Франческа вцепилась руками в руль, сжав его обод так, что побелели костяшки пальцев. У нее перехватило дыхание. Опять эта песня, с которой связано столько воспоминаний! Во время субботнего бала марьячос исполняли ее столько раз, что для Франчески эта песня стала своеобразной литанией ее горя. «…Una aventura mas para ti», — выводил певец, и радио швыряло слова песни прямо в лицо Франчески, повторявшей их про себя по-английски, поражаясь их пророческому смыслу, ранее ускользавшему от нее.
«Знаю, что я для тебя лишь очередное приключение, что после этой ночи ты забудешь обо мне. Знаю, что я для тебя быстротечный мираж, что лишь твой минутный каприз связал нас. Но все же целуй с дикой страстью меня, и я с радостью отвечу на твои поцелуи, а когда наступит час, мое сердце умрет для тебя».
Любимая песня Виктора Мейсона, — подумала Франческа, — но какими пророческими оказались ее слова. Мое сердце умерло. И он оказался всего лишь миражем для меня. Все кончено. Я больше никогда не увижу его». Слезы хлынули из ее карих глаз и залили лица. Столь долго сдерживаемые чувства наконец устремились наружу, и она, не таясь, разрыдалась. Катарин резко обернулась и с удивлением посмотрела на нее:
— Дорогая, что случилось?
— Сама не знаю, — прошептала Франческа, отчаянно моргая и силясь разглядеть дорогу сквозь застилающие глаза слезы. — Но думаю, что мне надо на минутку остановиться.
— Вон там есть место, куда можно свернуть! — крикнула Катарин. — Вот сюда, на подъездную дорожку к тому дому. — Указала она рукой.
Она, охваченная тревогой, не могла понять, чем вызван этот поток слез. Франческа свернула с шоссе на небольшой, усыпанный гравием съезд, резко затормозила и, уронив голову на руль, зарыдала с новой силой. Катарин выключила радио, придвинулась к ней, крепко обняла и погладила по голове.
— Что такое, Франки? Что тебя так расстроило?
— Я не знаю, — прошептала Франческа.
Она повернулась к Катарин и была уже почти готова открыться ей, но в последнюю минуту передумала. Нет, она никогда не сможет рассказать Катарин о своей связи с Виктором. Никогда. Постепенно ее рыдания стихли, она высвободилась из объятий Катарин и, вытерев ладонью мокрое от слез лицо, попыталась улыбнуться.
— Прошу прощения, — нерешительно проговорила Франческа, глядя на Катарин, сидевшую рядом. — Все пошло кувырком, — медленно, запинаясь, продолжила она. — Такое чудесное лето обернулось трагедией.
Катарин закрыла рукой ей рот.
— Не говори так! — воскликнула она, и ее глаза наполнились ужасом.
Когда они подъехали к госпиталю, Катарин легко выпорхнула из машины, а Франческа поехала искать место для парковки. Катарин тем временем бегом взлетела по лестнице и распахнула дверь. В приемной она обнаружила Нормана, который сидел, по-стариковски сгорбившись, в кресле, опустив плечи и уронив голову на руки. При виде Катарин его лицо исказилось гримасой, и он медленно покачал головой.
— О нет! — вскричала Катарин, подбегая к нему. Она села рядом, схватила и крепко стиснула руку Нормана, продолжая молча, похолодев от страха, смотреть на него, не ре таясь задавать вопросы.
— Хилари все еще без сознания, — проговорил он.
— А Терри? — прошептала Катарин.
— Только что уснул. Я не мог с ним справиться, когда сидел рядом. Он совершенно обезумел, вскакивал с кровати и порывался идти искать Хилари. Мне пришлось позвать врача, чтобы тот сделал ему укол.
— Они сильно пострадали, Норман, дорогой?
— У Терри, слава Богу, все повреждения только поверхностные. Синяки, ссадины, глубокая резаная рана на лице, не считая сломанного ребра и растяжения плеча. Его выпустят отсюда через несколько дней…
Глаза Нормана налились слезами, и, достав из кармана носовой платок, он громко высморкался.
— Но Хилари — я просто не знаю, что про нее сказать. Она в коме, и это очень беспокоит врачей.
— У нее есть другие повреждения?
— Да, но так же как у Терри, они не слишком серьезны. Сломаны рука и нога, ободрана половина лица, но доктор, который говорил со мной, считает, что пластическая операция ей не потребуется.
Норман крепко сжал руку Катарин и с неистовством крикнул:
— Она не должна умереть, Катарин! Она не может умереть! Не могу даже подумать о том, что будет с Терри, если она… если это произойдет. Он не перенесет этого, без Хилари ему не жить.
— Все обойдется, Норман, — попыталась его мягко утешить Катарин, но в ее голосе не чувствовалось большой уверенности. — Мы не должны сейчас думать о худшем. Мы должны надеяться на лучшее.
— Да, — пробормотал Норман. Он отвернулся и несколько минут смотрел в окно, после чего вдруг повернулся всем телом к Катарин и пронзил ее взглядом.
— Это мы во всем виноваты, — мрачно заявил он. — Нам не следовало этого делать.
— Что нам не следовало делать, я не совсем понимаю? — спросила поставленная в тупик его заявлением Катарин.
Норман отстраненно посмотрел на нее и часто заморгал глазами. Помолчав немного, он тихо сказал:
— Мы тогда сговорились и уговорили их работать вместе в том фильме. Они снова влюбились друг в друга. Мы вмешались в чужую жизнь, а это неправильно. Никто не смеет брать на себя роль Бога, Катарин.
Катарин ошеломленно уставилась на него.
— Как ты можешь такое говорить, — увещевала она его таким же тихим голосом. — Вспомни, ведь мы же старались помочь Терри справиться с его проблемами. Кроме того, не мы же с тобой вели машину сегодня. Ты ведешь себя просто глупо, Норман.
Но Норман Рук, казалось, не слышал ее. Он продолжал сидеть, упрямо уперев взгляд в свои, обутые в сандалии, ноги.
— Я никогда себе не прощу, если Хилари умрет, — заявил он. — Лезть в чужую жизнь — это неправильно. Будь уверена, Бог лучше нас знает, что делать. Мы оба должны были это понимать.
Он встал и пошел к двери.
— Пойду еще взгляну на них. Я сию минуту вернусь.
Катарин снова опустилась в кресло, не отрывая взгляда от закрывшейся за Норманом двери. Она испытывала смешанное чувство горечи и испуга от его неожиданного заявления. Она не могла принять его упреков. Каким образом могли они оказаться виновными в автомобильной аварии? Нет, Норман просто в шоке, он бредит, убеждала она себя, он не соображает, что говорит. Катарин встала, подошла к окну и выглянула наружу. Она действительно рассчитывала на старую привязанность Хилари к Терри, но никак не ожидала, что прежняя любовь вспыхнет между ними, что Хилари бросит Марка и сбежит от него к Терри. «Что бы я ни сделала, я действовала в их интересах, — заявила себе Катарин, всегда готовая оправдывать себя, — у меня были самые лучшие намерения. Норман может говорить что угодно, но мы с ним не виноваты. Ни в чем, а тем более — в катастрофе».
Она прижалась лбом к холодному стеклу и закрыла глаза, припоминая, как прелестна была Хилари в субботу вечером на балу. У нее перехватило горло. «Живи, Хилари! — беззвучно кричала она. — Борись! Ты обязана бороться! Не поддавайся, борись за свою жизнь. Ради Терри. О, Хилари, ну, пожалуйста, пожалуйста, не умирай». Она вновь и вновь повторяла в уме эти слова, неподвижно стоя у окна и сосредоточив все свои мысли и чувства на раненой, вкладывала все свои душевные силы в посылаемые ей волны любви и поддержки.
Катарин была так глубоко погружена в свои мысли, что не расслышала, как отворилась дверь, Франческа тихо вошла в приемную и остановилась посреди комнаты, пристально вглядываясь в застывшую у окна фигуру Катарин. Сейчас в ней было нечто беззащитное, и Франческа подумала: «Она кажется такой хрупкой, такой крошечной, словно ребенок, честное слово», и ее сердце окатила теплая волна нежности к подруге, смывшая остатки гнева и обиды на нее. Она подошла к ней поближе.
— Кэт! Кэт!
Катарин обернулась и печально покачала головой.
— Плохо дело, Франки, и…
Останавливая ее взмахом руки, Франческа радостно замотала головой:
— Все хорошо, Кэт. Все будет в порядке. Я только что видела Нормана, когда он говорил с доктором. Хилари наконец очнулась. Через несколько минут мы сможем ее навестить.