— Цепуритис, дай мне свой нож!

Цепуритис облегченно вздохнул. Увидев Валлию, он приготовился к худшему.

— Нож? — равнодушно повторил он. — Не знаю, потерял, наверное. Возьми у Августа.

Но на трапе Цепуритис догнал ее:

— Это что еще за шутки?

— Ты лучше скажи, где твой нож?

— Ты что-то знаешь, Валлия! Ты от меня что-то скрываешь.

— Так же, как и ты.

— Говори, где мой нож?

Выражение лица Цепуритиса напугало Валлию. По тону вопроса она поняла, что тут не до шуток.

— Ну ладно уж, скажу. Тот, кого ты искал в туннеле, теперь в каюте у Алисы. Выстругивает твоим ножом рожки прохвосту Парупу.

— Валлия, если б ты знала… — Но в глазах Цепуритиса снова появилась тревога. — Ты никому не рассказала?

— А я разве похожа на трепачку?

— Тогда, ради бога, помалкивай! Если узнают, кто он такой…

— Я-то промолчу, за меня не беспокойся. Только ты Парупа берегись. Он что-то почуял.

Если смотреть с ходового мостика, океан выглядит почти миролюбиво. На самом же деле ветер разогнался почти до штормового. Волны то вздымают судно на свои широкие спины, то снова сваливают в глубокие провалы. На баке волны перекатывают через борт, и целые водопады низвергаются на палубу. Их должны были преодолевать все, кто после вахты хотел попасть в кубрик. Галениека окатило с головы до пят. Вода стекала по волосам, рукавам, брюкам.

Курт потянулся к своему рундучку, чтобы сменить промокшую робу на сухую.

— Скотина, дверь хоть прикрыл бы! — рявкнул на него Галениек. — А еще порядком хвастается…

— Не привязывайся, я закрыл.

— Спокойно, ребята, спокойно, я сейчас… Вот затыкать бутылку — это занятие не для меня, а дверь закрыть — в любое время.

Лишь теперь матросы заметили, что вошел Паруп. По его лицу тоже текли струйки, совсем как шампанское из переполненного бокала.

Матросы выжидательно молчали. Обычно господа в кубрик не заходили. Тем более в такую погоду.

— Это матросский кубрик, — заметил на всякий случай Курт. Ему показалось, что Паруп спьяну заблудился.

— Мне все равно кто — простой матрос или адмирал, лишь бы компания была. Я человек не гордый.

— Смотри-ка, насосался! Сейчас грохнется! — шепотом сказал кто-то за спиной Галениека.

Паруп, кажется, тоже услышал реплику. Стараясь сохранять равновесие, он пристально заглянул по очереди каждому в лицо. Затем достал из кармана коньяк. Зашатался, но на сей раз не устоял. Бутылка выпала из рук, покатилась. Паруп посмотрел ей вслед с веселой ухмылкой.

— Вот здорово, что заранее сел! — бормотал он. — Теперь незачем вставать на четвереньки… Спокойно, ребята, щщас я ее… На судне ничего пропасть не может.

Он заполз под одну койку, под другую, наконец нашел.

— Удрать хотела, — упрекнул Паруп бутылку. — Не выйдет, милашка! За это я тебя щщас выпью без лимона.

Он попытался встать, но не смог. Галениек поднял его за шиворот. Бутылка опять скатилась на пол.

— Тут вы себе собутыльников не найдете! — проворчал Галениек и распахнул дверь.

— Щерещур вы больно гордые. Ну ничего, поищу в другом месте. — И Паруп, ковыляя, удалился.

— Господин Паруп, вы свой коньяк позабыли, — догнал его Курт.

— Благодаррствую! Что такое человек без выпивки? То же, что морре без воды!

— Глядите не захлебнитесь! — пожелал ему Галениек и с шумом захлопнул дверь. — Ну и шприц же ты, фриц! — налетел он на Курта. — Кой черт тебя дернул отдать этому болвану коньяк? Сейчас бы в самый раз крепенького хватить. После душа-то.

Галениек силился стянуть с себя промокший свитер.

— Это же его коньяк, — оправдывался Курт.

— Нашелся защитник частной собственности! Я те покажу сейчас порядок! — Галениек изготовился к внушительной речи, но заметил юнгу, который в отчаянии балансировал с бачком супа в вытянутых руках. — А-а, обед! Дружба с коком — залог здоровья… Тьфу ты, дьявол!

Судно накренилось.

Галениек, сдергивая свитер, потерял равновесие и ударился о стол.

Неожиданный толчок имел и другие последствия. Зигис, словно его толкнули невидимые руки, споткнулся и налетел на Галениека. Половина похлебки вылилась на пол, изрядная порция — матросу на брюки.

— Я тебе! — взревел Галениек.

Он схватил парнишку за шиворот и в ярости начал хлестать мокрым свитером.

— Перестань! — Курт вырвал у него из рук свитер.

— Чего лезешь, фриц? Его морда что — тоже частная собственность? Последние штаны мне изгадил!

— Не волнуйся, Галениек. В супе так мало жира, что пятен не останется. Ручаюсь!

Галениек помешал ложкой остатки похлебки, попробовал и тут же выплюнул:

— Свинство! Дружба с таким коком — гарантия третьей стадии чахотки…

— Да, харчи сегодня, как в богадельне.

— В чем дело, черт подери! — Кулак Галениека грохнул по столу.

— Валлия чего-то говорила… — начал было Зигис, но, вспомнив, как ему сейчас всыпали, насупился и умолк.

— А ну, малый, выкладывай! И не хныкать, а то опять по уху схватишь.

— Правильно, без хорошей лупцовки еще никто моряком не стал, — подхватил боцман, входя в кубрик.

— Ты только посмей его тронуть, — пригрозил Галениек. — Будешь со мной иметь дело! Чего тебе надо, боц?

— Ребята, пошли задраим люки. Радист получил штормовое предупреждение… Сделаем, а тогда и на боковую можно.

Курт и два других матроса поднялись и стали надевать клеенчатые куртки, но Галениек прикрикнул на них:

— Сидеть! Никуда мы не пойдем! Задраивать люки, чтобы хозяйские шпроты не уплыли, а нас тут помоями кормить будут. Пускай ищут дураков в другом месте!

— Валлия сказала, что ночью немецкие матросы перетаскивали на лодку продукты, — не утерпел Зигис.

— Ах, вот где собака зарыта! — крикнул Галениек. — Шагу отсюда не ступлю!

— Постой, Галениек, не бунтуй, — сказал Курт. — Пошли к Цепуритису. Послушаем, что он скажет.

— Нашел Соломона-мудреца, — проворчал Галениек, но возражать не стал.

При всей своей буйной натуре Галениек признавал опыт и трезвый ум старейшего моряка на «Тобаго». У команды вошло в привычку обращаться в трудных случаях за советом к Цепуритису.

С Цепуритисом они столкнулись в двери.

— Мы с Антоном пришли поговорить насчет харчей, — сказал моторист спокойно, но тут же заметил на полу растоптанную сигарету с золотым мундштуком: — Паруп к вам тоже заходил?

— Нашел чему удивляться. Компанию искал. Мы его послали к чертям, он прямехонько к вам, черномазым, и отправился. Пьян-пьян, а дорогу знает.

— У него на уме что-то другое, — глубокомысленно заметил Антон. — Он и вниз приходил к нам. Ради одного удовольствия человек не пойдет у машин пачкаться и глазеть на гребной вал.

— Он в коридор залезал? — переспросил Цепуритис.

— Ну да, говорю тебе… Я даже знаю зачем. Во взгляде Цепуритиса мелькнула тревога.

— Говорят, он будет совладельцем «Тобаго», — продолжал Антон. — Вот и хочет посмотреть — так ли хороша эта посудина, как хозяйская дочка.

— Факт, кому охота покупать кота в мешке, — согласился боцман. — Послушай, Цепуритис, образумь ты этого Галениека. Я и пожаловаться мог бы, да сами знаете — не из таких я. Втолкуй ты ему… Квиесис не виноват.

— А я разве говорю, что он виноват? — сказал Цепуритис. — Мы сами виноваты, раз позволяем плевать себе в рожу.

— Ну нет! Не позволим! — отрезал Курт. — Порядок должен быть. Это мой последний рейс. В Сантаринге списываюсь на берег и гуд бай!

— Не воображай, что там молочные реки и кисельные берега, — сказал боцман. — На родной-то стороне оно лучше всего.

— Плевал я на такую родину! — бушевал Галениек. — Пристроюсь на приличный пароход, буду получать нормальный харч, а не эту баланду, военную надбавку, все, как положено. Пусть меня Квиесис…

— Ты об одном себе только думаешь, — сказал Цепуритис, Он знал слабые стороны Галениека.

— У каждого своя голова на плечах, — ответил Галениек.

— Глотка у тебя есть, а не голова. Орать он за десятерых, а если надо у Квиесиса по столу кулаком стукнуть, так небось пороху не хватит.