«Кому дать выиграть, — думал в это время Будимирский, — я там никого не знаю… Да, черт бери… в Сайгоне садятся, конечно, французы, на Сингапуре, конечно, англичане… дам выиграть французам».
На четвертый день, рано утром, в Сайгоне действительно село несколько французов, между которыми был коммивояжер богатой марсельской фирмы, Рауль Бониве. За первым завтраком уже он посвящен был в разыгравшееся на пароходе пари и на предложение англичанина-соседа записаться, стал расспрашивать подробнее о «больном джентльмене»…
В разговоре англичанин назвал больного «пассажиром каюты № 9», и в голове Бониве как молния мелькнуло воспоминание… Ему дана была каюта № 12, — он шел по коридору за лакеем, несшим его чемодан и сак и, не доходя до его каюты двери за три-четыре, да, наверное это был № 9, дверь этой каюты как раз в ту минуту, когда Бониве с ней поравнялся чуть-чуть, на одно мгновение открылась, и Бониве прекрасно мог заметить высокого брюнета лет 30–35 не больше, с небольшими усами, и довольно гладко остриженными волосами… Сердце Бониве сильно забилось… холодный пот выступил на лбу… Очевидно, он один видел этого «больного джентльмена»… Выигрыш обеспечен, но… честно ли это будет?..
— Не сейчас… я подумаю, — ответил он соседу и, наскоро покончив с завтраком, сбежал вниз… Да, наверное он видел пассажира каюты № 9, — вот она — эта дверь, он не ошибся… Нестройная туча мыслей зароилась в его голове… «Пари крупное, 8 “стариков” против 3 “молодых”, — он может выиграть очень крупную сумму… Он ничем не рискует, поставив и 200 и 300 тысяч франков… американцы и англичане ответят… Кто же узнает? Он зарабатывает, правда, 12 тысяч франков в год, но от расходов едва остается шесть, а у него семья на шее… невеста ждет… надо ждать еще года три… а тут… чем же это будет нечестно? Это счастье и только… Нет, — это игра наверняка… А если нет? Если он ошибся? Тогда… тогда он заплатит теми деньгами фирмы, чеки на которые везет… Там триста тысяч… Затем тюрьма, позор… Нет, нет, он не ошибся…»
После lunch’а он представился Изе, попросил ее карнет и, улыбаясь, дрожащей рукой вписал там под рубрикой «молодые» свою фамилию, а против нее… 100.000 франков…
Сенсация в салоне была полная; через минуту она перешла во 2-ой класс, через пять минут об этой ставке знали все до последнего кочегара на «Indo-Chine».
Будимирский хохотал как сумасшедший, когда Иза пришла ему рассказать о крупной ставке.
«Подождите, — не то еще будет» думал он.
XIV. Победа «молодых» — В европе
Импровизированная «биржа» на «Indo-Chine» все более и более оживлялась и акции «молодых» крепли… 100.000 франков, записанные коммивояжером из Марселя, сделали свое дело: не принимавшие участия в пари отваживались на ставки более или менее крупные, а уже сделавшие таковые — увеличили их.
Какой-то молодой немчик, внимательно следивший за тем, какие книги из пароходной библиотеки Иза носит своему «мужу», накануне остановки у Сингапура, прочел после обеда целую лекцию «о возрасте и литературных вкусах» и, в заключение, убежденный в том, что «больной джентльмен»— старик, увеличил вдвое свою ставку.
Коммивояжер, видевший Будимирского и уже перетерпевший волнения совести, только улыбался, слушая речь немчика, а молодой коммерсант-янки, инициатор пари, стоявший во главе «молодых», с каждым днем все более и более и привязывался и увлекался Изой и в тихие звездные ночи, которыми отличалось в эти дни Южно-Китайское море, целые часы проводил с нею на палубе, куря в rocking-chair’е и молча любуясь чудным профилем Изы, до тех пор, пока склянки били 11 часов…
— Молодой ваш муж или старый, он должен быть отличный человек, раз вы его жена и, следовательно, он меня поймет и мы будем с вами друзьями, — не правда ли? — спрашивал он Изу.
— Это тем более легко, что вы плантаторствуете на Цейлоне, а мы… едем в Париж, — улыбнулась Иза.
— О! расстояние здесь не играет никакой роли, сегодня я в Коломбо, а через месяц в Париже, все мы, американцы, немного globe-trotters’ы. Время — это неприятно, а расстояние — пустяки, — уверял плантатор.
В ночь перед остановкою у Сингапура, британской колонии, часа в 2 пополуночи Будимирский, все время читавший, поднялся, перешел в свою кабину и оделся. Он нахлобучил на голову шляпу, плотно обвязал лицо до самых глаз темным кашне и осторожно вышел на палубу, никем не замеченный; население стимера спало сладким сном. Будимирский выполз на свет Божий не для того, конечно, чтобы любоваться звездною ночью, он прямо направился к машинному люку с вполне определенною целью… Гигантские стальные рычаги то подымались, то опускались ритмически, производя глухой однообразный шум, — в глубине машины ни кочегаров ни машинистов не было видно, у трапа, у камбуза тоже никого не было и только сквозь переплет вант и решетку площадки видны были четыре ноги рулевых да две ноги шагавшего вахтенного… Будимирский недолго искал, что ему нужно было… На выступах стальной рамы громадного люка, в двух углах ее стояли лейки с маслом и в железных коробах лежали две кучи белой мягкой пакли, которой, промаслив ее, кочегары чистят машину… Еще раз оглядевшись, Будимирский вытащил из ближайшего короба пук пакли фунта в три весу, сунул ее под камзол свой и так же незаметно возвратился в свою каюту, лукаво ухмыляясь.
Еще юношей, приезжая на праздники в деревню к родным своим, Будимирский с соседней молодежью устраивал домашние спектакли и хорошо помнил еще, как бывший крепостной парикмахер устраивал для «артистов» парики и бороды из пакли для стариков и волос Пашек и Дунек, с удовольствием их продававших, для молодых «сюжетов». В каюте у Будимирского уже были приготовлены и тесемки, которые он попросту оторвал у юбки Изы, и липкий пластырь, и иголки, и нитки, и к утру у него были готовы и большая борода и парик… Он спрятал их в чемодан и заснул.
На другой день вечером авантюрист проделал задуманную им комедию. Когда после остановки на рейде, к «Indo-Chine» стали подъезжать лодки с новыми пассажирами, Будимирский по костюму узнал в пассажирах одной из них англичан-коммерсантов, которые, наверное, займут кабины в первом классе и обязательно пройдут по коридору мимо его каюты, так как №№ от 1 до 14 все были заняты уже. Надев парик и бороду, он чуть приотворил дверь и дав пройти носильщику с вещами, вдруг открыл дверь перед стариком-англичанином и моментально захлопнул ее. Это все произошло так быстро, что носильщик не мог ничего заметить, а новый пассажир, которого чуть не ударили по носу дверью, наоборот, не мог не заметить в полумраке коридора на светлом фоне отворившейся двери старика с большой бородой и копной седых волос на голове…
План Будимирского удался великолепно. Утром, после breakfast’а, Иза быстро спустилась к нему в каюту, чтобы рассказать, какое волнение царит в кают-компании. Новый пассажир, старик-англичанин, фабрикант знаменитых консервов из ананасов Сингапура, узнав о пари относительно возраста «больного джентльмена» каюты № 9, которого еще никто не видел, после некоторого колебания, поставил 20.000 фунтов на «старого»…
Будимирский хохотал как безумный и, взяв карнет у Изы, рассчитал, что если не будет новых перемен, француз коммивояжер возьмет до полумиллиона франков, так как число ставок за «старика» значительно превышало таких же за «молодого» и в 2 1/2 раза превосходило их суммою. В Сингапуре Иза спускалась на берег и по поручению Будимирского купила ему полный тропический костюм из белого шелка, — становилось жарко.
Прошел еще день. Стимер обогнул Ачинский мыс и, миновав Никобарские острова, вступил в Индийский океан, а на третий день вечером был уже в виду Коломбо, где должны были высадиться американцы — инициаторы пари.
Уже в Сингапуре Иза объявила, что мужу ее много лучше, а утром перед Коломбо она обрадовала всех вестью, что завтра он выйдет к breakfast’у в кают-компанию. Стимер должен был простоять сутки в Коломбо, и американцы остались ночевать на «Indo-Chine»… Каждый день, экзаменовавший свое лицо в зеркале, Будимирский был теперь доволен им: краска Изы, казалось, навеки въелась в кожу, усы выросли весьма основательные, — не прежние казацкие, конечно, но такие, все-таки, что никто бы не мог сказать, что четыре недели назад они были сбриты. Будимирский их артистически подвивал и встрепывал, и в этом смуглом джентльмене с усами парижанина и бобриком выстриженной головой, никто не мог узнать ни Будимирского, ни мистера Найта, — это был типичный колонист французского происхождения с островов Атлантического океана, жизнерадостный, энергичный субъект, веселый собеседник, превосходный собутыльник, — таким он сразу показался всем пассажирам первого класса «Indo-Chine» в то памятное утро, когда в 8 часов, под руку с Изой, он показался в кают-компании и, улыбаясь, отдал общий поклон обществу, ожидавшему его с таким нетерпением.
