— Вы знаете, что такое гусары? — рассказывали они, когда застолье по случаю очередного юбилея выпуска физтехов закончилось. — Это легкая кавалерия в европейских и русской армиях. Мы, гусары, о-очень старые. В пятнадцатом веке мы появились в Венгрии, в Польше — на век позже. Но мы гусары русской армии, мы патриоты.

— Да вам амуниция нравится, — шутили те, кто числил себя уланами. — Сабли, пики, штуцера, мушкетоны, кремневые ружья, пистолеты... А вот вам в вашем Дорады... тьфу, не выговоришь, слабо сделаться французскими гусарами? Тогда мы могли бы встречаться на полях сражений...

То, что было просто послезастольной болтовней, стало жизнью Ястребовых и их коллег. Обитателей маленьких городков, понял Саша, можно разделить на две категории — на тех, которые ждут, когда их чем-то займут, и тех, кто сам себя занимает. Ястребовы относились ко второй категории.

Похоже, внезапно пришло ему в голову, дед Варвары Николаевны тоже из таких. До сих пор он никогда не слышал, чтобы в училище искусств читали лекции о голосах птиц. «Что ж, проверим, насколько музыкальны его слушатели».

Он закрыл глаза. Беломытцева. Какая чистая, до скрипа, фамилия. Саша потер ладонью плечо. Оно тоже скрипело, и он засмеялся, брызги попали в рот. Саша покрутил головой.

Варе он сам даст уроки вальса.

8

Наталья Ястребова сидела в косметическом кабинете и ждала, когда высохнет маска на лице. Она была белая, как посмертная. Ей не нравилось видеть себя такой в большом зеркале, и она закрыла глаза.

Как говорят, осень женщины начинается после тридцати. А ей уже тридцать восемь. Надо следить за собой так, как никогда раньше, тем более что она уже составила уравнение своей будущей жизни. А для того, чтобы не ошибиться в решении, она должна быть в самой лучшей форме.

То, чем Наталья занималась сейчас, не самая трудная часть задачи. Она попробовала усмехнуться, получилось криво, потому что маска уже схватилась.

Как хорошо мужчинам, думала Наталья под журчание голосов косметички и другой клиентки. Если у мужчины поседели волосы, то это придает ему загадочности. Но седина у женщины — катастрофа. Она давно красит волосы в свой прежний цвет — она всегда была блондинкой.

А морщины? Мужскому лицу они придают благородство, а женское превращают в испорченный товар. Она попыталась поморщиться, но маска и этого не позволила.

Наталья начала ухаживать за собой после двадцати восьми, ничто так не выдает возраст, как кожа, поняла она, наблюдая за другими женщинами. Заботилась она и о своем весе, тому же учила дочь Вику. Когда девочка разворачивала шоколадную конфету, она насмешливо спрашивала:

— Ты хочешь стать почетной гражданкой Дорадыковского разъезда?

Наталья не худела и не толстела, чем сильно удивляла коллег. У нее хватало воли не притронуться к кусочку торта даже тогда, когда ели все, отмечая какой-нибудь очередной праздник. Их было полно, настоящих и выдуманных, с их помощью люди хотели испытать радость.

Наталья купила весы и каждый день становилась на них. Она позволяла своему телу отклонение на килограмм, не больше. Если на полтора, то с момента поимки лишнего веса ела только морковку и яблоки — целый день.

Сейчас, конечно, думала она, проще следить за собой, особенно если живешь не на Дорадыковском разъезде. Даже в Суходольске стало по-другому. И потом так просто оказаться в Москве: сел на поезд вечером — утром в столице. А там — все, что хочешь. Только деньги плати.

Морщины на лбу? Пожалуйста — ботокс разгладит лоб до младенческого сияния. Она изучила все, что о нем написано. Да, в его состав входит яд, но сильно разведенный ботулотоксин работает утюгом и делает лицо на десять лет моложе. Но деньги! Тут счет идет не на наши тысячи.

Наталья едва не застонала. Ну почему ее молодость пришлась не на сейчас? Она бы сумела устроиться, это ее время!

Наталья вспомнила свою недавнюю поездку к дочери и то, что увезла от нее как знак приобщения к другой жизни. Молодой, бесшабашной, сегодняшней. Этот знак — крошечное коричневое сердечко на бедре.

Коробочку, витиевато разрисованную, Наталья заметила в Викином шкафу сразу, когда открыла его.

— Что это? — спросила с любопытством Наталья.

— Набор для биотату, — сказала Вика.

— Ты... хочешь сделать... татуировку? — Мать потрясенно умолкла.

— Это модно, смывается щеткой, мылом и водой. Смотри, здесь хна, коричневая и черная, эвкалиптовое масло. А вот трафареты, пять штук. В тюбике есть специальная насадка, чтобы нанести краску. Она индийская.

— Слушай, может, ты уже себе сделала что-то? — спросила Наталья.

— Я... Ну да... — Вика опустила глаза.

— Где? Покажи.

— Ну... мам...

— Я тоже хочу, — внезапно выпалила Наталья.

— Ты хочешь потрясти папу? — Вика расхохоталась.

Наталья не ответила. Она знала, кого она хочет потрясти.

Они заперлись в ванной, Вика приспустила джинсы, и на бедре, на самой границе трусиков и кожи, Наталья увидела тоненькую змейку.

— Хочешь такую? — спросила дочь.

Наталья молчала, она думала.

— Нет, я хочу... — Она перебирала трафареты. — Вот.

— Сердце? — Вика вскинула светлые брови. — Отстой, мам.

— Давай. Я хочу.

— А где?

— Там же, где у тебя, — сказала она.

Вика протерла бедро Натальи маслом, положила трафарет и нанесла краску. Она все делала аккуратно, старательно, протерла сердечко маслом и сбрызнула лимонным соком.

— Когда надоест — щетка, мыло и вода, — повторила она. — Все сойдет без следа.

— Ты говоришь так, будто делала это сто раз.

— Ну... мам, а как ты думаешь? Если ты покупаешь набор за сорок баксов?

— Ты... делаешь это другим... за деньги?

— Но не бесплатно же! Ты еще не поняла, какие на мне джинсы? — спросила Вика, выставляя перед матерью тугое бедро.

— Разве это не те, которые я тебе купила перед отъездом?

— Дорадыковские, что ли? — Вика громко засмеялась. — Мам, не бери в голову. Все будет чудесненько...

Наталья попробовала улыбнуться. Какая сообразительная дочь. Что ж, есть в кого.

Косметичка все еще не подходила к ней, позволяя маске поработать над ее лицом как можно эффективнее. А Наталья думала.

Было время, когда ей казалось, что она может найти для себя удачный вариант для перемен в своей жизни. Она полагала, что он найдется среди поклонников военно-исторических клубов... за границей. Но она все больше убеждалась, что такого не случится. В Европе играми в историю занимаются старички, у которых уже все есть — жены, дети, внуки. История для них — увлечение другого рода, это для наших — прорыв в новое, а для них — утешение на старости лет. Еще одно.