— Врешь, Петта, врешь! А вот и не слушаешь! — едва слышно рассмеялся Джимми, словно ребенок, хихикающий в кулачок.
Петер не мог сдержать улыбку: да, он и правда отвлекся и не слушал так внимательно, как обычно.
— А ты скоро приедешь, Петта?
— Скоро, — пообещал Петер, — на выходных.
— А это скоро?
— Скоро-скоро, всего через несколько дней.
Разговор подошел к концу: «целую-обнимаю», «вот уж мы поедим марципанового торта». Голос у Джимми был довольный — завтра к нему должны были заехать родители.
Когда Петер был маленький, мама часто прижимала его к себе, гладила по лицу теплыми руками и повторяла: «Ведь это могло случиться и с тобой, Петер! Ты тоже мог упасть с качелей в тот день!»
Петер до сих пор прекрасно помнил тот день, когда его брат упал с качелей, которые папа повесил в саду между березами. Помнил, как по камню, о который ударился Джимми, потекла кровь, помнил резкий запах недавно подстриженного газона, лежащего на земле брата — казалось, тот просто прилег отдохнуть и заснул. Помнил, как он подбежал к брату и попытался обнять его головенку, из которой хлестала кровь.
— Не смей умирать! — закричал он, неожиданно вспомнив про кролика, которого они с братом, заливаясь слезами, похоронили с месяц назад. — Не смей умирать!
Его молитвы были услышаны, но лишь отчасти: Джимми и правда остался в живых, но уже никогда не стал таким, как прежде. Хотя физически он развивался так же быстро, как и Петер, в остальном он навсегда остался ребенком.
Петер снова принялся листать свои записи. Никогда не знаешь, что тебя ждет в следующую секунду, и Петер знал об этом лучше, чем кто-либо другой. Не только из-за того, что случилось в детстве с его братом, но и благодаря прочему горькому жизненному опыту, кстати говоря, совсем недавнему. Впрочем, думать об этом ему хотелось меньше всего на свете.
В коридоре раздались шаги Фредрики, и Петер очнулся от своих невеселых дум.
Как-то на прошлой неделе Алекс сообщил Петеру (разумеется, по секрету), что Фредрике, по его мнению, не хватает такта и профессионального чутья. Точнее и не скажешь, мысленно согласился с ним Петер. Честно говоря, Фредрика просто надутая гусыня, того и гляди, лопнет! К тому же у нее явно мужика нормального нет, никто ей регулярно палку не кидает, вот и все, но об этом Петер предпочел промолчать. Подобные комментарии и размышления Алекса интересовали на удивление мало — комиссар вообще редко говорил о чем-то, кроме работы. Может быть, когда-нибудь, через много лет совместной работы, они смогут сходить попить вместе пивка после работы? При мысли об этом у Петера засосало под ложечкой: мало кто из полицейских мог даже мечтать о кружке пива в компании самого Алекса Рехта!
Его безумно раздражало, что Фредрика то ли не понимает, то ли делает вид, что не понимает, рядом с какой знаменитостью ей довелось работать. Сидит в своем костюме — вечно она на работу ходит в костюме! — темные волосы заплетены в косу, длинную, как кнут, и с таким пренебрежением на лице, что блевать тянет. А эта манера держаться, а этот иной раз вырывающийся у нее самоуверенный смешок! Нет, ну какой из Фредрики полицейский?! Она же «человек с высшим образованием»! Слишком много думает и слишком мало делает, а в полиции так не работают!
Петер выругался про себя: опять эта Фредрика обскакала его, ну почему допрос Сары Себастиансон поручили ей?! Все потому, что он не имеет возможности работать сверхурочно — семейная жизнь отнимает слишком много времени, поэтому он и не может показать, на что способен!
Кажется, Алекс уверен, что дело о похищении Лилиан скоро будет раскрыто. Обычная история — оскорбленный бывший супруг отыгрывается на детях, чтобы отомстить жене! Значит, дело Лилиан не особенно-то и серьезное: тогда понятно, почему поехать домой к Саре доверили Фредрике, а не ему! Даже хорошо, что поехала она, в конце концов, кому из них нужно повышать профессиональный уровень?!
Лишь в одном Петер не решался признаться даже самому себе: несмотря на то что он терпеть не мог Фредрику, внешне она казалась ему на удивление привлекательной: идеальная кожа, большие красивые голубые глаза. Голубые глаза в сочетании со слегка смуглой кожей и темными волосами смотрятся очень эффектно! Тело двадцатилетней девушки, а манера держаться и взгляд, как у зрелой женщины. А грудь какая! Тоже вполне зрелая… Петер порой и сам не замечал, как погружался в мечты о Фредрике. Всем известно, что в беззаботные годы студенческой жизни девушки зря времени не теряют — сексуального опыта им не занимать! К тому же у него были все основания полагать, что Фредрика как раз из таких. Сжав зубы, Петер выглянул в коридор, Фредрика бросила взгляд на его кабинет, проходя мимо, но молодой человек тут же отвел глаза. Интересно, хороша ли она в постели? Похоже, еще как!
* * *
Напряженный рабочий день Фредрики Бергман завершился в эстермальмской мансарде, в компании любовника. Фредрика встречалась со Спенсером Лагергреном уже много лет. Сколько именно, она предпочитала не думать, но в те редкие случаи, когда позволяла себе погрузиться в воспоминания, обычно начинала отсчет с первой проведенной вместе ночи. Тогда Фредрике был двадцать один год, а Спенсеру — сорок шесть.
Отношения у них были довольно незамысловатые: за эти годы Фредрика не раз заводила романы на стороне. Когда у нее появлялся другой мужчина, они со Спенсером прекращали отношения. В отличие от многих мужчин и женщин, Фредрика не могла встречаться с двумя одновременно.
А вот Спенсер еще как мог — и Фредрика это прекрасно понимала. Прекрасным солнечным днем тридцать пять лет назад он женился на Еве и не собирался расставаться с ней ни при каких обстоятельствах, ну разве что на пару вечеров в неделю. Такое положение дел Фредрику вполне устраивало: Спенсер был на двадцать пять лет старше, и здравый смысл говорил ей, что такие отношения долго не продержатся. Нехитрые математические расчеты подсказывали, что, даже если она и соберется связать с ним свою жизнь, пройдет не так уж много лет, прежде чем она вновь останется одна.
Поэтому Фредрика довольствовалась редкими встречами, привыкла быть на вторых ролях и не претендовать на роль единственной женщины в его жизни. Следуя своим принципам, она не страдала оттого, что их отношения никак не развивались. Спенсер Лагергрен ее вполне устраивает, уговаривала себя она.
— Не поддается, — сказал Спенсер, утирая пот со лба, после долгих попыток открыть принесенную с собой бутылку вина.
Фредрика даже бровью не повела, прекрасно зная, что он скорее умрет, чем позволит ей открыть вино. Обычно Спенсер отвечал за вино, а Фредрика — за музыку. Они оба были без ума от классики. Иногда Спенсер пытался уговорить ее сыграть ему что-нибудь на скрипке — Фредрика так и не решилась продать инструмент, — но она всегда отказывалась.
— Я больше не играю, — коротко и решительно отвечала она, и на этом разговор считался оконченным.
— Может, положить ее ненадолго в теплую воду, тогда легче пойдет? — бормотал себе под нос Спенсер.
Он корпел над бутылкой, а его тень, подрагивая, двигалась туда-сюда по кафельному полу. Кухня была такая крошечная, что он лишь чудом умудрялся не наступить Фредрике на ногу. Но нет, это невозможно — Спенсер никогда не смог бы наступить на ногу женщине, ну разве что метафорически, когда речь заходила о феминизме и он начинал отстаивать свои старомодные убеждения. Причем делал он это настолько виртуозно, что почти всегда оказывался прав. Отличное чувство юмора, теплота, хорошие манеры и живой ум — комбинация, делавшая его очень привлекательным мужчиной в глазах Фредрики, да и многих других женщин.
Из динамиков доносился Шопен. Краем глаза Фредрика заметила, что Спенсер наконец-то справился с бутылкой, подошла к нему сзади, тихонько обняла и устало прижалась к единственному телу на земле, которое она знала почти так же хорошо, как и свое собственное.
— Просто устала или совсем вымоталась? — тихо спросил Спенсер, наливая вино в бокалы.