Он уже сидел на низеньком пуфе перед Эвелиной, держал ее руки в своих и хохотал и пожирал ее глазами и трепетал от этого таинственного тепла, что лилось из ее томных бархатных очей, подернутых влагою… Он уже освоился со своим положением и зная, что Иза не солжет, принимал его как должное. Удивление прошло, уступив место желанию, которое росло в нем сильнее и сильнее…

— Иза, я входя слышал, что ты назавтра обещала мисс Еве защитить ее и какую-то леди от злодея какого-то? В чем дело?

— Поздно, милый, уже… завтра утром… — слабо возразила Иза.

— А, нет! Ты знаешь, как я буду занят завтра, нужно, чтобы я теперь же знал, в чем дело, — ведь мне же придется, вероятно, дело устраивать.

Иза взглянула на Эвелину и поняла, что та не в состоянии повторить свою исповедь… Она бледнела, краснела и таяла под горячими взглядами Будимирского… Она чувствовала на губах своих его жаркие поцелуи, чувствовала близость его тела, чувствовала себя в полной власти этого наглого красавца… Да, в душе он ей только наглецом казался, но волна сладострастия с такой силой охватывала тело ее, что думать и бороться она не могла. Между ними сразу установилась та связь, тот ток животного магнетизма, который не может не разрешиться взрывом, — ток, иногда доводящий людей до преступления, часто отвратительный, почти всегда преступный, но чаще сладостный, непреодолимый, отуманивающий, делающий женщину игрушкой в руках более сильного…

Иза в кратких словах, торопясь, рассказала Будимирскому все, что узнала от Эвелины.

— Вот как… Да… ну, что же, — завтра мы успокоим вашу леди и… покончим с Луиджи. В другое время я бы его, подлеца, в 24 часа… но мне теперь не рука возиться с полицией… здесь в особенности… но вы говорите, что он негодяй во всех видах? Да? Тем лучше… я ему денег дам. Но… как же вы теперь? Куда же вы ночью пойдете? Иза в вас такое участие принимает… Гм!.. само собою и я… Вы будете подругой ее, разделите ее жизнь… так вот — что же откладывать, — оставайтесь…

Ему все-таки трудно было все это сказать. Он перевел глаза с Эвелины на Изу. Обе молчали. Красавица-блондинка вряд ли даже слышала, что он говорил, увлеченная волною чувства, охватившего и уносившего ее, а Иза… она окаменела как будто. Будимирский позвонил, и в эту минуту Иза взглянула на него. Он прочел в ее взгляде лишь мольбу соблюсти приличия и, когда в дверях показалась заспанная горничная, он, как любящий муж, горячо поцеловал руку Изы…

— Мисс Эвелина останется у нас ночевать… Приготовьте все в гостиной… — приказал он и, обернувшись, заговорил с Изой по-французски. Эвелина молчала, следя глазами за ним, и минутами томные глаза ее вспыхивали другим огоньком и недружелюбно глядели на Изу…

Будимирский зажег спирт под чайным серебряным котлом, а Иза, ласково взяв за руку Эвелину, увлекла ее к себе в спальню…

— Куда это вы? Секреты? — остановил их Будимирский.

— Но, милый мой, у нее нет ведь ничего с собою… ей нужно дать кое-что… из туалета… — возразила Иза.

Собственно говоря, Будимирского совсем не интересовало, о чем две красавицы шептались в соседней комнате добрую четверть часа, пока он пил чай с ромом, а в соседней гостиной горничная и два лакея ставили кровать и устраивали спальню для Эвелины. Когда они вернулись в столовую, его не удивили и слезы на глазах Изы и горевшее лицо Эвелины, — и Иза сама отдала ему красавицу-блондинку и ни в чем ему не помешает… Все ему казалось естественным даже.

Иза горячо поцеловала Эвелину и грустно улыбнулась Будимирскому: «спокойной ночи»… Она ушла…

Пауза была и непродолжительна и нетягостна… Будимирский быстро обернулся к Эвелине и властно протянул руки, а она… с глубоким вздохом облегчения склонилась к нему на грудь, шепча: «наконец-то».

На рассвете Будимирский вернулся в спальню и занял место рядом со спокойно спавшей Изой, — так ему казалось, по крайней мере… В слабом свете электрической ночной лампочки Иза, быть может, была еще красивее, чем залитая ярким светом, и Будимирский, только что оставивший горячие объятия Эвелины, чувствуя еще теплоту ее тела, залюбовался Изою, ее чудным роскошным телом, тенью пушистых ресниц на смуглых щеках, прелестными очертаниями ярких губ, ароматом ее тела, другим, совсем другим… Он приподнялся на локте и обнимал взглядом спящую красавицу, ласкал ее глазами, и волна нового желания охватывала его…

— Иза… — едва слышно прошептал он и… глаза ее раскрылись, и взгляд ее сказал ему, что она не спала… В этом взгляде таилось и страдание, и мука, и вопрос, и страсть… в нем было и отвращение к нему и к себе… и то же страстное желание, что мучило Будимирского.

— Иза… ты лучше… ты моя…

Иза не дала ему окончить… Она пила в устах его забвение всему тому, что мучило ее в эту ночь… Будимирский поздно проснулся, но встал бодрым, как всегда, и внутренне хохотал, умываясь и одеваясь.

«Вот так положение, черт подери! И какие чудные создания эта милая судьба мне послала… Две жены сразу, и ревности между ними не будет… Рай земной! Надо только из Лондона поскорей… В Париж они все вместе приедут… Две жены… Нет, надо, чтобы одна из них «сестрой» моей была… Та англичанка… сестрой никто не признает. Пусть Иза сестрой будет, а здесь, пока… Эвелина будет компаньонкой… Ха! ха! ха!»

Он расцеловал ручки дам, сидевших уже за столом, и с любопытством оглядывал их… Иза была спокойна, но Эвелина вспыхивала каждую минуту и с мольбой взглядывала на Изу, которая одними глазами и улыбкой успокаивала ее…

«Привыкнет, уходится» думал по-кавалерийски Будимирский, глядя на вспыхивавшее румянцем стыда прелестное лицо Эвелины и отправляя в рот ломти жирной ветчины.

Сейчас же после breakfast’а он взял с собою Эвелину и отправился прежде всего в Сити, где в банке получил по одному из чеков на предъявителя 20.000 фунтов кредитивами на Париж и 10.000 банкнотами, а затем приказал везти себя по адресу, данному Эвелиной, к леди Бьютифуль.

— Подымитесь к ней и успокойте ее… Скажите, что Луиджи не будет беспокоить ее, а затем едем к нему, — там я буду говорить с ним, — сказал Будимирский, высаживая Эвелину у подъезда барского дома на Park Place у Ридженс Парка. Когда она вернулась в карету, Будимирский не поинтересовался узнать даже, какая драматическая сцена произошла между двумя женщинами…

— Успокоилась? Да? Ну и прекрасно, надо к вашему мерзавцу торопиться, — у меня много еще дела, — бросил он красавице и приказал ехать в Сен-Джонс-Вуд, в квартал лондонских артистов и кокоток.

На окраине квартала, в темной грязной улице карета остановилась у подозрительного, давно не ремонтированного двухэтажного дома, произведя сенсацию среди уличных гаменов, которые немедля столпились вокруг, заглядывали в окна и делились впечатлениями о том, в какой карете и с каким важным «форейнером» приехала «Ева-пальмистка»… Ишь, какого нагадала себе…

Будимирский поднялся по грязной лестнице и постучался у двери, на которой красовалась карточка с надписью:

«Джузеппе Луиджи, профессор высших наук, гипнотизер и хиромантик».

Ему отворил дверь бритый старик с седой гривой волос и черными, как угли, проницательными глазами, одетый в длинный редингот, видавший лучшие дни.

«Совсем Свенгали!» подумал авантюрист, глядя на старика.

Старик провел Будимирского в комнату, очевидно, служившую для приема посетителей. Мебель была плохонькой, но позолоченного дерева, на полу красовался истертый ковер, а стены были украшены портретами Блаватской, полковника Ольча, мистрис Анни Безант и других «великих людей» теософии и оккультизма…

— Чем могу служить? Очень жалею, что открыть вам ваше будущее придется мне, слабому старику, а не моей молодой жене, которая в хиромантии сильнее меня… Она отлучилась по делу…

— И не вернется, — перебил его Будимирский. Старик удивленно взглянул на него, но ничего успокоительного не прочел в насмешливой улыбке авантюриста.

— Да, синьор, в хиромантии и я не силен, но… весьма точно могу предсказать вам ваше будущее… Я за этим и приехал… Эвелину вы больше не увидите, — ей у меня веселее будет… Но вы от этого потеряете возможность проводить вечера в игорных притонах Soho-Square’а, а я не желаю вам неприятности делать… Вы мне скажете, во что вы цените Эвелину, и если ваше prix будет raisonnable, я вам заплачу… я вам дам и ту сумму, которую вы ждете от леди Бьютифуль, но вы дадите мне взамен подписку, две подписки даже, — одну в том, что вы никаких претензий не имеете к Эвелине Кингс, а другую — в том, что вы признаете ложно все выдуманное вами о леди Б….. и отдаете себя в руки властей как шантажист, если вернетесь в Лондон. Сумму, в которой мы с вами сторгуемся, вы будете получать в Риме или где-нибудь в другом городе, вне Англии и Франции, частями и периодически, дабы вас подольше не влекли сюда искушения…