Что-то не вяжется в словах этого пенсионера. Все в один голос уверяли меня, что Шекельграббер — душа человек, лучше не придумаешь, а тут старику в четырех квадратных метрах отказал. С чего бы вдруг?.. Нет, не угадаешь. Бывает же так, что просто человек не понравился. Вот и отказал. Может, у него идиосинкразия на значок «Пятьдесят лет в КПСС»…

Дома в почтовом ящике я нашел письмо. По-моему, это первое за последние два-три-четыре года. Вскрыл, оказалось — повестка в милицию. Сначала подумал, что это Квочкин вызывает меня таким оригинальным способом, но увидел сумму штрафа прописью. Действительно, пару месяцев назад меня забирали «за появление на улице в нетрезвом состоянии, оскорбляющем человеческое достоинство». Ну уж дудки! Платить отделению, в котором начальник — мой подельщик, я не буду. Но все равно — спасибо. Хоть милиция обо мне вспомнила. Теперь знаю, что нужно делать, если хочешь получать письма почаще…

С утра я просмотрел список клиентов «Долины царей», который оставила Кувыркалкина. Фамилии ничего не сообщали. По ним, в лучшем случае, можно было бы составить социологический отчет о национальной клановости нуворишей. Правда, Заклепкина я в списке не обнаружил. Но с чего ему там быть? Карманом он не вышел, обворовать государство по возрасту не удалось, просил он, прямо скажем, милостыню, и договора на посмертное обслуживание с ним никто не заключал. Впрочем, сколько правды сказал мне пенсионер и сколько вранья — это еще предстояло выяснить. Поэтому я посмотрел в досье, где обитают Опрелин с Кувыркалкиной, и собрался ехать к ним.

Но позвонила Размахаева. Я и не предполагал, что она встает в такую рань. Впрочем, телефон мог стоять у кровати, а разговаривать, не глядя в глаза, зиц-вдова и без телефона умела.

— Вы мне нужны, — сказала она.

— Как воздух?

— Я вас хочу нанять. Меня донимают, мне надо, чтобы вы избавили меня от одного человека. Дело нетрудное, думаю, это он убил Шекельграббера из ревности, или с его подачи, а вы заодно убьете двух зайцев и подработаете.

— Какого Шекельграббера? — поиздевался я. — Который звал вас Мунькой?

— Ну ладно, хватит! — разозлилась она.

— Хватит, хватит, тем более половым воздержанием Шекельграббера не воскресишь, — согласился я. — Подозреваю, что речь идет о Терентьевиче.

— Правильно подозреваете. Этот идиот меня измучил, проходу не дает, а вчера потребовал, чтобы я ехала с ним в Югославию.

— Наверное, санитаркой? — предположил я. — Сейчас многие девушки так делают, но до госпиталя почему-то не доходят, застревают в баре с обнаженной грудью.

— Вы пошлый дурак! Вы — Терентьевич наоборот! — сказала она. — Вы нанимаетесь или нет?

— Как же я могу отказать девушке со стажем! А чем будете платить? Любовью?

— Нет. Я уже запятнала девичью честь нескромными поцелуями. Зачем вам такая? Вам нужна любовь чистая и светлая, как квартира после обмена или ремонта. Нечто похожее у вас уже есть, поэтому берите деньгами, — предложила она.

— Какой же нахал покрыл ваши щеки пятнами стыда? — спросил я.

— Муж, — ответила она.

— Разве у вас был муж?

— Был.

— И куда он делся?

— Да куда-то делся.

— Посмотрите под кроватью или в шкафу, — посоветовал я.

— Уже смотрела.

— Значит, вы еще замужем?

— Фамилией.

— Так что ж вам бояться этого патриота? Скажите, что муж вернулся.

— Вы не знаете Терентьевича. Он не уступит дорогу, даже если муж окажется лидером боснийских хорватов и сербских патриотов. Посмотрите на синяк под глазом — и убедитесь.

— А почему бы вам не махнуть на Запад? Прекрасная возможность валять дуру с большим комфортом.

— Западный мир, безусловно, хорош, но я хочу им только пользоваться. Жить, как они, я не хочу и не буду.

— Хорошо, я подумаю насчет найма. Встретимся вечером в Домжуре. Постарайтесь уйти от слежки. Второго синяка мой глаз не переживет. И не забудьте улики.

— Какие улики?

Вы же сказали, что Шекельграббера убил Терентьевич!

— Нет у меня никаких улик. Если б были, давно б сама заставила его уехать. — И бросила трубку.

И что я за мужик такой? Ну на кой черт мне сдалась эта Размахаева? Зачем постоянно требуется общество красивых женщин и близость с ними? Для самоутверждения, что ли?..

«Уазик» Опрелина стоял у подъезда и ждал хозяина с вечера, я тоже решил подождать, но с утра.

— Кого вы тут караулите? — спросил Опрелин, когда вышел из дома.

Не ревнуйте напрасно, не Олю Кувыркалкину.

— А я вам зачем сдался?

— Хочу, чтобы вы подтвердили свое соучастие или опровергли.

— Заклепкин же все рассказал!

— Где вы взяли ключ от машины Шекельграббера?

— Он сам попросил сделать дубликат, потому что забывал ключи где ни попадя. А я сделал два.

— С какой целью?

— Ну мало ли, думаю. Вдруг оба потеряет.

— Где второй дубликат?

— В унитазе.

— Вы знаете, что вам с Заклепкиным светит от года до трех?

— Я действовал в состоянии аффекта, из ревности.

— Но вы лишитесь и жены и работы, даже если вас оправдают.

— Найду другую.

— Жену или работу?

— Там посмотрим.

— Странно вы разговариваете. Как будто вам на себя наплевать.

— Вот именно, достали вы меня все, — пробурчал он.

— Подвезете до отделения милиции? — спросил я и залез в кабину.

Опрелин, по-моему, обрадовался. Небось думал, бедолага, что только он со двора, как я сразу в койку к его жене.

— Где документы Шекельграббера? — спросил я.

— Спросите у Заклепкина, — ответил он.

— А вы не знаете?

— Мне скрывать нечего.

— Зачем вы так часто ездите по Армянскому переулку?

Он не ответил. Или не нашелся. Я тоже замолчал. Только когда Опрелин затормозил у милиции, я посмотрел на него вопросительно и сказал:

— Ну что, пойдем?

— Куда? — испугался он.

— Как куда? В КПЗ.

— Я же на работе.

— Работа — не волк… — сказал я. — Ладно, еще раз пораскинь мозгами, как себя вести, я тебя повесткой вызову. — И хлопнул дверцей…

Квочкина я встретил в дежурной части.

— Примешь пятьдесят капель? — спросил он, пока мы поднимались в кабинет.

— Рано еще, — попытался я сопротивляться.

Он неожиданно согласился:

— Тебе рано, а мне уже поздно.

Видимо, Квочкин насмотрелся американских боевиков, где выпивают раз десять по ходу фильма, и решил вести себя соответственно, чтобы стать лихим парнем.

В кабинете я протянул ему пятитысячную бумажку.

— Что это? — не понял он.

— Навыдов дал взятку, чтобы я от него отвязался.

— Кто такой? — спросил Квочкин.

Я объяснил.

— А-а, это хорошо. Ерунда, а приятно, потому что с неба, — сказал он и сунул купюру в кобуру.

Совершенно непонятно, что он будет доставать при аресте бандитов. Тем более денег у них все равно больше.

— Тут еще такое дело, — сказал я, — Размахаева, экс-любовница Шекельграббера, хочет меня нанять. Якобы ее утомил некий югославский подданный по фамилии Терентьевич. Проходу не дает простой советской шлюхе, обещает жениться при случае.

— Это уже интересно, — решил Квочкин. — Они в тебя поверили.

— То есть?

— То есть поверили, что ты всерьез можешь выйти на убийцу, и морочат тебе голову, — объяснил Квочкин. — Вот что: денег ты у нее не бери, скажи, мол, есть данные о невиновности Терентьевича, а женихов пусть сама разгоняет. Будет настаивать — отключим газ. Нет, перекроем кислород. — И захохотал.

— Может, все-таки намекнешь, кто тут действующие лица? — спросил я.

— Намекаю: сиди до первого апреля дома, выключив телефон, а второго позвони мне пораньше и поезжай к Поглощаеву за деньгами.

— Осталось три дня, сказал я.

— Вот и ладушки.

— Приказ понял. — Я поднялся.

— Кстати, — на прощание сказал Квочкин, — приехала жена Шекельграббера, я дал ей ключи от его квартиры. Это я сообщаю для информации, а не для того, чтоб ты мучил бедную женщину допросами…