Увы, профессор лишь подтвердил все питаемые Петером предрассудки относительно психологов вообще и американских психологов в частности: дураки, тупицы и хамы! Неприятные типы. Петер швырнул своей визиткой прямо в психолога. Идиот!

Пробка наконец-то рассосалась, Петер нажал на газ и поспешил прямиком в Управление.

Внезапно зазвонил мобильный, Петер ответил и, к своему безграничному удивлению, услышал голос американского психолога.

— Прошу прощения за то, что мне пришлось отказать вам в такой резкой форме, — извинился тот. — Понимаете, если бы я предложил свои услуги вам и вашим коллегам при студентах, то они тут же решили бы, что могут донимать меня своими расспросами столько, сколько им угодно. А я, честно говоря, не за этим сюда приехал.

Петер, так и не поняв, то ли психолог просто решил извиниться, то ли все-таки предлагает свои услуги, растерянно молчал.

Психолог тем временем продолжал:

— То есть я хочу сказать, что с радостью помогу вам. Давайте я приеду к вам в офис? Сразу после этого чертова обеда, от которого я не могу отказаться?

Петер улыбнулся.

Алекс поначалу растерялся, когда Петер позвонил ему и сообщил, что «американский профайлер» приедет к ним в Управление во второй половине дня. Но, поразмыслив, комиссар решил: пожалуй, это не повредит — сейчас им нужна любая помощь. К тому же где-то через час и Фредрика из Умео вернется!

Алекс вертел свои схемы так и этак. По крайней мере, кое-что уже вырисовывается. Преступник похищает детей, убивает их, а затем подкидывает в места, с которыми тем или иным образом связаны матери детей, причем действует он просто молниеносно!

Зачем убийца похитил второго ребенка всего через несколько дней? Он сильно рискует, совершая два столь тяжелых преступления подряд! Точнее, даже три — считая убитую в Йончёпинге женщину. Бывают, конечно, полные психи, которые делают свое дело, готовые к тому, что вскоре окажутся за решеткой. Пожалуй, «готовые» — не самое подходящее слово, на самом деле они хотят сесть, и поскорее. Неужели убийца, которого они разыскивают, совсем ненормальный?

Алекс мысленно вернулся к местам, где были обнаружены тела детей. Пусть пока неизвестно, что Сара Себастиансон делала в Умео и с кем встречалась в тот день — главное, это место сыграло в ее жизни некую роль, а значит, существует какое-то объяснение, почему тело ее ребенка обнаружили именно в Умео, а не в Стокгольме.

С годами Алекс понял, что обычно истина оказывается куда более простой, чем кажется поначалу. Отгадка всегда где-то рядом. Именно поэтому изначально он сосредоточил все свое внимание на Габриэле Себастиансоне, однако на этот раз версия не подтвердилась. В данном случае отгадка, похоже, где-то бесконечно далеко. Бесполезно призывать к ответу кого-то из близких родственников погибших: полиция столкнулась с таким необычным феноменом, как серийный убийца.

— Со сколькими серийными убийцами ты сталкивался за долгие годы в полиции, Алекс? — прошептал внутренний голос.

— Алекс! — раздался вдруг крик без стука ворвавшейся в кабинет Эллен.

— Что там еще?! — пробормотал тот.

— Звонят из Каролинской больницы! — возбужденно воскликнула Эллен.

Комиссар вопросительно приподнял брови.

— Кажется, к ним поступила женщина, похожая на Елену Скорц!

Сначала Алекс хотел поехать в Каролинскую университетскую больницу один, чтобы поговорить с женщиной, которая, по свидетельству медперсонала, могла оказаться Еленой Скорц, но потом решил, что это будет несправедливо по отношению к Петеру. В конце концов, именно ему удалось установить личность подозреваемой, подумал комиссар и решил дождаться молодого коллегу и ехать с ним вместе. Алекс Рехт приободрился. Ему только что сообщили, что Сара Себастиансон вроде бы узнала в Елене Скорц ту женщину, из-за которой опоздала на поезд в Флемингсберге. Точно она сказать не могла, так как ей показали довольно старую фотографию, но ей кажется, это та самая девушка.

Петер ликовал. Когда он приехал в Управление, ему поручили немедленно ехать в Каролинскую больницу для проведения первого допроса Елены Скорц, или Моники Сандер, как она именуется в реестре актов гражданского состояния. Алекс едва поспевал за молодым коллегой, когда тот бросился на парковку. Петер уселся за руль и, разумеется превышая скорость, рванул в сторону Сольны.

Петер Рюд никогда не скрывал, что ему больше всего нравится в работе полицейского. Он жил ради того, чтобы ощутить бурление адреналина в крови, а оно возникает лишь от неожиданных поворотов в расследовании. Алекс — точно такой же, подумал Петер, взглянув на комиссара, хотя вон уже сколько лет работает…

Раздражает, правда, что Фредрика не разделяет их восторга. Только все раскрутится, народ на подъеме, а она тут же замыкается в себе и всем своим видом говорит: «А это действительно так?», «Уверены? А может быть, вы ошибаетесь?». Надо признать, в том, что расследование на этот раз продвинулась так далеко, есть и ее заслуга — может, девчонка хоть улыбнется, когда узнает новости? Приятно все-таки, когда коллеги улыбаются!

Алекс и Петер и представить себе не могли, какое зрелище их ожидает в Каролинской больнице. Разумеется, им сообщили, что предполагаемой Монике Сандер нанесены тяжелые телесные повреждения и она до сих пор находится в шоковом состоянии. Но эта скудная информация не смогла подготовить полицейских к тому, что они увидели, войдя в палату к пострадавшей.

Лицо девушки превратилось в сплошное месиво, огромные синяки расплылись на шее, левая рука в гипсе от локтя, все правое предплечье перевязано, лоб заклеен пластырем до самой линии роста волос.

Бедняжка, мелькнуло в голове у Петера, бедная девочка!

Лицо молодой санитарки, дежурившей у постели пациентки, было крайне серьезным. «Похоже, не только мы в шоке от вида девушки», — подумал Петер.

Сзади раздался чей-то осторожный кашель, полицейские резко обернулись — в дверях стоял мужчина в белом халате, с густыми седыми волосами и темными усами.

— Морган Тулин, лечащий врач Моники, — представился он.

— Петер Рюд, — пожал ему руку Петер.

Рукопожатие показалось ему крепким и внушающим доверие. Петер украдкой взглянул на Алекса — шеф явно пришел к тому же выводу.

— Не знаю, что вам уже известно о ее состоянии, — осторожно начал врач.

— Немного, — признался Алекс и покосился на несчастную.

— Ну что ж, — вежливо, но твердо заявил Морган Тулин, — тогда мой долг вас проинформировать. Как видите, больная все еще крайне слаба. Время от времени она приходит в себя, но в основном спит, крайне тревожно. Пытается говорить, но довольно бессвязно — у нее повреждены челюсти, а язык распух так, что вплоть до сегодняшнего утра едва помещался во рту. К нам уже приезжали из полиции, хотели поговорить с ней, чтобы узнать, кто это сделал, но никакого связного и внятного ответа им добиться не удалось. Полагаю, она до сих пор пребывает в шоковом состоянии плюс воздействие обезболивающих препаратов… Помимо видимых травм, у нее сломано несколько ребер. Сексуальному насилию она, скорее всего, не подвергалась, но на теле имеется несколько серьезных ожогов.

— Ожогов? — переспросил Петер.

— Да, — кивнул Морган Тулин. — Ее жгли спичками местах в двадцати, в том числе на внутренней поверхности бедер и между ключицами.

Стены палаты вдруг словно сдавили Петера, стало тяжело дышать и отчаянно захотелось домой. Энтузиазм как ветром сдуло, и он устало посмотрел на стоящий на подоконнике горшок с цветами.

— От ожогов останутся шрамы, но с медицинской точки зрения опасности для здоровья они не представляют. Каково ее психическое состояние, говорить пока рано, но, думаю, ей предстоит долгий путь к выздоровлению… очень долгий.

Растение в горшке пошевелилось, или Петеру показалось? Может, это просто сквозняк из приоткрытого окна? Довольно долго Петер следил за медленным покачиванием стеблей, а потом вдруг понял, что в палате стоит звенящая тишина, и вернулся к реальности. Кажется, врач закончил свой рассказ? Алекс нервно откашлялся.