— Мам, а у нас в семье что — рок? Нам всем нравятся мужчины старше нас? — перебила ее Варя.
— Похоже. Нам с тобой, я думаю, просто не хватало отца. Вот и ищем его в других мужчинах.
— Что-о? Но твой-то отец был всегда рядом с тобой.
— Ошибаешься. — Мать засмеялась. — Родион Степанович всегда состоял при птицах.
— Понимаю, — проговорила Варя.
— А еще я хотела тебя спросить... Меня это мучает... до сих пор. Я думаю, теперь ты можешь рассказать то, что ты не рассказала?
Варя посмотрела на мать.
— Что именно? — спросила она скорее для того, чтобы решить — говорить или нет.
Она прислушалась к себе — не поднимается ли изнутри горько-соленая волна, как в Балтийском море, которая грозила затопить ее всегда, стоило лишь вспомнить о прошлом опыте... любви.
Много раз Варя просыпалась от ужасающего сна в горячем поту. Мокрая пижама прилипала к телу и походила на компресс при лихорадке.
Ей снилось, что она беременна. Но в животе не ребенок, а... арбалет со взведенной тетивой. Его дуга распирает ее, а огненная стрела грозит вот-вот вылететь и разорвать на части...
Теперь, спустя столько времени, Варя уже спокойнее относилась к тому, что предлагала ей мать Юрия. Не только потому, что прошел не один год с минуты потрясения, но и по другой причине — то, о чем говорила мать Юрия, стало частью реальной жизни.
— Ты на самом деле хочешь знать? — переспросила Варя, снова подвигая к себе чашку и отпивая глоток уже холодного зеленого чая. В доме Беломытцевых его пили не только в жару, но и в мороз.
— Хочу, — ответила мать.
— Хорошо. Тогда слушай...
Варя говорила, но сама бы не сказала точно — рассказывает матери или выговаривается. Поток слов, давно зажатых в отдаленном уголке мозга, изливался, освобождая от напряжения, о силе которого она не догадывалась сама.
Она помнит, как Юрий рассказывал о своей семье, о сестре и ее победах в стрельбе из арбалета.
— Говорят, что лук, арбалет, стрелы — все это из жизни мужчин, но наша Элли — прелестная девушка. — Она помнила гордые нотки в его голосе.
— Тогда почему она так любит арбалет? — хотела узнать Варя.
— Она говорит, что женщины, талантливые в чем-то, всегда двуполы, — ответил он, а Варя удивилась:
— Как это?
— В каждой такой женщине можно найти что-то от мужчины. Например, силу, которой не обладает обыкновенная женщина. Или стремление к чему-то, к чему, кажется, не должна стремиться женщина.
— Как жаль, — сказала Варя. — Я, значит, не талантливая. Во мне нет ничего от мужчины. Погоди, ты же талантливый? Об этом говорят все. — Юрий засмеялся, но было видно, упоминание о таланте ему нравилось. — Значит, в тебе тоже есть что-то от человека другого пола? От женщины?
— Гениальная девочка! — Он обнял ее и прижал к себе. — Что женского ты во мне заметила?
— А ты сам скажи. — Варя ушла от ответа.
— Я... может быть, немного по-женски... доверчивый. Или послушный.
— А подробней можешь? — Она прижалась к его боку.
— Ты говоришь, что меня любишь, и я верю, — сказал он, притиснув Варю к себе. — Я... предан своей семье. Может быть, излишне для мужчины, — сказал он, пройдясь взглядом по ее лицу. — Наверное, из-за этого я до сих пор не сделал тебе... окончательного предложения.
— Из-за... этого — чего?
— Моя мама должна... одобрить... тебя. Но ты ей понравишься, не думай. Она хотела, чтобы моя жена была такая, как ты, — крепкая, светловолосая.
А потом они приехали на Сааремаа. В первый же день мать Юрия позвала Варю к себе в комнату и плотно закрыла дверь.
Варя вспомнила странное чувство — как будто она птица, и за ней захлопнулась клетка. Взмах руки птицелова — кто он? Юрий? — доверчивая птичка в его воле.
Мать Юрия заговорила с ней по-эстонски, Варя понимала не все. В возбуждении не могла отыскать в голове даже хорошо известные слова.
— Не понимаю, — наконец сдалась Варя, беспомощно глядя на гладколицую женщину с высокой пышной прической из светлых волос. На ней бордовое платье в талию, этот фасон подчеркивал большую грудь. Которая вскормила Юрия и Элли, подумала она, и ей стало беспричинно тревожно... Она до сих пор помнила эту тревогу.
Мать Юрия сидела в кресле и пристально изучала Варю.
— Хорошо, я позову Юри. — Она называла сына именно так — коротко, Юри.
Он вошел, улыбнулся Варе, а еще шире — матери. Он встал между ними, положил одну руку на плечо матери, другую на плечо Вари. Как будто они усаживаются перед камерой невидимого фотографа, подумала Варя.
— Я должен помочь? — спросил он на родном языке и посмотрел на мать.
Мать заговорила, Варя смотрела, как Юрий кивает, лицо его было спокойное — значит, он не услышал ничего, что могло бы взволновать его. Стало быть, ее тоже, успокаивала она себя, не должно.
Но что-то мешало легкости дыхания, равно как и привычно неспешному биению сердца. Варя смотрела на закрытую дверь комнаты, вытесанную много лет назад из темного дерева. Потом — на окно, составленное из мелких стеклянных квадратов в рамах. Если даже выдавить сразу четыре, то в них не пролезть, пришло ей в голову.
А может быть, она все-таки уловила в глазах Юрия смущение или тревогу? Поэтому, сама себе не отдавая отчета, отыскивала варианты побега?
Наконец Юрий повернулся к ней. Она ждала объяснения, нерешительно улыбаясь.
Юрий говорил. Казалось, он не замечал, как бледнеет лицо Вари. Может быть, он думал, что это бледнеет день за окном, потому что его покидает солнце?..
Когда Варя закончила рассказывать, Лидия Родионовна молчала, ее зеленоватые, как у дочери, глаза сощурились. Казалось, попадись ей сейчас та, что стала причиной... Но потом как будто она что-то для себя решила. Лицо понемногу обрело краски, словно Лидия Родионовна, которая только что была далеко отсюда, наконец вернулась.
— Значит, сестра Юрия сама не может родить, — спросила она обычным голосом, в котором не было и следа недавнего внутреннего напряжения. — Она бесплодна? Потому мать Юрия предлагала тебе суррогатное материнство?
— Нет. — Варя покачала головой. — У его сестры просто не было в расписании свободных девяти месяцев. — Варя усмехнулась. — Она хотела стать чемпионкой по стрельбе из арбалета на соревнованиях северных стран.
— Что-о? — воскликнула Лидия Родионовна. — Ты думаешь, что все поняла правильно?
