пригладить волосы.

— Я тоже. — Он повесил полотенце ей на шею и потянул его к себе для очередного долгого поцелуя. Написав на запотевшем зеркале: «Я ЛЮБЛЮ ФОБИ», он направился на кухню, совершенно обнаженный, перешагивая через радостного щенка.

Задержавшись, Фоби неторопливо провела пальцами по буквам и увидела, как в них отразилось ее лицо. Внизу она написала: «Я люблю Феликса» — и быстро стерла слова, прежде чем последовать за ним на кухню, где он громко жаловался на то, что она забыла положить свежий базилик в корзину для покупок.

Они готовили чесночный соус ровно пять минут, а потом снова вернулись в постель, оставляя щенка, у которого громко урчал желудок, обнюхивать оставшиеся покупки и жевать упаковку с ветчиной.

Когда пару часов спустя Дилан вернулся домой, его встретил сильный запах гари. На плите он обнаружил кастрюлю с макаронами, из которой давно выкипела вода, и теперь поднимались клубы дыма. На кухонном полу были разбросаны рваные пакеты и изжеванные упаковки от продуктов, содержание которых лежало прямо на кафельной плитке или переваривалось в маленьком желудке щенка. Свернувшись на матерчатой сумке, щенок пресыщенно оглядывался по сторонам. Его нос был испачкан в джеме из черной смородины.

Когда он выпил немного пива и принялся за уборку, то услышал громкие вздохи и смех, доносившиеся из спальни Феликса. Зазвонил телефон, и на другом конце провода отрывисто заговорил Пирс.