– Это как раз то, что нам нужно, – сказал Пенкроф, – и если мы когда-нибудь снова увидим мистера Смита, он сумеет извлечь пользу из этого лабиринта.
– Мы обязательно увидим его, Пенкроф, – вскричал Герберт. – Нам нужно только устроить здесь к его возвращению удобное жилище. Оно будет довольно сносным, если нам удастся сложить очаг в левом проходе, оставив небольшое отверстие для выхода дыма.
– Конечно, удастся, мой мальчик, и гроты, – Пенкроф сохранил это название за их временным убежищем, – будут для нас отличным жильем. Но сначала поищем топливо. Кроме того, дерево понадобится нам еще и для того, чтобы заделать эти отверстия, через которые дует такой дьявольский ветер.
Герберт и Пенкроф вышли из Гротов и, обогнув скалу, стали подниматься по левому берегу реки. Течение было довольно быстрым, и по воде несло сухие сучья. Прилив, – а он уже начинался, – должен был сильно поднять уровень воды в реке и притом на довольно значительное расстояние. А если это так, то понижением или повышением уровня воды в реке во время приливов и отливов можно будет пользоваться для сплава леса.
Примерно через четверть часа Пенкроф с Гербертом дошли до того места, где река делала крутой поворот влево и дальше текла уже среди густого леса. Несмотря на позднюю осень, деревья все еще стояли зелеными, потому что принадлежали к породе хвойных, различные виды которых распространены по всему земному шару, от северных широт до тропиков. Юный натуралист обратил внимание своего спутника на широко распространенный в Гималаях вид Deodars, распространявших приятный смоляной запах. Тут же отдельными группами попадались сосны-великаны, зонтиками раскинувшие свои зеленые кроны. Под ногами у путников в высокой траве трещали сухие ветки, от залежей которых некому было расчищать этот девственный лес.
– Слышишь, как трещат, мой мальчик, – сказал Пенкроф. – Хотя я и не знаю, как называются эти деревья, но зато прекрасно знаю, что все они годятся на дрова, а сейчас нам только такие и нужны.
– Давай соберем их побольше! – ответил Герберт и сразу же принялся за работу.
Работа была нетрудной; им не пришлось даже ломать ветки на деревьях, потому что очень много сухого хвороста валялось у них под ногами. Но если собирать его было легко, то переправлять к месту назначения оказалось не на чем, а дров нужно запасти много, потому что сухие ветки горят быстро. Однако Герберт заметил, что вдвоем они не успеют натаскать достаточно дров в Гроты.
– Верно, мой мальчик, – ответил Пенкроф. – Надо придумать способ переправить эти дрова. Придется хорошенько поработать головой! Будь у нас тележка или лодка, тогда не о чем было бы и разговаривать.
– А на что же здесь течет река?! – сказал Герберт.
– Верно, – обрадовался Пенкроф. – Река заменит нам и телегу и лошадь… Недаром же старые люди придумали сплавлять лес по воде.
– Одно только нехорошо, – заметил Герберт. – Сейчас наша лошадь бежит не туда, куда нам нужно: начался прилив и гонит воду от устья в верховье реки.
– Это ничего не значит! Нам придется только подождать, пока вода не начнет спадать, – возразил моряк, – и тогда отлив доставит наши дрова как раз к Гротам. А пока будем готовить плот.
Вслед за этим они вернулись к тому месту, где река сворачивала под углом в сторону. Каждый из них нес по вязанке хвороста. Свалив свою ношу, они принялись собирать валежник возле берега реки, где в густой траве тоже валялось множество сухих веток. Когда было собрано достаточно хвороста, Пенкроф начал устраивать плот.
В образованном береговым выступом небольшом затоне, где тихо стояла вода, Пенкроф с Гербертом спустили на воду несколько довольно толстых сухих сучьев, которые Пенкроф с ловкостью старого матроса крепко-накрепко связал сухими лианами. Получилось нечто вроде небольшого плота, на который затем равномерно разложили весь собранный хворост, примерно двадцать вязанок. Через час работа была окончена, и плот, привязанный к берегу, дожидался только начала отлива.
До отлива оставалось еще несколько часов, и Пенкроф с Гербертом решили воспользоваться этим временем для того, чтобы добраться до верхнего плато и осмотреть окрестности с более высокого места.
Не больше чем в двухстах шагах от поворота реки стена оканчивалась кучей камней, отлого спускаясь к опушке леса, образуя как бы естественную лестницу. С этого места Герберт и Пенкроф и начали свое восхождение. Через несколько минут они уже добрались до вершины плато и подошли к краю выступа, возвышавшегося над устьем реки.
Прежде всего они взглянули на океан, через который перелетели на аэростате. С волнением смотрели они на северную часть побережья, где произошла катастрофа, сопровождавшаяся исчезновением Сайреса Смита. Не было видно никаких остатков воздушного шара, за которые мог бы уцепиться человек, – ничего, только безбрежная водяная пустыня. На берегу тоже никого не было. Ни Гедеон Спилет, ни Наб еще не показывались, возможно, они находились слишком далеко от зрителей, которые осматривали окрестности невооруженным глазом.
– Что-то говорит мне, – заметил Герберт, – что такой энергичный человек, как мистер Сайрес, не мог утонуть. Он должен был доплыть до берега. Правда, Пенкроф?
Моряк печально покачал головой. Он уже не надеялся увидеть когда-нибудь Сайреса Смита, но, не желая разочаровывать Герберта, сказал:
– Конечно, правда! Наш инженер такой человек, который сумеет справиться с трудностями там, где любой другой наверняка бы погиб!
Говоря это, Пенкроф одновременно внимательно осматривал берег. Перед его глазами расстилалось песчаное побережье, окаймленное справа от устья линией утесов. Эти утесы, все еще не покрытые водой, походили на группу амфибий, отдыхавших в прибое. Дальше, за грядой рифов, море сверкало под лучами солнца. На юге острый мыс закрывал горизонт, и поэтому нельзя было узнать, продолжается ли земля в этом направлении или же она сворачивает на юго-восток и на юго-запад. В последнем случае эта часть земли имела бы вид очень удлиненного полуострова. На северной оконечности бухты на достаточно значительном расстоянии были видны очертания берега, плавно закруглявшегося внутрь. Берег там был низкий, плоский, без утесов, с широкими песчаными отмелями, которые заливало водой во время прилива.
Потом Пенкроф и Герберт повернулись к западу. Их взгляд остановился на горе со снежной вершиной, видневшейся на расстоянии шести-семи миль. От первых уступов берега начиналось обширное лесистое пространство, бурое в местах произрастания лиственных пород и зеленое там, где преобладали хвойные заросли. Дальше, начиная от лесной опушки и до самого берега, раскинулась зеленая равнина, кое-где только поросшая небольшими группами деревьев. По этой равнине узенькой извилистой лентой бежала небольшая речка, которая, по-видимому, брала начало в горах. В том месте, где Пенкроф оставил плот, она протекала между высокими гранитными стенами. Левая стена была гладкой и отвесной, а правая шла, постепенно снижаясь, к юго-востоку до самой оконечности мыса: массив переходил в отдельные скалы, скалы – в камни, камни – в голыши.
– Неужели мы на острове? – прошептал моряк.
– Если это остров, то очень большой, – сказал Герберт.
– Маленький или большой, но все-таки остров! – печально проговорил Пенкроф.
Но вопрос о том, куда их забросила судьба – на континент или на остров, – нельзя было решить сейчас, и его пришлось отложить на время. Впрочем, местность казалась красивой и плодородной: здесь были леса и реки, а значит, должны быть и животные.
– Это большое счастье, – заметил Пенкроф, – и мы должны благодарить за это судьбу.
Долго еще стояли Пенкроф и Герберт на своем наблюдательном пункте, осматривая землю, на которую забросила их судьба, хотя такой поверхностный осмотр не давал им даже приблизительного представления о том, что их ожидало в будущем.
Затем они решили вернуться к своему плоту и пошли по южному гребню гранитного плато, окаймленного длинным фестоном скал с причудливыми очертаниями. В расщелинах между камнями гнездились тысячи птиц. Герберт, прыгая со скалы на скалу, спугнул целую стаю пернатых.
