Широко улыбаясь, Ингеборг смотрела, как муж пропалывает грядку с ревенем. Они до сих пор относились к своему дому и саду с детским восторгом. В глубине души они даже и не надеялись, что им достанется такое сокровище, ведь сколько домов ушло у них из-под носа! То слишком высокая цена, то плесень в подвале, то проржавевшая крыша…

Женщина с гордостью окинула взглядом большой дом из белого кирпича — красивое и просторное жилище, с достаточным количеством комнат для приезжающих погостить детей и внуков, однако не настолько громадное, чтобы утратить уют настоящего дома. Их дома!

— Юханнес! — окликнула Ингеборг мужа, нарушив безмятежную тишину.

Он чуть не споткнулся от неожиданности. Жена засмеялась.

— Да я просто собираюсь в дом, — объяснила она, — принесу попить. Хочешь чего-нибудь?

Юханнес улыбнулся застенчивой улыбкой, как улыбался жене все годы их замужества. Все эти тридцать пять лет.

— Стаканчик клубничного морса, если тебе не сложно.

Ингеборг медленно выпрямилась, ощутив, как заныли колени. В молодости она даже не задумывалась над тем, что когда-нибудь ее тело ослабнет и станет таким уязвимым.

— Какое все-таки чудесное лето, — тихо проговорила Ингеборг, заходя в дом через раскрытую дверь веранды.

И замерла. Впоследствии она не могла объяснить, что заставило ее остановиться именно в этом месте, именно в этот момент — она словно почуяла неладное.

Ингеборг прошла через гостевую комнату, потом по коридору, где по левую руку находились четыре спальни, на ходу заглядывая в приоткрытые двери — ничего необычного. Справа располагался большой холл, кухня и гостиная, но и там все было тихо и спокойно. Однако явственно чувствовалось: здесь кто-то побывал, кто-то нарушил покой их жилища!

Ингеборг покачала головой: ну что за глупости! Неужели с возрастом у нее появилась мания преследования?

Она взяла себя в руки и решительно направилась на кухню, чтобы налить себе и мужу по стакану морса.

Уже идя по коридору с подносом в руках, она решила, что не повредит зайти в туалет. И как Юханнес умудряется работать в саду уже несколько часов подряд без перерыва?!

Ванная находилась в другом конце коридора. Как ни странно, впоследствии Ингеборг не могла вспомнить, как туда дошла. Она помнила лишь, как поставила поднос, решив зайти в туалет. Но так или иначе она все-таки вышла из кухни в холл, прошла по коридору до ванной, взялась за дверную ручку, повернула ее, зажгла свет.

И сразу же увидела ребенка. Голый младенец лежал на коврике у ванны в позе эмбриона.

Сначала Ингеборг не поняла, что это такое, подошла, наклонилась, чтобы получше разглядеть, и машинально дотронулась до младенца. Ее пальцы коснулись окоченевшего, холодного тельца, и тут Ингеборг закричала.

Фредрика Бергман получила сообщение о том, что тело второго ребенка обнаружено в доме, принадлежащем пожилой паре, когда Маргарета Андерсон, бабушка Норы — женщины, убитой в Йончёпинге, — наливала ей чай. Фредрика извинилась, вышла на балкон и набрала номер Алекса.

— На коврике в ванной?! — потрясенно переспросила она.

— Да, — раздраженно ответил Алекс, — в частном доме в Бромме! На лбу такая же надпись, как и в прошлый раз! Я еду туда, Петер поехал за каким-то там психологом!

— Ему нужна помощь специалиста?! — удивленно подняла брови Фредрика.

— Да нет, — рассмеялся Алекс, — по работе. Мол, нам понадобится типа профайлер, вот он и откопал какого-то спеца!

Алекс сообщил об этом так небрежно и беззаботно, что Фредрика грешным делом подумала, не выпил ли он. «Откопать спеца», «типа профайлер»! Ну и выражения!

— Петер о нем в газете прочитал, — объяснил ей Алекс, — вот и подумал, что можно с ним проконсультироваться.

— О ком прочитал? — неуверенно спросила Фредрика.

— Какой-то американский спец из ФБР приехал на несколько дней к нам в университет читать будущим психологам лекции по бихевиоризму. Петер попытается встретиться с ним, у него друг на эти лекции ходит.

— Понятно.

— У тебя все в порядке? — спросил Алекс.

— Да, все хорошо. Закончу здесь — и сразу в Стокгольм. Но почему ребенка подкинули в дом в Бромме?!

— В смысле, почему он изменил свой почерк?

— Почерк-то почерком… — вздохнула Фредрика. — А может, это только мы сами связываем данное дело с Умео.

— Я так не думаю, — возразил Алекс. — По-моему, надо искать нечто общее…

— Нечто общее между ванной комнатой в Бромме и больницей в Умео?!

— Именно, теперь это — наша следующая задача, — твердо сказал Алекс. — Мы должны понять, как связана ванная комната в Бромме и больница в Умео. Если, конечно, местоположение вообще имеет значение.

Если бы не серьезность ситуации, Фредрика точно не удержалась бы от смеха.

— Ты меня слушаешь? — спросил Алекс после долгой паузы.

— Да, прости! Задумалась. А предыдущая задача какая? — спросила Фредрика. — Если это — следующая?

— Найти Монику Сандер! — ответил Алекс. — Если честно, не думаю, что нам удастся разобраться в этом бардаке, пока мы не поговорим с ней.

«Бардаке»! Фредрика невольно улыбнулась, но тут же взяла себя в руки: какой ужас, как можно улыбаться, когда полиция только что нашла тело очередного ребенка!

— Ясно, будем стараться, — коротко сказала она.

— Да уж не сомневайся, еще как будем! — вздохнул Алекс.

Фредрика убрала мобильный, вернулась в квартиру и извинилась перед хозяйкой:

— Простите, это по работе, неотложный разговор.

Маргарета кивнула, принимая извинения:

— Что, второго ребенка нашли?

— Да… — немного помедлив, признала изумленная Фредрика, — да, нашли. Но это пока что неофициальная информация, и я была бы вам очень признательна…

— Да никому я не скажу, — махнула рукой Маргарета. — С кем мне разговаривать, кроме Тинтина?

— Тинтина? — переспросила Фредрика.

— Моего кота, — улыбнулась Маргарета, жестом приглашая Фредрику за стол, на котором стояли чай и булочки.

Приятный у нее голос, подумала Фредрика, хриплый, но глубокий, низковатый, но женственный. Маргарета оказалась широкоплечей, как борец, но не толстой и даже не плотной. Просто крепкой — во всех смыслах слова. И надежной, вот второе слово, с которым она ассоциировалась.

Фредрика повторила про себя, что ей известно об убитой в Йончёпинге женщине по имени Нора: сменила несколько приемных семей, душевнобольная, часто брала больничный, встречалась с мужчиной с деструктивными наклонностями — видимо, он и убил ее, Лилиан Себастиансон и второго малыша. Переехала из Умео в Йончёпинг, нашла работу и жилье, но так и не обзавелась ни семьей, ни друзьями. Фредрика решила начать сначала и спросила:

— Почему Нора попала в приемную семью?

Бабушка Норы замерла. На кухне воцарилась мертвая тишина, и Фредрике показалось, что она слышит, как Тинтин тихо мурлычет в своей корзинке.

— Знаете, я тоже постоянно задаю себе этот вопрос, — медленно ответила Маргарета и, глубоко вздохнув, сложила морщинистые руки на подоле красно-коричневого платья. Пальцы теребили плотную ткань — платье показалось Фредрике слишком теплым для лета. — Нельзя ждать от своих детей слишком многого — по крайней мере, мы с мужем этим руководствовались. Потом он умер, и я осталась одна… И все же, знаете, невозможно полностью избавиться от ожиданий. Все родители хотят, чтобы их дети выросли и стали самостоятельными. Маме Норы это, к сожалению, не удалось, а других детей у нас не было.

Маргарета замолчала. Фредрика оторвалась от своего блокнота и увидела, что собеседница плачет.

— Если хотите, можем сделать перерыв, — неуверенно спросила она.

— Не надо, — утомленно покачала головой Маргарета. — Просто мне больно думать, что обеих девочек уже нет, — сказала она сквозь рыдания. — Когда умерла мама Норы, я была в страшном горе. Притом я-то знала, каково ей пришлось! Знала, как ей жилось и что ничем хорошим это бы и не кончилось! Тогда я утешала себя тем, что, по крайней мере, осталась Нора, а теперь у меня отняли и ее…