— Команданте, борт необходимо разгрузить до темноты. Рано утром мы должны вылететь обратно.
Когда слова пилота достигли сознания представителя правительства, тот широко заулыбался, обнажив крупные зубы, и с энергичной жестикуляцией, достойной циркового артиста, заговорил на ужасной смеси из английских, французских и голландских слов:
— О, да, да! Я благодарен всем своим горячим сердцем за важную и опасную работу, совершаемую вами в нашей многострадальной стране. Я буду лично иметь обращение к моему великому президенту, чтобы он воздал по заслугам всем, кто нам помогает в час выпавших на нашу долю испытаний. — Таков был смысл вдохновенной речи старшего офицера. Наверное, человек, впервые прилетевший сюда, ничего бы не понял, однако Качалин, знавший сидящего перед ним жирного индюка достаточно хорошо, уже привык к речам и выходкам команданте, любившего блеснуть своим красноречием перед молоденькими красивыми наложницами.
— Офицер, распорядитесь, пожалуйста, чтобы к геликоптеру выставили охрану, экипажу нужно отдохнуть, — стоял на своем Антон.
— О, да, да! Я буду немедленно иметь дело с моими покорными подчиненными. Капитану не стоит расстраиваться, а лучше пойти в гостиницу, где для него и членов экипажа приготовят хороший ужин и мягкие постели.
Качалин кивнул воинскому начальнику и отправился восвояси.
Покинув палатку, Антон мимо по-кукольному обряженных часовых направился к стоянке. Надо было самому проследить, чтобы вовремя выставили охрану. А то за ночь с вертолета исчезнут все блестящие детали. Поначалу, не проявив бдительности, экипаж кое-чего не досчитался. Антон шел по лагерю, чувствуя, как усталость мало-помалу дает о себе знать: заскучала вдруг ни с того ни с сего спина. «Сейчас бы вытянуться на койке», — шевельнулась сладкая мысль, однако от нее вопреки желанию пришлось отказаться: нерешенных проблем еще вагон.
Володя, как выяснилось, тоже времени даром не терял: организовал заправку. «И то ладно, завтра меньше хлопот, а Володя, — подумал Качалин о механике, — все-таки молодец, не дергается, узнав, что подружки ему сегодня не видать». Энергичный механик подбадривал молоденького паренька с блестевшей от пота спиной. Тот старательно налегал на ручку небольшого насоса, перекачивая топливо из бочек. Володя зорко следил за уровнем в баке и поглядывал, чтобы ненароком не подошел какой-нибудь куряка, Качалину механик радостно подмигнул.
Штурман Усольцев взгромоздился на порожний опрокинутый ящик и потягивал баночное пиво. Когда усердный Володя слишком повышал голос, он щурился на него и думал, как много от механика шума.
Качалин завидовал спокойствию Усольцева. Этого и землетрясение не сдвинет с места. Такие люди незаменимы в экстремальных ситуациях: одним своим невозмутимым видом враз уймут панику... Командир присоединился к Усольцеву, тоже вскрыл банку с пивом и жадно отхлебнул. Пиво было теплое, малость горчило, но все равно лучше утоляло жажду, чем кипяченая, пахнущая хлоркой вода.
На песчаном берегу, где покачивались впритык причаленные лодки, резвились ребятишки, оглашая окрестности звонкими голосами. Из зеленых джунглей, сплошной стеной стоящих вдоль всего берега, тоже долетали неясные звуки, похожие то ли на смех, то ли на плач. Иногда налетавшими порывами ветра из густых зарослей наносило дурной запах гниющих растений. Неожиданно с тропы, пробитой в гуще зарослей, донесся сильный шум, потом раздались возбужденные голоса.
Антон настороженно уставился на тропу: там что-то происходило, но что именно, он пока видеть не мог. Отчетливо слышались только крики — громкие, резкие, без сомнения принадлежащие людям какого-то местного племени. Антон встревожился: не прорвались ли повстанцы?
Наконец из джунглей вышли к лагерю полуголые изможденные африканцы — женщины, дети и старики. Усталые, покусанные насекомыми женщины тащили за руки насмерть перепуганных детей. Старики и подростки подгоняли хлыстами и гортанными криками спасенный скот. К новым беженцам подбежали двое военных, судя по нашивкам, сержанты гвардии, что-то залопотали на своем наречии, тыча пальцами вглубь лагеря. Наверное, показывали усталым людям, где им надлежало остановиться.
Успокоившийся Антон поднялся с ящика, сочувственно поглядывая на проходившую мимо толпу. И вдруг замер на месте, пораженный. Позади всех обессиленно плелась белая девушка. В высоких армейских ботинках, нагруженная тяжелой ношей, она едва переставляла ноги. Но самым удивительным было то, что Качалин знал эту девушку. Всего неделю назад он довольно грубо отказал ей в помощи. Да, вместе с несчастными африканцами к лагерю вышла знакомая Качалину журналистка, именно она. Ошибки быть не могло.
«Надо же, и в джунгли как-то добралась, и теперь вот бьет тропу собственными ботинками. Настойчивая, черт подери! — мысленно похвалили девушку Качалин. — Неужели я ошибся, приняв ее за избалованную девицу?»
Ошибки редко доставляют радость, однако эта была Качалину приятна.
Элис тоже увидела вертолет и белых людей возле него. Облегченно вздохнула и даже нашла в себе силы прибавить шагу. Но каково же было ее удивление и разочарование, когда, подойдя к экипажу, она словно на неприступную стену натолкнулась на внимательный взгляд командира. Девушка узнала своего обидчика и остановилась, замерла. Вспомнив неприятную сцену в столичном аэропорту, она растерянно хлопала ресницами. Вспыхнувшая было надежда на скорое возвращение в город, так ладно умостившаяся в сознании, моментально испарилась. Элис была уверена, что двинувшийся ей навстречу пилот, высокий, решительный, наверняка сытый, ни за что не примет ее на борт. Он по каким-то причинам тоже ненавидит женщин и, очевидно, наслаждается их беспомощностью, к сожалению.
— Привет! — неожиданно первым обратился к девушке Антон. — Надеюсь, вы сделали нужный материал для своей телекомпании? Судя по вашему виду, времени вы даром не теряли.
Сперва Элис не поняла, то ли он насмехается над ней, то ли действительно снизошел до сочувствия. В последнее ей как-то с трудом верилось. Недавняя стычка мешала взглянуть на летчика другими глазами. Рядом с элегантным пилотом Элис особенно остро ощутила собственную неопрятность, нелепые громоздкие ботинки на ногах. Обувь была незаменима во время трудного перехода, но теперь, очевидно, смотрелась на ней как седло на корове. Да еще опухшее от множественных укусов лицо, потрескавшаяся кожа на руках. Боже праведный, какой же страшненькой, должно быть, она выглядела в глазах этих мужчин!..
Элис как-то вся подобралась, будто съежилась.
И здесь к ней на помощь неожиданно пришел Антон. Он решительно шагнул к девушке и со словами «я помогу» снял со спины груз, опустил на землю тяжеленный рюкзак. Элис сразу распрямилась, ощутив долгожданную легкость, машинально тронула горячими сухими ладошками вспыхнувшие было щеки, прибрала торчащие в разные стороны волосы.
Между тем Володя, закончив заправку, удивленно вытаращился на командира. Он знал, что Качалин холостяк и имеет полное право приударить за прекрасным полом, но ухаживать за этой... Про таких у них в старой деревне на Енисее говорили: «Ни кожи ни рожи...» И чего командир в ней нашел?
Апатичный Усольцев, тоже скользнув меланхоличным глазом по незнакомке и не найдя в ней ничего привлекательного, равнодушно отвернулся, возвращаясь в состояние тихого созерцания. Время от времени он прикладывался к банке с пивом. Отдыхал.
Элис, увидев в руках Усольцева эту банку, судорожно сглотнула, чувствуя, что язык будто прилип к нёбу. Очень хотелось пить. Она провела рукой по обветренным губам. Антон угадал ее желание раньше, чем она что-то успела произнести. Он быстро подвинул девушке свободный ящик, на котором недавно сидел сам, и почти силой, положив руки ей на плечи, усадил. Бросившись к машине, где у них хранились запасы воды и продуктов, принес две банки колы и, распечатав, подал ей в руки.
Элис, почти не отрываясь, осушила обе банки, перевела дух и благодарно сказала:
— Спасибо, вы меня спасли. Теперь я у вас в долгу.
