Как раз накануне отъезда из города принцесса приобрела микроволновую печь. Теперь она собиралась с ее помощью достичь вершин кулинарного искусства, приготовляя купленные в местном магазине замороженные полуфабрикаты.

— У меня все будет прекрасно, Иван, — сказала она, обняв хозяина. — Мне тут безумно нравится.

Она решила на всякий случай соблюдать инкогнито. Со временем можно будет решить, стоит ли вообще говорить Бронсону о ребенке и если стоит, то когда это сделать. Но меньше всего Изабель хотела, чтобы родные Дэниела узнали эту новость из какой-нибудь грязной бульварной газетенки.

— Ты точно не хочешь, чтобы я осталась с тобой, милая? — спросила на прощание Мэксин. — Подумай. А то я бы с удовольствием пожила в горах.

— Мне нужно время, чтобы все обдумать, Мэкси. — Изабель крепко обняла свою верную подругу и помощницу. — Я должна побыть одна.

В Нью-Йорке ее без труда разыскал Эрик. А потом, первого января, звонил Малро-старший, чтобы поздравить с Новым годом. Изабель стояла возле автоответчика и вслушивалась в знакомый голос, пока Оноре оставлял свое сообщение. Она не хотела разговаривать с ним. Она вообще не желала общаться ни с одним человеком из своей прежней жизни. Единственным исключением был Бронсон, но он больше не звонил.

— Мы будем приезжать к тебе каждое воскресенье, — сказала Мэксин, и Иван утвердительно кивнул. — Если понадобится, старый «фольксваген» стоит в гараже, а ключи — на крючке в прихожей.

— Да, знаю, знаю. Там же — все телефоны: врач, полиция, пожарная охрана, ближайший сосед, а также такси. — Не волнуйся, — рассмеялась принцесса. — Все будет хорошо.

— А как насчет него? — спросила Мэксин, имея в виду, конечно, Дэниела. — Что сказать, если он позвонит?

Изабель с трудом подавила подступившие вдруг слезы.

— Он не позвонит больше, Мэксин.

— А если все-таки? Изабель вздохнула.

— Просто возьми у него номер телефона, я сама ему перезвоню.

Однако она понимала, что вероятность этого ничтожна.

За те несколько минут, пока Мэксин с Иваном ехали по длинной проселочной дороге, прежде чем свернули на шоссе, Изабель пережила тяжелые минуты. Ей хотелось броситься за ними следом, умолять их остаться, прильнуть к мягкой груди Мэксин и плакать, плакать, покуда хватит слез. Но она не сделала этого. Она просто стояла возле почтового ящика и махала рукой, пока они не скрылись из виду, а уж потом вернулась в дом и тут наплакалась всласть. Покончив с этим, Изабель почувствовала облегчение.

Обследовав поочередно все комнаты, она заглянула в шкафы и чуланы, под кровати, в каждое окно, осмотрела душ и туалет. Она была одна. Впервые в жизни ей не на кого было надеяться, кроме самой себя. Все это могло бы озадачить человека и в самом обычном положении, но в середине беременности... Редкая женщина решится на подобный эксперимент.

Перед отъездом в этот дом она сделала сонограмму. Лежа на кушетке, намазанная гелем, с прикрепленными к животу датчиками, вся в проводах, Изабель переживала глубокую сопричастность ко всему, что происходит с ее ребенком, живущим там, внутри, в глубине ее чрева. Перед этой бурей эмоций померкло все, что случалось в ее жизни прежде. «Будь здоров, малыш, — молилась она, пока вокруг нее суетились врачи, настраивая приборы и перебрасываясь шуточками. — Расти здоровым и сильным.»

— Итак, это начало четвертого месяца, — сказала ей потом доктор Маккэфри и определила дату рождения ребенка — двадцать восьмое июня.

Она хотела сказать, какого пола будет ребенок, но Изабель не пожелала это услышать. Ей было довольно и того, что дитя здорово. Все остальное зависело теперь только от нее.

Принцесса расправила плечи и пошла в кухню, чувствуя уверенность от того, что даже если весь мир перевернется, то уж по крайней мере она-то знает, как приготовить яичницу-болтунью!

— Только представь себе, Мэксин, — через несколько недель сказала она верной своей гувернантке. — Я легла в постель как обычно, а наутро вдруг обнаружила, что больше не влезаю в свои вещи!

В тот день они бродили по магазинам в Ист-Страудсберге, и Изабель подыскивала себе красивую одежду для будущих мамаш. Ей не удалось убедить Мэксин и Ивана, что еженедельные визиты — это слишком часто, они решительно заявили, что непременно будут закупать для нее еду и оставлять припасы на неделю. В результате после каждого их визита холодильник и морозилка трещали по швам, и Изабель даже думала, не устроить ли ей пир для всех соседей в радиусе десяти миль.

Сегодня Мэксин вела себя слишком тихо, во всяком случае, тихо для ее неугомонной натуры. Пока женщины выбирали одежду, Иван поехал в магазин, чтобы купить для своего «кадиллака» новые покрышки.

— Посмотри-ка сюда, Мэкси. — Изабель остановилась напротив модного магазинчика. «Крутые мамаш-ки», — прочитала она вывеску.

Ирландка в ужасе посмотрела на нее.

— В таком магазине ты ничего для себя не найдешь.

— Ну почему? Обязательно найду, Мэкси. Мне нужно что-нибудь эдакое, забористое.

— Какое, какое?

— Ну, как это сказать, — задумалась Изабель, — такое, с шармом. Стильное. Веселое.

Мэксин неодобрительно поджала губы.

— В тебе с детства воспитывали чувство меры и собственного достоинства, — сказала она вслед входившей в бутик Изабель.

— Меня вообще воспитывали как принцессу, — ответила она, любуясь шерстяным клетчатым джемпером и брюками. — Но времена меняются, Мэкси. Вместе с ними меняемся и мы.

— Он звонил.

Изабель сделала усилие, чтобы тут же не отвернуться от костюма.

— Когда?

— Сегодня утром. Перед тем как мы уехали.

— И что ты ему сказала?

— Что тебя нет, милая, точно так, как ты велела.

— Хорошо, — резко сказала Изабель. — Пускай поломает себе голову, чем это таким я занята. — Она сделала паузу. — Он говорил что-нибудь?

— Спрашивал о моем здоровье. Изабель моментально ощетинилась.

— Интересно! А о моем здоровье он, значит, не спрашивал? Ведь это я болела, а не ты, когда он уезжал!

Мэксин полезла в свою вместительную кожаную сумку и достала оттуда клочок бумаги.

— Вот номер телефона, милая. Позвони ему. И расскажи о ребенке.

— Мне бы хотелось, чтобы вы занимались своими делами, Мэксин Нисом. Если мне понадобится ваш совет, я спрошу сама.

— И перестаньте вмешивать меня в ваши дела, мисси. Может быть, я тогда и не стану давать советы.

Изабель выхватила бумажку из руки Мэксин и сунула в карман своих брюк. Станет она звонить Бронсону или нет — это ее личное дело.

— Учти, если ты посмеешь рассказать Дэниелу про мою беременность, я тебя просто четвертую!

Мэксин фыркнула.

— Но кто-то же должен сказать ему о ребенке, прежде чем сам ребенок это сделает.

— Для этого мне и нужно побыть одной, Мэкси. Я должна сама все продумать.

— Спроси меня, и я скажу, что тут не о чем думать.

— Я ни у кого не стану ничего спрашивать! Я сама должна решить!

— Прости, но мне кажется, что самой тебе это так и не удастся.

— Черт возьми! Это мой ребенок, и его мать обязана уметь о себе позаботиться!

Перед Мэксин стояла уже совсем не та маленькая принцесса, которая не способна была даже заполнить чековую книжку или вскипятить воду. Но, похоже, старая гувернантка до сих пор так и не поверила в произошедшие с ее воспитанницей перемены.

В тот день обещали большой снегопад, и потому Мэксин с Иваном отправились в путь еще до обеда. Изабель хотела угостить их омлетом и жарким по-французски, но гости, используя благовидный предлог, отказались от трапезы, причем, как показалось принцессе, не без тайной радости.

Когда они уехали, Изабель сделала себе омлет с сыром и поджарила тост, а потом съела все это, как настоящая американка, сидя перед телевизором в гостиной. Как это было ни досадно, приходилось признать, что ностальгия по Дэниелу ощущалась все острее. Она не знала, можно ли испытывать ностальгию по человеку, но именно это слово лучше всего передавало ту глубокую тоску, которая одолевала ее.