Под впечатлением любви американцев ко всяческим эксцентричным достижениям я не заметила, что другой памятник был явно незавершенным, точнее, служил частью чего-то незавершенного. Французское правительство прислало на Выставку гигантскую руку, мертвой хваткой сжимающую факел; внутри ее находится лестница, что ведет на балкон, расположенный под факелом. Я любовалась этой скульптурой из меди и железа, установленной на постаменте в центре Филадельфии, и была слегка разочарована, когда узнала, что к этой громадной руке затем присоединят целую статую Свободы — современного Колосса, изготовленного в Париже, который однажды поставят (подобно древнему Колоссу на острове Родос) в нью-йоркском порту, чтобы приветствовать прибывающих эмигрантов. «Как же в этой стране, — спрашиваю я себя, — отличить законченное от того, что только строится?»

17 августа

Сейчас вечер, и я продолжаю письмо в тени вяза за нашей гостиницей в Хобокене после головокружительного дня, проведенного в городе. Прямо с парома мы отправились на центральный почтамт и обнаружили там, как и ожидали, новые письма от Юлиана и Рышарда. Прожив две недели в южной части штата, они наконец нашли клочок земли с домом и служебными помещениями рядом с небольшой виноградарской колонией. Рышард предполагает остановиться на месяц по соседству с нашим новым домом; он жаждет уединения, чтобы написать несколько рассказов, а также насладиться жизнью на свежем воздухе в обществе индейцев и мексиканцев; перед самым нашим приездом он снова вернется на север. Юлиан предпочитает дожидаться нас в Сан-Франциско, где имеется активная польская община. Остаток утра мы с Богданом занимались приготовлениями к путешествию. Завтра он снова повезет Петра в Филадельфию — мальчику захотелось еще раз на Выставку. А послезавтра мы на «Колоне» отплываем в Панаму. Там пересечем перешеек на поезде и сядем на другой корабль, который доставит нас в Сан-Франциско, где я не собираюсь надолго задерживаться (если, конечно, там не выступает Эдвин Бут, что вполне возможно), и, после воссоединения всей нашей группы, мы немедленно отправимся на юг.

Поскольку эти корабли — не современные железные паровые суда, а колесные пароходики, то плавание займет больше месяца. «Почему же вам не сесть на трансконтинентальный поезд и не приехать на место через неделю?» — спросите вы. Дело в том, что я уступаю желаниям мужа и сына. Петр умолял не лишать его возможности пожить на деревянном суденышке, Богдан просто влюбился в морские путешествия, как я уже рассказывала, а мне — мне пришлась по вкусу идея насладиться берегами континента. Не бойтесь того, что я писала вам о своем «романе» с водой, милый друг. Ваша русалочка (я говорила, что «Русалочка» была в детстве моей любимой сказкой?) еще собирается прожить долгую-долгую жизнь на суше.

Эспинуолл, Панама

9 сентября

Пишу второпях. В начале поездки нас подстерегла неудача. «Колон» оказался слишком маленьким (гораздо удобнее было бы спать в палатках на палубе, чем в крошечных зловонных каютках внизу), и обслуживали его с бесстыдной халатностью. Уже через два дня взорвалась главная паровая труба, и нам понадобилось в два раза больше времени, чтобы доползти обратно до хобокенских доков! Можете представить себе ужас всей нашей компании и упреки Дануты с Циприаном, которым не терпится добраться до места. Видимо, кто-то все же хотел ехать на поезде, но ни у кого не хватило мужества возразить мне. Я виновата. Наверное, так оно и есть. Впрочем, нет, не думаю. Вы же знаете, я терпеть не могу отступать и отказываться от своих решений. Мы просто обязаны поплыть морем.

Каждый день я заучиваю не менее двадцати новых английских слов. Seaworthy[44] — не правда ли, дивное словечко?

После недолгого ожидания в Хобокене мы вновь отправились в путь на другом, более крупном и лучше оснащенном колесном пароходе — «Крезнт-Сити». Плавание прошло без происшествий. На закате пассажиры собирались на палубе, чтобы попеть в унисон народные песни, например «Милая, я старею» и «Нежное прощанье»; пение успокаивало мои нервы. До последних дней, когда корабль повернул на восток, чтобы пройти между Кубой и Гаити, мы всегда плыли вдоль одного из американских штатов.

Сегодня утром мы высадились на карибской стороне перешейка — в порту, который расположен на маленьком песчаном островке около километра длиной и соединен с материком железнодорожной насыпью. Я ожидала увидеть город. Но это оказалась деревушка с одной-единственной улицей, или, точнее, длинным рядом домов, в основном магазинов, владельцы которых похожи на головорезов, и все носят плоские соломенные шляпы и белые пижамы. Деревня невыразимо уродлива. Что же касается жары, то забудьте мои прежние жалобы: такого еще не было! N’en parlons plus![45] Нужно просто с нею смириться. Временами шел дождь, и нам приходилось укрываться в мрачном винном погребке, где пьяная старая негритянка поведала о том, что сезон дождей начинается здесь в апреле и продолжается девять месяцев! Дождь на время утих, и мы вышли на улицу посидеть на мокрых стульях в некоем подобии кафе. Все вокруг мокрое. Воздух влажный. И даже жучки (а они — везде) тоже мокрые. Здесь так сыро, что я могу выкрутить блузку, и в лужах под ногами прибавится воды. Перед нашими робкими взглядами разгуливают взад и вперед полные смуглые женщины в красивых пурпурных и красных одеждах. Ястребы тоже беспрепятственно бродят вокруг, хлопая крыльями: их запрещено отстреливать, потому что они поедают дохлых крыс и мусор, который здесь выбрасывают на улицу. Не знаю, куда подевались другие пассажиры. Богдан и Циприан ушли запастись водой и фруктами перед нашей двухчасовой поездкой на поезде через болота и джунгли на другую сторону перешейка.

Так что представьте себе, как я сижу за ржавым столиком, попиваю чай с ромом и гляжу с нетерпением и удовольствием на своих подопечных. Напротив громко вздыхает Ванда. Барбара и Александер положили головы на стол, они так устали, что даже не в силах жаловаться. Данута ушла куда-то со своими девочками, у которых диарея. Якуб и Петр рисуют за другим столиком. Якуб говорит, что здесь — рай для художника; теперь он захочет задержаться в Панаме! А Петр рисует карту: он заявил, что, когда вырастет, пророет судоходный канал через перешеек. Он уже кажется мне взрослым, Хенрик. Вы бы удивились, насколько он изменился за эту поездку, стал менее ребячливым — настоящий маленький мужчина! Теперь уже он берет Анелу за руку и пытается ее успокоить. Бедняжка напугана. Наши друзья ведут себя стоически, но я знаю, как они шокированы всей этой экзотикой. Барбара только что спросила дрожащим голосом, много ли африканцев в Калифорнии! Я запишу для вас, о чем они сейчас говорят:

Петр (подскакивая): «Нет, там живут индейцы!»

Барбара: «А они что, не чернокожие?»

Петр: «Нет, краснокожие!»

Барбара: «Краснокожие?»

Александер: «Не говори глупостей, Барбара».

Ванда: «Меня уже всю москиты искусали!»

Якуб: «Не забудьте еще про желтолицых».

Барбара: «Желтолицые!»

Якуб: «Ну да, китайцы. У них такие длинные черные косички за спиной».

Анела (плача): «Ах, мадам, мы едем в Китай? Но вы же не говорили, что мы едем в Китай!»

Теперь мне будет нелегко ее успокоить.

Позднее

Купила зонтик и сандалеты. Натерла волдырь. Вижу вдалеке Богдана и Циприана, они идут к нам, нагруженные продуктами. Опять начинается дождь. Данутины дочки плачут. По столу бежит огромный страшный коричневый таракан; Ванда визжит. Владелец кафе смеется над ней. «Cucaracha![46]» — кричит, бросаясь к столу с полотенцем в руке. Мое первое испанское слово. Хенрик, он просто взял и улетел. Летающие тараканы, Хенрик.

Поезд скоро отправляется.