Цивилизация инков развилась, а вернее, возникла при нас взрывоподобно. Люди, прежде строившие шалаши из листьев, воздвигали теперь в Городе Солнца (Каласасаве) прекрасные каменные здания, какие могли бы украсить Толлу. Не строили они лишь ступенчатых жертвенных пирамид…

Однако не только мариане учили людей, кое-что и пришельцам пришлось позаимствовать у земян.

На Маре нет водных просторов. Рыбачьи плоты из легчайших стволов с веслами, удлинявшими руки, поразили нашего инженера Гиго Ганта. Он заметил, что гребцам приходилось бороться с ветром, задумал использовать движение воздуха и… изобрел парус, решив передать его людям вместе с марианским колесом.

— Должно знать, — восстал Нот Кри, — что человек останется человеком, от кого бы он ни происходил — от фаэтов или от фаэтообразных земных зверей, только в том случае, ежели будет постоянно нагружать важнейшие мускулы тела. Колесо принесет несчастье людям, ибо они создадут в будущих поколениях катящиеся экипажи, разучатся ходить и в конце концов выродятся. По той же причине не нужен им и парус.

Кара Яр и Эра Луа поддержали Нота Кри. Ива, наивно благоговевшая перед своим Гиго Гантом, обиделась за него. Мне пришлось принять, может быть, и ошибочное решение, которое спустя тысячелетия способно удивить будущих исследователей, которым не удастся обнаружить никаких следов колеса ни в Толле, ни в заливе Тики-кава.[4]

Но парус, как мне казалось, не мог повредить людям. Это утешило Гиго Ганта, и под его руководством инки построили первый парусный корабль (уже не плот, а крылатую лодку), на котором вместе со своим рыжебородым летали по волнам вдоль берегов материка.

Эти путешествия способствовали быстрому росту государства инков. Никто не завоевывал соседние племена. Мореплаватели лишь рассказывали о своей стране. Молва о благоденствии инков, умеющих выращивать чудо-зерна и живущих сплоченной общиной, влекла к Городу Солнца ищущих лучшей жизни.

Вероятно, в грядущей истории Земян еще не раз случится так, что легенды о счастливом крае заставят людей сниматься с насиженных мест и переселяться целыми селениями и даже народами в поисках воли и счастья. Так случилось при нас на материке Заходящего Солнца, отгороженного океаном от других земель.

К бывшим кагарачам постепенно присоединялось все больше и больше полуголодных племен, промышлявших нелегкой охотой. Они становились земледельцами, чтобы, и у них труд был столь же щедрым, как у инков, конечно, обязательный для всех без исключения. Излишки благ оказывались ненужными. Естественным становилось, что каждый помогал другому, а не жил лишь своими нуждами. Престарелые уже не умирали, как прежде, около брошенных костров. Все, кто приходил к инкам, становились равными между собой, и каждый, уже не голодая, благодаря заботам общины, сам теперь трудился для нее и полную меру своих сил.

Люди узнали, что сыны Солнца, живущие с инками, научили их добывать из горных камней металл куда более прочный, чем мягкое золото. Рожденный в яростном огне, он был податлив, пока не остывал, и из него можно было делать не только оружие, но и множество полезных вещей, прежде всего орудия обработки земли, на которой вырастал дар звезд — кукуруза.

Вокруг государства инков были воздвигнуты бастионы, предназначенные для защиты от грабительских отрядов Толлы, рыскавших в поисках сердец для жертвенных камней. В свое время Чичкалан попал в плен к кагарачам, участвуя в одном из таких набегов. Теперь Чичкалан был главным помощником Гиго Ганта, первым инженером среди землян, искусный не только в игре в мяч, как бывало, но и в создании хитрых рычажных механизмов. Неунывающий весельчак, он не избавился лишь от своей страсти к пульке, варить которую научил даже инков.

Вместе с ними он строил парусный корабль и вместе с ними плавал в незнакомом море. Чтобы научить землян правильно ориентироваться по звездам, нам с Нотом Кри пришлось вспомнить, что мы звездоведы.

Первым звездоведом среди инков стал наш ученик Тиу Хаунак. Он обладал зрением не менее острым, чем у могучих птиц, разглядывавших землю с огромной высоты. Высокий, широкоплечий, с выпуклой грудью и гордо закинутой головой, крючковатым носом и широко расставленными круглыми глазами, он умудрялся видеть звезды, доступные нам лишь с помощью оптики. Его огромные руки, будь на них перья, казалось, способны, как крылья, поднять его ввысь.

Он обладал каменной волей и жестким упорством, удивляя нас своей феноменальной памятью и способностью к математическим вычислениям, от которых мы, мариане, избалованные вычислительными устройствами, совсем отвыкли. Собственно, ему, а не нам обязаны инки созданием своего государства. Если я был «первым инкой», то он был первым из инков. Он понимал, что процветание его народа основано на дружбе с пришельцами.

Тиу Хаунак поразил меня своими расчетами, сообщив:

— Если время оборота вокруг Солнца трех планет: Вечерней Звезды, Луны — так называл он Луа — и Земли относилось бы почти как восемь к десяти и к тринадцати, 225–280–365 земных дней, то орбита Луны была бы устойчивой, как камень, скатившийся в ущелье.

— Но орбита ее неустойчива? — осведомился я.

— Да, как камень на краю утеса, потому что на самом деле год Луны равен не 280, а 290 дням. При опасных сближениях Луны с Землей «камень с утеса» может сорваться.

— Разве сыны Солнца говорили Тиу Хаунаку об опасности предстоящего сближения планет? — напрямик спросил я своего ученика.

— Тиу Хаунак сам понял, почему сыны Солнца прилетели на Землю и зачем их братья стремятся на Луну.

Однажды он привел меня на берег моря. Позади высились громады новых зданий. Впереди расстилался неспокойный простор. Небо хмурилось, ветер доносил брызги с гребней волн. Я вытер ладонью лицо.

— Мудрейший Кон-Тики, наш первый инка, все же не знает людей, — загадочно начал он. — Люди становятся лучше от общения с сынами Солнца, но в своей основе остаются столь же жестокими, как жрецы Толлы.

Порыв ветра рванул наши плащи, сделанные из еще пока грубой ткани, появившейся у инков. Он продолжал:

— Мудрый Нот Кри объяснил Тиу Хаунаку, что причина кроется в самой крови людей, в которой таится сердце ягуара.

— Нот Кри придает излишнее значение наследственности. Долг инков так воспитать своих детей, чтобы сердце ягуара не просыпалось в них Сестра Кон-Тики Ива все силы отдает такому воспитанию.

— Как ни приручай ягуара, он все равно будет смотреть в лес. Что больше любви и преданности может дать воспитание? И все же девушка Шочикетсаль предала и тех, кого любила, и даже свой народ, едва сердце ягуара проснулось в ней.

В черной туче над морем сверкнула молния. Донесся раскат грома.

— Почему Тиу Хаунак бередит свежие раны друзей?

— Потому что он с тревогой и болью услышал слова Нота Кри о скором возвращении мариан на родную планету.

Корабль Гиго Ганта с надутыми парусами спешил укрыться в бухте от начинающегося шторма за уходящей в море недавно построенной защитной каменной стеной.

— Разве сыны Солнца не научили людей основам добра, знания и справедливости? — спросил я.

— Этого мало, — с необычной резкостью ответил Тиу Хаунак. — Миссия Разума никогда не должна закончиться.

— Пришельцы смертны, — напомнил я.

— Все бессмертны в своем потомстве, — возразил Тиу. — Если Кон-Тики женится на Эре Луа, или Нот Кри на Каре Яр, или же Гиго Гант на Иве Тихой, то любая эта чета может остаться с инками, дав им в правители своих детей, в крови которых не будет крупинок сердца ягуара.

Я даже вздрогнул. Он сумел увидеть то, чего я не хотел видеть. Я и Эра Луа! Нот Кри и Кара Яр! И даже моя сестра Ива с Гиго Гантом!..

Со дней моей марианской молодости я считал себя влюбленным в Кару Яр, хотя она ни разу не дала мне повода почувствовать взаимность.

А Эра Луа? Не потому ли она участвует в Миссии Разума, чтобы быть рядом со мной?

Поэты Мара утверждали, что истинно любят не за что-нибудь, а вопреки. Вопреки всему: обстоятельствам, здравому смыслу. И не за качества характера или внешность, не в благодарность, не из жалости, не из долга, а в силу необъяснимой внутренней тяги к другому существу, хотя бы и несовершенному, которому готовы простить все его недостатки.