Мишель улыбнулся и сказал: "Это японская трава, которая усыпляет. Она безвредная". Я рассмеялась.
Лина была только в полудреме. Она лежала скрестив колени. Мишель лег на нее и попытался раздвинуть колени, но они были тесно сжаты. Тогда он втиснул между ее коленями свою ногу и раздвинул их. Я была возбуждена, видя Лину такой жаждущей и открытой. Я стала ласкать и раздевать ее. Она чувствовала, что я делаю с ней, и это ей нравилось. Она держала свои губы у моих, глаза ее были закрыты, и мы с Мишелем раздели ее. Мишель окунул лицо в ее полные груди. Он укусил соски. Она позволила ему целовать ее между ног и ввести в нее свой фаллос, а мне целовать ее груди и ласкать их. У нее были чудесные, круглые твердые соски. Мишель раздвигал ее ноги и проникал в ее мягкую плоть, и она начала стонать. Она не желала ничего другого, только его фаллос, и Мишель взял ее. Когда она успокоилась, он захотел быть со мной. Лина встала, открыла глаза и некоторое время наблюдала за нами удивленно. Затем обхватила фаллос Мишеля, не позволяя ему снова войти в меня. Затем она бросилась ко мне, неистово целуя меня и лаская. Мишель взял ее снова, уже сзади.
Когда мы, я и Лина, обнявшись, вышли на улицу, у нее был такой вид, будто с нами ничего не происходило.
На другой день она уехала из Парижа.
ДВЕ СЕСТРЫ
Это были две сестры, одна — невысокая, крепко сложенная, темноволосая и подвижная, другая — грациозная, нежная и ласковая. В Дороти чувствовалась сила. А Эдна обладала удивительным голосом, который всех покорял. Эдна мечтала стать актрисой.
Они родились в богатой семье из Мэрилэнда. В подвале дома их отец однажды сжег книги Лоуренса — настолько в этой семье восстали против всего, что было связано с чувственностью. Тем не менее, отец порой брал дочерей к себе на колени и, запуская руку под платьица, ласкал своих девочек. При этом его глаза становились влажными и блестели.
У них было два брата, Джейк и Дэвид. Пока мальчики не повзрослели и еще не испытывали эрекции, они играли в любовь со своими сестрами — Дэвид с Дороти, а Джейк с Эдной. Хрупкому Дэвиду нравилась его более крепкая сестра, а довольно развитый физически Джейк предпочитал нежную, как растение, Эдну. Братья устраивали свои юные мягкие фаллосы у девочек между ног, но этим все и ограничивалось. Проделывались подобные игры на ковре гостиной и, конечно, хранились в глубокой тайне. И у всех четверых было чувство, что они совершают величайшее из сексуальных преступлений.
Игры неожиданно прекратились. Благодаря познаниям своих друзей мальчики открыли мир чувственности, а сестры повзрослели и стали стыдливы.
В семье побеждало пуританство. Отец не хотел допускать никакого влияния внешнего мира. Он сердился и ворчал, когда в дом приходили молодые люди, он брюзжал на вечеринках и танцах. С фанатизмом инквизитора сжигал книги, которые читали его дети. Он перестал ласкать девочек. Но он не знал, что его дочери прорезали свои трусики там, где сходятся ноги, чтобы на свиданиях их могли там целовать, что они сидели с мальчиками в машинах, целуя и обсасывая их фаллосы, и что заднее сиденье их семейного автомобиля покрывалось пятнами спермы. Отец продолжал ворчать, если молодые люди приходили слишком часто. И делал все, чтобы помешать своим дочерям выйти замуж.
Дороти изучала скульптуру. Эдна мечтала о сцене. Но тут она влюбилась в человека, который был значительно старше нее. Он стал первым мужчиной, которого она по-настоящему узнала. Все предыдущие были для Эдны просто мальчиками, они возбуждали в ней материнское чувство и желание приласкать, защитить их.
А Гарри было сорок лет. Работал он в фирме, устраивавшей путешествия для богачей. Его работа заключалась в том, чтобы развлекать туристов, делать все, чтобы им было весело, чтобы они знакомились и вступали в непринужденные отношения друг с другом, чтобы их комфорт был полным, а их приключения были великолепными. Он помогал мужьям избегать женской мести, а женам — в нужный момент избавляться от мужей. И его рассказы об этих поездках вместе с надутыми богачами всегда волновали Эдну.
Они поженились и вдвоем совершили кругосветное путешествие. Во время путешествия Эдне стало понятно, что во многих сексуальных приключениях своих подопечных ее муж участвовал сам. Она вернулась домой с ощущением отчужденности от него. Ее чувственность он так и не разбудил, и она не могла понять, почему. Иногда Эдна видела причину этого в том, что он как бы принадлежал сразу многим женщинам. В первую же ночь ей показалось, будто он обладал не ею, а просто женщиной, подобной сотням другим. Он не выказывал никаких чувств. Раздев ее, он сказал: "О, какие полные бедра! Ты казалась такой тоненькой. Я и не представлял, что у тебя такие полные бедра!" Она почувствовала себя униженной и нежеланной. Это ее парализовало, лишило и уверенности, и желания. В какой-то степени из-за чувства мести она стала смотреть на него так же холодно, как он разглядывал ее, и тогда увидела сорокалетнего человека с редеющими волосами, склонного к полноте и мечтающего о пенсии и спокойной солидной жизни. Он больше не был для нее человеком, объездившим весь мир.
И тогда появился тридцатилетний Роберт — темноволосый, с горящими карими глазами, похожий на зверя, голодного и нежного. Очарованный голосом Эдны, его завораживающей мягкостью, он был полностью покорен. Роберт только что получил стипендию для занятий театром, он любил сцену так же, как и Эдна. И Роберт вернул Эдне веру в себя и в свою привлекательность. Сам он поначалу даже не был уверен, что у них любовь, он относился к Эдне как к старшей сестре.
Однажды за кулисами, когда все ушли, а они остались, чтобы репетировать, слушать один другого и обсуждать свою работу, их актерский поцелуй затянулся. Роберт отнес ее на диван, который служил реквизитом для пьесы и стоял на сцене, и сделал это неуклюже, торопливо, но в таком смятении, что в Эдне проснулось чувство, которое она никогда не испытывала с мужем. Радость и восхищение Роберта, возгласы восторга и похвал возбудили ее, и она, как цветок, раскрылась в его объятиях. Они упали на пол. Пыль лезла в горло, но они продолжали целоваться и ласкать друг друга, и Роберт дважды овладел ею.
Все время они были вместе. Гарри она говорила, что изучает драму. Это был период опьянения и слепоты, когда живут только руки, губы и тело. Гарри отправился в круиз один. Теперь целых шесть месяцев Эдна была свободна. Тайно от всех она поселилась вместе с Робертом в Нью-Йорке. Какой-то магнетизм исходил от его рук, и каждое его прикосновение, даже просто его ладонь, лежащая на ее ладони, пронизывала теплом все тело Эдны. А он сходил с ума от звука ее голоса. В любой миг он готов был позвонить ей, чтобы только услышать этот голос, который стал для него песней, зовом, заставляющим забывать самого себя и свою жизнь. И все женщины, кроме обладательницы этого голоса, для него не существовали. Роберт принял Эдну и свою любовь к ней с ощущением полного обладания и уверенности. Укрыться в ней, уснуть с Эдной, взять ее и наслаждаться ею — он чувствовал то же, что и она. Ни капли напряженности, двусмысленности или неприятия. И в их соитии никогда не возникло ничего грубого и жестокого, как это бывает в той животной схватке, когда один пытается изнасиловать другого, подчинить себе и причинить боль жестокостью или грубым желанием. У них это выглядело так, словно они истаивали вместе, исчезали в мягком темном потоке теплоты.
Гарри вернулся. Тогда же Дороти возвратилась с Запада, где она работала, занимаясь скульптурой. Да и сама она стала как совершенная статуэтка из отполированного дерева. Черты лица ее были четкими и выразительными, голос — глубокий, ноги — сильные, как ее характер — твердый и сильный, под стать скульптурам, которые она лепила.
Дороти поняла, что что-то с Эдной произошло, но о ее охлаждении к мужу она не подозревала. Роберта она возненавидела. Она решила, что он просто любовник на час и он лишь отдалил Эдну от мужа для своего собственного удовольствия. Она не верила в его любовь к сестре, ссорилась с Робертом, разговаривала с ним резко, одергивала его. Сама она была словно непорочная девственница, хотя и не пуританка и не привередница. Она была откровенна, как мужчина, употребляла крепкие слова, рассказывала смелые истории и смеялась над сексом и вовсе не была при этом непорочна.
