Эндри тоже попыталась. Поймала одну, потом другую. Увидала далее в траве пору больших яиц в жёлтых крапинках, нагнулась за ними.

Но кузен удержал её руку.

– Пусть лежат, Приблудная Птичка. Из них скоро выйдут молодые чайки. Почему ты не распрощалась раньше со своими монастырскими дамами? Весной я собрал дюжины две яиц, и Констанца изготовила мне из них яичницу.

Они позавтракали. Затем начался рпуск. Ян старательно обвязал её тело верёвкой, проверил крепость узлов.

– А не думаешь ли ты, что я могла бы и одна?

Он покачал головой.

– Подъём – детская игра, спуск же не так-то прост.

Снова он полз за ней, ставил её ноги в выбоины в скале. Наверху оба крестьянина держали её на верёвке. Она несколько раз соскальзывала и повисала в воздухе, когда ломались ветки или срывался камень, за который хваталась. Ничком она ползла по скале. Бесконечно медленно продолжался спуск. Ей казалось, что он вчетверо длиннее подъёма. Затем она услыхала, как кузен что-то крикнул крестьянам. Те натянули верёвку и разом её отпустили. Она потеряла опору, пыталась карабкаться руками, но тонкие ветки ломались. Тогда она полетела мимо Яна и упала в воду. Когда она снова поднялась наверх, то увидела, что он висит на скале над нею, и услышала его смех. Он спрыгнул за ней, развязал верёвку, мешавшую ей, и они вместе поплыли к берегу.

Вдали за Ишией солнце опускалось в море. В вышине разными красками пламенело небо. Эндри смотрела с террасы, стараясь глазом крепко схватить то, что нельзя было удержать.

«Внизу огненно-красные, – думала она, – а дальше кверху розовые краски. Там, где тянутся белые облака, ещё синие, а внизу – сернисто-жёлтые». Но все краски постоянно мешались и переливались: охряная делалась жёлтой, темно-фиолетовая – светло-голубой.

Пришёл Ян с письмом в руке.

– Я написал бабушке, – сказал он, – передал ей почтительный поклон от тебя.

Эндри испугалась. Если бабушка узнает, где она, не велит ли она доставить её обратно в монастырь?

Ян её успокоил.

– Этого она не сделает, Приблудная Птичка. Она не может этого сделать, потому что распорядилась объявить тебя совершеннолетней. Если бы ты сопротивлялась, она не могла бы даже поместить тебя в монастырь. Но и без этого она оставила бы тебя в покое. Полгода тому назад я был с нею вместе в Мюнхене. Она считала монастырь хорошей школой для тебя. Пока ты сама оставалась бы там, она, конечно, не брала бы тебя оттуда даже годами. А если ты ушла, думаю, и она довольна. Ты – сама себе госпожа, Приблудная Птичка.

Эндри навострила уши.

– Как же так? – спросила она его. – В Войланде я была у бабушки. Здесь живу у тебя. Если ты, как она, меня прогонишь – что тогда?

– Бессмыслица! – засмеялся он. – Ты забыла, что у тебя есть собственное имущество от твоей матери. Бабушка ещё кое-что прибавила – за твой отказ. Как раз по этому поводу я и написал ей.

– Сколько будет? – спросила Эндри.

– Не знаю точно, – ответил он, – четыреста-пятьсот тысяч будет наверняка. Достаточно, чтобы ты могла жить на них не без удобства.

С минуту они сидели молча.

– Ты должна бы немного работать, Приблудная Птичка! – начал он снова.

– А над чем ты работаешь? – пожелала узнать она. – Ради чего, в сущности, ты здесь?

Ян ответил серьёзно:

– Именно для работы. Разве есть на земле место более тихое и более солнечное? Оно точно создано для работы.

Она с изумлением посмотрела на него:

– А что же ты сделал?

– Ничего, – ответил он. – Никто не может здесь работать, работать по-настоящему. Только кажется, что здесь хорошо работается. Слишком красив этот остров – страна феаков! Днём здесь живут, а работу всегда откладывают на завтра и никогда её не делают. Когда это заметишь, проникнешься сознанием, насколько красивее жить, как полевая лилия, предоставив заботу обо всем остальном Господу Богу, – уже не хочется уезжать отсюда.

– Так ты хочешь остаться здесь навсегда? – спросила она.

Он отрицательно качнул головой.

– Я – нет. Я грежу, но когда-нибудь уж проснусь. Тогда уеду.

– Но ведь ты ничего не делаешь, – возражала она, – говоришь, что здесь нельзя работать. А утверждаешь, что я должна работать?

– Да, да, Приблудная Птичка, – воскликнул он, – всегда хорошо напоминать другим о добродетели. Выбиваться из сил тебе нет нужды. Делай только, что можешь, играя. Например, научись говорить по-итальянски. Завтра приедет мой учитель фехтования. Он был в отъезде. Обыкновенно он приезжает сюда из Неаполя дважды в неделю. Ты можешь учиться и фехтованию.

– Кажется, ты умеешь хорошо фехтовать, – сказала она. – Мне доставалось от тебя ещё в Войланде.

– На рапирах и тяжёлых саблях, как студенты. Это я могу. Теперь же я учусь обращаться со шпагой и с лёгкой саблей.

– Для чего?

– Господи Боже, Приблудная Птичка! – воскликнул он, – да для того же, для чего я карабкаюсь на скалы Фараглиони или каждые две недели пишу письмо. Надо ведь что-нибудь делать и в этой сказочной стране.

Хорошего роста и очень изящен кавалер Делла Торре. Чёрные волосы, миндалевидные глаза, чёрные усики над верхней губой. Бледное, точно из алебастра, лицо. Длинные, узкие белые руки. Фехтовал он как черт, далеко превосходя Яна и в выпадах и в ударах. Эндри смотрела на него с восхищением.

– А он действует лучше тебя, – уверенно заявила она.

Ян прищёлкнул языком.

– В фехтовальном зале – конечно! Но я не хотел бы видеть на поединке этого почтённого нейтиченца!

– Как? – спросила она. – Как ты зовёшь его?

Он, смеясь, продекламировал по-немецки:

«Дюжина евреев и девяносто цыган не справятся с одним нейтиченцем!»

– Он оттуда родом? – продолжала она расспрашивать. – И где это – Нейтичен?

– В пастушеской стране, в Моравии, – отвечал Ян. – Конечно, он родом не оттуда: он только по духу нейтиченец. Бравый рыцарь выдаёт себя за потомка романских народов, но я сильно подозреваю, что он – из левантинцев.

– Из левантинцев? – воскликнула она. – Это опять что за звери?

Ян засмеялся:

– Видно, Приблудная Птичка, что и в монастыре твоё образование было запущено. Ты не имеешь ни малейшего понятия о географии. Итак, слушай и запоминай! В Моравии цыган уложит крестьянина на обе лопатки. Еврей сдерёт кожу с цыгана, но его самого обернёт вокруг пальца нейтиченец. Поняла? Хорошо! Так на востоке, в Леванте, – и христианин, и еврей, и турок, и цыган, и сам ловчайший нейтиченец будут околпачены греком. Но теперь приходит почтённый левантинец – в сравнении с ним опытнейший армянин покажется бедной и слепой сироткой.

– А где живут эти левантинцы?

– Собственно говоря, нигде, но их встречают повсюду по берегам Средиземного моря. Они говорят на всех языках и на каждом – без ошибки. Что касается религии, они клянутся то Библией, то Кораном, то Талмудом – как выгоднее. Так же точно обстоит у них с национальностью. На самом деле у них нет никакой, но у каждого есть консул, который должен его защищать, так как по бумагам он является его соотечественником…

Делла Торре много работал с Эндри. Учил её не только фехтованию, но и языкам, он делал это всегда с любезной терпеливостью и полнейшим уважением. Для Яна она была только маленькой, глупенькой девочкой, над которой смеются и с которой по-товарищески возятся. Кавалер всегда обращался с ней как с дамой. Она поехала в Неаполь за покупками – он встретил её на пристани, целый день бегал с ней из одного магазина в другой. Яну было безразлично, как она одевалась. Кавалер обнаружил большой вкус, всегда удачно выбирал и понимал во всем этом гораздо больше, чем она сама. Он заботился о том, чтобы все было тщательно запаковано и своевременно Доставлено на пароход. Очень довольная, она вернулась со своими сокровищами обратно на Капри.

– Он на самом деле кавалер, – докладывала она своему кузену. – Не только на визитной карточке. В обед мы были у Бертолини. Он меня пригласил и не позволил, чтобы я за себя платила.