– А если хочется… это резент, – сопровождайте.
И поездка состоялась с провожатыми. Архиерей сел, как приехал, в свою карету, а впереди его курьерами снарядились в большом казанском тарантасе три рослые молодца: мировой посредник, офицер и университетский студент. Сам хозяин, видя, что его владыка не приглашает, остался дома. Он удовольствовался только тем, что проводил поезд за рубеж своих владений и, принимая здесь прощальное благословение от архиерея, выразил ему свою о нем заботливость.
– В О. там ничего нельзя достать, владыка, так вы меня не осудите.
– А по какой причине я вас могу осуждать?
– Я велел кое-что сунуть вашему слуге под сиденье.
– А что именно вы под моего Сэмэна подсунули?
– Немножко закусочек и… шипучего.
– А для чего шипучего?
– Пусть будет.
– Ну, резент; пусть будет. Сэмэн, сохрани, друг, под тебя подложенное.
И с тем хозяин возвратился, а поезд тронулся далее.
От «пустынки» до города О. на хороших разгонных конях ездят одною большою упряжкою, и владыка, выехавший после раннего обеда, должен был приехать в город к вечеру. Время стояло погожее, и грунтовые дороги были в порядке, а потому никаких «непредвиденностей» не предвиделось, и оба экипажа пронеслись доброе полпути совершенно благополучно и даже весело. Веселости настроения, конечно, немало содействовало и то, что путники, скакавшие впереди в тарантасе, молодые люди, тоже выехали не без запаса и притом не закладывали его очень далеко. Но они не совсем верно разочли и раньше времени заметили, что оживлявшая их возбудительная влага исчезла прежде, чем путь пришел к концу. Достать же восполнение оскудевшего дорогою негде было… кроме как у архиерея, которому хлебосольный старец предупредительно сунул что-то под его Сэмэна.
И вот расшалившаяся молодежь немножко позабылась и пришла к дерзкой мысли воспользоваться архиерейским запасом. Весь вопрос был только в том: как это сделать? Просто остановиться и попросить у архиерея вина из его запаса казалось неловко, обратиться же за этим к Сэмэну – еще несообразнее. А между тем вина достать хотелось во что бы то ни стало, и желание это было исполнено.
Ехавший впереди тарантас вдруг остановился, и три молодые человека в самых почтительных позах явились у дверец архиерейской кареты.
Владыка выглянул и, увидев стоявшего перед ним с рукою у козырька кавалериста, вопросил:
– По какой это причине мы стали?
– Здесь, ваше преосвященство, в обычае: на этом месте все останавливаются.
– А по какой причине такой обычай?
– Тут, кто имеет с собою запас, всегда тосты пьют.
– Вот те на! А по какой же это причине?
– С этого места… были замечены первые месторождения руд, обогативших отечественную промышленность.
– Это резент! – ответил владыка, – если сие справедливо, то я такому обычаю не противник. – И, открыв у себя за спиною в карете форточку, через которую он мог отдавать приказания помещавшемуся в заднем кабриолете Сэмэну, скомандовал:
– Сэмэн, шипучего!
Сэмэн открыл свои запасы, пробка хлопнула, и компания, распив бутылку шампанского, поехала далее.
Но проехали еще верст десять, и опять тарантас стал, а у окна архиерейской кареты опять три молодца, предводимые офицером с рукою у козырька.
Владыка снова выглянул и спрашивает:
– Теперь по какой причине стали?
– Опять важное место, ваше преосвященство.
– А по какой причине оно важно?
– Здесь Пугачев проходил, ваше преосвященство, и был разбит императорскими войсками.
– Резент, и хотя факт сомнителен, чтобы это было здесь, но тем не менее, Сэмэн, шипучего!
Прокатили еще, и опять тарантас стоит, а молодые люди снова у окна кареты.
– Еще по какой причине стали? – осведомляется владыка.
– Надо тост выпить, ваше преосвященство.
– А по какой причине?
– Здесь, ваше преосвященство, самая высокая сосна во всем уезде.
– Резент, и хотя факт совершенно не достоверен, но, Сэмэн, шипучего!
Но «Сэмэн» не ответил, а звавший его владыка, глянув в форточку, всплеснул руками и воскликнул:
– Ахти мне! мой Сэмэн отвалился!
Происшествие случилось удивительное: за каретою действительно не было не только Сэмэна, но не было и всего заднего кабриолета, в котором помещалась эта особа со всем, что под оную было подсунуто.
Молодые люди были просто поражены этим происшествием, но владыка, определив значение факта, сам их успокоил и указал им, что надо делать.
– Ничего, – сказал он, – это событие естественно. Сэмэн отвалился по той причине, что карета и вся скоро развалится. Поищите его поскорее по дороге, не зашибся ли!
Тарантас поскакал назад искать отвалившегося Сэмэна, которого и нашли всего версты за две, совершенно целого, но весь бывший под ним запас шипучего исчез, потому что бутылки разбились при падении кабриолета.
Насилу кое-как прицепили этот кабриолет на задние долгие дроги тарантаса, а Сэмэна усадили на козлы и привезли обратно к владыке, который тоже не мог не улыбаться по поводу всей этой истории и, тихо снося довольно грубое ворчание отвалившегося Сэмэна, уговаривал его:
– Ну, по какой причине так гневаться? Кто виноват, что карета напъянилась.
По таком финале поезд достиг города, где сопровождавшие владыку молодые люди озаботились тщательно укрепить кабриолет Сэмэна к карете и здесь, прощаясь с преосвященным Н—м, испросили у него прощения за свою вчерашнюю шалость.
– Бог простит, Бог простит, – отвечал владыка. – Ребята добрые, я вас полюбил и угощал за то, что согласно живете.
– Но, владыка… вы сами так снисходительны и добры… Мы вас никогда не забудем.
– Ну вот! петушки хвалят кукука за то, что хвалит он петушков. Меня помнить нечего: умру – одним монахом поменеет, и только. А вы помните того, кто велел, чтобы все мы любили друг друга.
И с этим молодежь рассталась с добрым старцем навсегда.
Кажется, по осени того же года старший из этих трех братьев, необыкновенно хорошо передававший manière de parler[23] епископа Н—та, войдя с приезда в свой кабинет, где были в сборе короткие люди дома, воскликнул:
– Грустная новость, господа!
– Что такое?
– Сэмэн больше уже не даст петушкам шипучего! – сказал он, подражая интонации преосвященного Н—та.
– А по какой причине? – вопросили его в тот же голос.
– Милый старичок наш умер – вот нумер газеты, читайте.
В газете действительно стояло, что преосвященный Н—т скончался, и скончался в дороге. Вероятно, при нем был его «Сэмэн», но как о малых людях, состоящих при таких особах, не говорится, то о нем не упоминалось. Впрочем, хотя все это было сказано по-казенному, но, однако, не обошлось без теплоты, вероятно совсем не зависевшей от хроникера. Сказано было о каком-то сопровождавшем владыку протоиерее, которому добрый старец, умирая, устно завещал употребить на доброе дело всё те же пресловутые триста рублей, «нажитые им честным трудом» и составлявшие все оставленное этим архиепископом наследство. Деньги эти он всегда носил при себе, и они оказались в его подряснике.
Как он их «нажил честным трудом», это остается не выяснено, но некто, знавший покойника, полагает, что, вероятно, он получил их за сделанный им когда-то перевод какой-то ученой греческой книги.
Наступник этого ласкового и снисходительного епископа, ездившего в ветхой карете и читавшего на сон грядущий сатиры Щедрина, кажется, не имел никаких поводов жаловаться, что предместник его сдал ему епархию в беспорядке. Она, подобно многим частям русского управления, умела прекрасно управляться сама собою, к чему русские люди, как известно, отменно способны, если только тот, кто ими правит, способен убедить их, что он им верит и не хочет докучать им на всякий шаг беспокойною подозрительностью.
За сим, сказав мир праху и добрую память доброму старцу, перейдем к лицам тоже добрым, но гораздо более тонким и политичным.
