— Я ничем не расстроен, — поспешил заверить ее Иэн. — У меня без всякой причины испортилось настроение. Наверное, я просто устал от назойливости прессы и поисков голубого вереска Арчи.

Он знал, что истинная причина состоит в том, о чем он не осмеливался признаться даже самому себе. Это было нечто такое, что беспокоило его весь день, а теперь нависло над ним подобно темному облаку, которое он не в силах отогнать.

— В этом я с тобой согласна. И слышать больше не хочу о голубом вереске, — со вздохом произнесла Беатрис. — Увы, от этого пока никуда не деться.

— Герцог неплохо заработает на нем, верно? — поинтересовалась Линетт.

— Миллионы, — ответил Иэн, — пока будет хранить формулу в секрете. Полагаю, что завтра утром он получит кучу заказов со всех концов света. Как он будет доволен! Думаю, что Арчи уже готовит речь для выступления на заседании Общества цветоводов.

— А он сумеет выступить? Я имела в виду, он умеет выступать перед публикой? — поинтересовалась Линетт.

— Как-нибудь справится, даже если его речь будет состоять из односложных фраз. Никогда не встречал человека, так любящего купаться в лучах славы. Вы видели его сегодня в обществе фотографов? Они сделали целую кучу снимков, а он был готов и дальше позировать.

— Во всем виновата мать, — заявила Беатрис. — Она никогда не интересовалась сыном, зато сама обожала находиться в центре внимания. Отец же был эгоистичный старик. Он никогда не позволял Арчи занять подобающее место. Мальчика воспитывали, руководствуясь той истиной, что дети должны быть видны, но не слышны. И вот результат.

— Ты, как всегда, права, мама, — сказал Иэн. — Это пойдет Арчи на пользу, и я очень рад.

Он пытался говорить искренне, но почему-то у него это не слишком хорошо получалось. Он был всей душой рад за герцога, рад даже больше, чем то можно было выразить словами, хотя, сказать по правде, в этот момент самому ему было не до восторгов.

Как ему хотелось побыть в одиночестве, хотелось подумать, поразмышлять, признаться себе, что он устал и встревожен, и много чего другого; чтобы ему не приходилось притворяться любезным по отношению к матери или к Линетт.

Вместо этого, Иэн знал, он должен участвовать в светской беседе, делая вид, что ест аппетитный ужин, поданный едва ли не по-королевски. Слуги Беатрис прибыли; Альфонс распоряжался на кухне, высказывая недовольство всем и всеми в этой чужой северной стране, которая ему ужасно не нравилась. Правда, несмотря ни на что, его блюда могли заставить даже эпикурейца почувствовать себя в раю.

— К следующей среде спальни придут в сносный вид, — внезапно заявила Беатрис. — Я телеграфировала Хэлфордам и Гламорганам, что мы их ожидаем, и еще подумала, что неплохо пригласить этих двух твоих друзей, которые хорошо стреляют — ты знаешь, о ком я говорю, — лорд Блэкмор и полковник Хэггинс.

— Хорошо, мама. Пусть будет так, как ты хочешь, — ответил Иэн.

— Арчи тоже ожидает приглашения, и я полагаю, нам следует пригласить и мистера Струтера.

— Непременно.

Безразличный тон Иэна заставил Беатрис бросить на него быстрый взгляд, но она ничего не сказала, допила свой кофе и поднялась из-за стола.

— Мне нужно закончить несколько писем. Не думаю, что вы тут будете без меня скучать!

Линетт тоже поднялась и неуверенно оглянулась на Иэна.

— Я иду с тобой, — сказал тот. — Не хочу сидеть здесь с бокалом портвейна, как дед Дункан.

— Что касается его, то слово «бокал» всегда было во множественном числе, — пошутила Беатрис.

— Ты собираешься писать письма в гостиной? — поинтересовался Иэн у матери.

— Да, — ответила Беатрис. — А вы посидите в библиотеке. Я вскоре к вам присоединюсь.

Они молча прошли по коридору и в холле разделились. Иэн открыл для Линетт дверь библиотеки.

— Мне тоже нужно писать письма. Сегодня мне пришла гора корреспонденции, а я еще даже не взглянул на нее, — сказал он.

— Я хочу поговорить с тобой, — быстро произнесла Линетт.

Иэн закрыл за собой дверь и, проследовав за ней через комнату, встал напротив камина, в котором горело большое полено.

— Сегодня я получила письмо от моей матери, — объявила Линетт, когда Иэн подошел к ней.

— Правда? — спросил он; его мысли были заняты совсем другим. Затем он вздрогнул. — О! Да, конечно, ты имеешь в виду ответ на твое письмо!

— Верно. Она не могла ответить раньше, потому что была на сафари. Она просто в восторге от нашей помолвки.

— Я очень рад. — В голосе Иэна не слышалось никаких эмоций.

— Правда? По тебе и не скажешь.

— Это тебе показалось. Просто ты продолжаешь ко мне придираться.

— Почему бы нет, когда это необходимо, — громко ответила Линетт. — Мне кажется, ты чем-то расстроен и совершенно не думаешь о моих чувствах. Я сижу здесь одна, а ты разъезжаешь с этой Макдональд и ее драгоценными детками.

Иэн ничего не ответил, лишь достал из кармана портсигар и уставился на него, как будто впервые увидел.

— А теперь слушай меня, Иэн, — продолжила Линетт. — Я хочу тебе кое-что сказать, и ты должен выслушать. Все очень просто: или же замок немедленно покинет эта Макдональд, или я. Сегодня она была со мной ужасно груба — просто невероятно, бесстыдно груба. Я не собираюсь повторять тебе ее слова — мне просто стыдно их произнести, — но она должна отсюда убраться. Перед ужином я поговорила с твоей матерью, и она со мной согласна. Но решать тебе — в конце концов, это твой дом.

Иэн резко захлопнул портсигар и положил его обратно в карман:

— Так в чем все-таки дело? Что ты наговорила мисс Макдональд?

— Что я ей наговорила? Вопрос в том, что она наговорила мне! Она просто невыносима; она — обычная авантюристка, если не хуже!

— Просто смешно говорить такие вещи, и ты сама это понимаешь, — сердито произнес Иэн. — Мисс Макдональд — славная девушка. Она оказалась в беде из-за мошенничества агента по недвижимости. Лично я считаю, что она сделала единственно возможное в данных обстоятельствах — приехала сюда в надежде, что мы отнесемся к ней по-доброму, — что я и собираюсь сделать.

— Значит, ты занимаешь ее сторону, да? — спросила Линетт. — Она умно придумала, устроив эту поездку в Глазго.

— Не понимаю, о чем ты, — ответил Иэн.

— Еще как понимаешь! — усмехнулась Линетт. — Она пустила тебе пыль в глаза, заставила поверить, какая она бедная-несчастная. Дорогой мой Иэн, неужели ты такой дурак, чтобы позволить поймать себя на уловки этой потаскушки?

— Не думаю, что это подобающие выражения, Линетт, — спокойно произнес Иэн, — и они неверны. Мойда не потаскушка, это раз, и, что гораздо важнее, у нее блестящий ум. Я восхищаюсь ею.

— Оно и видно, — с горечью сказала Линетт.

Она повернулась к Иэну спиной и стояла, глядя на камин. Ее всю трясло от ярости, не покидавшей ее после той сцены с Мойдой. И все же у Линетт хватило ума, чтобы понять — разговаривая с Иэном в подобном тоне, она совершает большую ошибку.

Все мужчины одинаковы, подумала она. Женщина всегда может обвести их вокруг пальца и заставить поверить во все, что угодно. Линетт уже достаточно хорошо знала своего избранника и понимала, что он никогда не изменит своего мнения о ком бы то ни было.

Совершив нечеловеческое усилие и поступясь гордостью, по крайней мере на данный момент, Линетт с улыбкой повернулась к жениху.

— Дорогой, мы ссоримся! — сказала она. — Слишком рано для нашей первой ссоры. Беру все свои слова обратно. Я люблю тебя — это самое главное, правда?

— Да, конечно.

Линетт ожидала, что Иэн заключит ее в объятия и нежно поцелует, как он обычно это делал, когда она была чем-то расстроена. Но вместо этого, к ее удивлению, он достал из кармана портсигар.

— Прости, — сказал он. — Мне нужно пойти поискать сигареты.

Линетт знала, что портсигар полон — она собственными глазами видела, как несколько минут назад Иэн его открывал, но у нее хватило ума промолчать.

Какое-то время Линетт стояла уставясь в пространство, затем закрыла руками лицо. Оно все еще горело от пощечин Мойды. И Линетт пожалела о том, что устроила скандал и обмолвилась о нем Иэну.